Когда король повторил вопрос, Шарлотта просто пожала плечами. Бассомпьерувидел, как хладнокровно он отринут. У него пошла носом кровь, он удалился идва дня не показывался. Он не ел, не пил и потерял сон. Король вновь вытребовалего к себе. Обездоленный фаворит понял, хоть и ценой страданий: это вовсе недобрая заря, она без сердца и обещает стать тварью не хуже всякой другой, чегоне уразумел старый король. Девичья красота была для него порукой добродетели.Он отдал бы половину своего золотого запаса, мысленно, не на деле — занесуществующую добродетель.
Конде не спорил и принял все, что выпало на его долю: обручение, увеличеннуюренту и даже слухи. Король женит его, чтобы самому получить любовницу. Корольвыбрал именно его, потому что его подозревают в извращенных наклонностях: надополагать, он даже не прикоснется к жене. Все это Конде терпел целых два месяца,пока не был заключен брак. Это время королю предоставлялось мечтать. Всякийдоброжелатель мог видеть, что склонность его чиста, согласно рецепту господинад’Юрфе; и что стихи в честь предмета его страсти, сколько бы он их ни заказывали ни сочинял сам, одинаково плохи. Его придворный поэт Малерб[114] обычно писал лучшие. «Отрадно вспоминать о радостяхбылых» безусловно удачный афоризм, правильно определяющий человеческиенастроения. Он подходил к человеку в летах, которому больше присталовоспоминание, нежели отчаяние или упоение.
Свой взгляд на это несообразие Конде высказал, едва женился. Сперва онвсе-таки взял те десять тысяч ливров, которые король подарил новобрачной, атакже на восемнадцать тысяч ливров драгоценностей от королевы. Он не отказалсяи от уплаты его долгов, и от трехмесячной ренты. Король пригласил молодую четув Фонтенбло, и тут оба они показали свое истинное лицо. Мнимое дитя, отнынепринцесса королевского дома, по мере сил натравливала одного на другого, питаларевность своего молодого супруга, разжигала своего престарелого обожателя.Однажды вечером она вышла при свете факелов на балкон с распущенными волосами.Король был близок к обмороку, на сей раз непритворному.
— Господи! Вот сумасшедший, — сказала юная невинность.
Конде, обращаясь к Генриху:
— Сир! Вы молодеете с каждым днем. Вы без конца меняете костюмы, бородуподстригаете на новый лад и носите не только воротник с зашитыми внутрьблаговониями, но и цвета моей жены, всем напоказ. Сир! Это мне не нравится, вынас обоих, и себя и меня, выставляете в смешном свете.
Такой тон позволял он себе и день ото дня становился все более дерзок. Онбыл мал ростом и худощав, с резкими чертами лица. Мрачную молчаливость онотбросил. Он представлялся беспечным и простодушным, на деле же был весьмарасчетлив. Без сомнения, он взвесил все свои шансы, когда решился бежать вместес женой. Позади останется король, чья воображаемая любовь превратится вбешенство. Тем более если принц крови вместе с женой найдет прибежище у еговрага, Габсбурга. «Какой щелчок ему, победителю и великому королю, — думаетКонде. — Европа не простит своему идолу этого унижения. Он сам не стерпитобиды. Он устремится навстречу погибели, которая и без того достаточнотщательно подготовлена. Не робей! — сказал себе юный интриган. — Король будетубит, только осел этого не видит. Тогда я окажусь прямым претендентом напрестол, на который возведет меня Габсбург. Ни малейшего сопротивления вкоролевстве. Протестанты считают развод своего Генриха недействительным, адофина незаконнорожденным».
Президент де Ту предостерегал Генриха. Тщетно. Генрих клялся в чистоте своихнамерений.
— Ваше прошлое свидетельствует против вас, — напоминал де Ту. Тщетно.Генрих написал Рони, что в конце концов принц выведет его из терпения. Ронипосоветовал засадить Конде в тюрьму. Он чуть было не послушался совета, когдаКонде бросил ему упрек в «египетской тирании». Народному королю не оченьприятно слышать это. Генрих прекратил выплату содержания предприимчивому юноше.А Бастилия осталась лишь угрозой.
«Не робей!» — сказал себе Конде. И начал с того, что увез жену в свойохотничий замок в Пикардии — совсем неподалеку от границы испанскихНидерландов. В Брюсселе правят эрцгерцог с инфантой. Но пока что мы вовладениях египетского тирана, а потому надо быть осторожней. Для отвода глазпредпринимаются поездки, например, в Амьен к губернатору, господину де Треньи.С принцем и принцессой находится его мать, она некогда отравила своего супруга,чьим сыном принц якобы вовсе не был, правды не знает никто. Мать малютки охотноотдала бы ее королю в любовницы. Мать принца тоже. Многие дамы не отказали бы впомощи. Королева Мария Медичи говорила:
— Тридцать сводниц заняты этим благородным делом. При желании я была бытридцать первой.
Несомненно, и она посодействовала бы, если бы таков был приказ. Генералуордена иезуитов стоило только дать знать Марии: надо пойти на такую жертву. Этопоследняя перед концом.
Новая Елена
День святого Губерта, ясная погода, путешественникам не приходитсяудивляться, что им повстречалась охота. Но это королевские охотники, чтокак-никак странно. Они поясняют молодой принцессе, что местный лесничий… Она неслушает их, она узнала короля.
Король одет лесничим. Он держит на своре двух собак. На левой руке у негоповязка. Никто не узнал его, кроме предмета его страсти. Она проезжает вплотнуюмимо него, говорит сверху:
— Этого я вам никогда не прощу, — и скачет прочь.
На этот раз трудно поверить, чтобы Генрих забыл, как низкорослый стариккрестьянин, с закопченным лицом, со связкой хвороста на согбенной спине некогдапробрался в замок Кэвр напрямик через вражеские позиции. Сир! Какой вынекрасивый, сказала тогда Габриель д’Эстре. Но затем он тронул и пленил ее,перед ним лежали годы, годы величия и власти. А что теперь? Он хочет воскреситьминувшие дни, он подражает самому себе. Что может знать об этом дитя, но оноговорит: этого я вам никогда не прощу. А что было бы, если бы она понималавсе!
Впрочем, как не быть польщенной, что ради нас король меняет свой облик.Значит, мы ни с чем не сравнимая дамочка. Только будем помалкивать, решиладамочка или овечка. Наученный горьким опытом, Бассомпьер дал ей еще другое имя.Между тем хозяйка того дома, который был целью поездки, настойчиво советовалаовечке полюбоваться пейзажем. Ее взгляд при этом невольно упал на окно боковогокрыла: король, стоя у окна и приложив руку к сердцу, слал воздушныепоцелуи.
— Боже мой, что ж это такое! Мадам, король в вашем доме.
Мадам де Треньи хотела повести к нему испуганную малютку: доброе словечконикогда не пропадает даром. Милая малютка думала: «Добрые словечки, не говоря овсем прочем, пока что отложим. Пускай старик сперва выгонит свою старую толстуюкоролеву со всеми своими девятью незаконными отродьями. А я сама найду, откудамне взять законного дофина».
Принц и принцесса де Конде не доверяли друг другу, у них ни в чем не былосогласия. Оба хотели наследовать королю, каждый на свой лад. Под конец обаостались ни при чем. Принцесса-мать боялась громкого скандала; она покинулаэтот кров, не преминув сперва открыть глаза сыну. Генрих печально воротился вПариж. Теперь или никогда, Конде решил хитростью увезти жену за границу. Ей онсказал лишь, что они едут осматривать какое-то поместье. Из первогоиспанско-нидерландского городка он послал инфанте просьбу оградить его честь ижизнь от египетского тирана. Эта дама, собственная честь которой была поднадежной защитой заживо погребенной женщины, пригласила гонимую жертву в своюбрюссельскую резиденцию. Примерное дитя было принято и водворено со всемиотличиями, подобающими его званию. Но с возвращением на родину дело обстоитпо-иному. Все попытки неизменно приведут к неудаче.
Король получил ошеломляющее известие вечером за карточным столом.Присутствовали при этом его кузен Суассон, герцоги де Гиз и Эпернон, Креки иБассомпьер, последний сидел всех ближе к королю. Он сказал шепотом, отнюдь нежелая быть услышанным:
— Сир! Я не поступил бы, как принц де Конде, да и быть на его месте не хотелбы. — Король пожелал видеть одного лишь Сюлли.
Начальник артиллерии уже лег, он не хотел вставать, пришлось показать емудепеши. Тогда он явился. Как ни странно, король отправился к королеве, онанедавно лишь родила. Но настроение скорее подошло бы к комнате умирающей.Король выслушивал нелепые и предательские советы. Министр Вильруа рекомендовалдипломатический путь, потому что он был самым медленным. Президент Жаннен[115] признавал только одно — применение силы.Каждому государю, который даст приют Конде, пригрозить войной. А Генрихдобивается мнения своей жены. Она лежит, отвернувшись, лица ее он не видит.Слишком поздно станет ему известно, что в эту ночь Мария окончательно освоиласьс мыслью о его смерти. Но сейчас он надеется тронуть ее сердце.
Когда Сюлли вошел, Генрих взял его за руку.
— Наш приятель сбежал и все захватил с собой. Что вы на это скажете?
Сюлли забарабанил марш на оконном стекле. Генрих понял его, они привыклидруг к другу. Наш приятель давно бы мог сидеть в крепости, означал марш.
— А что ж теперь? — спросил Генрих.
Сюлли посоветовал ничего не предпринимать. Чем меньше раздувать дело, темэто будет благоразумней перед лицом европейской общественности и тем скореевозвратится принц. Хотя бы из-за недостатка денег.
На этом закончился государственный совет, если можно назвать его таковым.Сюлли видел то, что королю в его состоянии было еще неясно: предпринять нельзяничего — даже и для войны уже поздно. Король медлил, пока Европа ждала его какизбавителя. Как мог бы он выступить в поход, чтобы добыть себе из Брюсселяметрессу! И тем не менее обстоятельства сложились так, что его поступкиприобрели именно этот смысл. Папскому легату Генрих скажет:
— Нелепо думать, будто я действую, повинуясь страсти. Во Франции найдутсяженщины покрасивее. — Но изменить он не мог уже ничего. Народы ни на миг не