Издалека, пока мы не увидим их вблизи, они часто кажутся нам воздушными икровли их блестят. Но что там ждет нас? Они ограждены рвами и стенами, вверхузащищены пушками, но розы вьются по ним. Что ждет нас именно в этом? Неуемнаятревога, причиняемая врагами, и ужас перед обращением делали королявосприимчивым к предчувствиям. Он остановил коня, сказал, что время позднее, ихотел повернуть назад. Бельгард рассыпался в просьбах, ибо жаждал от короляпохвал своему несравненному сокровищу. Король услыхал о пурпурных устах, междукоторыми будто бы сверкают жемчужины; о щеках, подобных лилиям и розам, где,однако, преобладают лилеи, и все тело такой же лилейной белизны, грудь точномрамор, руки богини, ноги нимфы.
Король поддался уговорам, и они поскакали вперед.
Перед замком был ров и подъемный мост. Посредине главный въезд, по краям двабоковых крыла, над каждым башенка ажурной архитектуры. Среднее зданиедвухэтажное, с высокой кровлей, открытой колоннадой, массивным порталом инарядными оконными наличниками. Первоначально суровый, замок был теперьприукрашен, и розы вились повсюду, кое-где еще осыпались последние.
Король решил подождать снаружи, а спутник его вошел в дом. В глубине сенейподнимались два разветвления закругленной лестницы. Герцог Бельгард прошел подлестницей в залу, куда с другой стороны, из сада, падал зеленоватый отсвет.Воротился он вместе с темноволосой молодой дамой; на ней было желтое платье врозовых букетах гирляндами. Поспешно и легко опередила она герцога и склониласьперед королем. Стоя в смиренной позе, она лукаво поглядывала на него.Прищуренные глаза давали понять, что государю не следует принимать всерьезсмирение красавицы. Да он и не собирался. Он поспешил сказать:
— Вы обладаете такими достоинствами, мадемуазель, что, несомненно, вы тасамая особа, ради которой ездит сюда обер-шталмейстер. Мои ожидания необмануты.
— Сир! Вы красиво говорите: прошу вас продолжать. А ваш обер-шталмейстер темвременем поищет мою сестру.
И с этим она вернулась в сени. Король последовал за ней.
— Так вы Диана! — воскликнул он, изобразив удивление. — Тем лучше. Высвободны. Мы легко поймем друг друга. — Не смущаясь, она отвечала:
— Я никогда не бываю вполне свободна. Кто желает понять меня, долженобладать опытом. Хотите, я скажу вам, сколько женщин надо узнать для этого?Двадцать восемь.
Именно столько возлюбленных было, по слухам, у короля, не считая мимолетныхвстреч. Она показала свою осведомленность и блеснула остротой ума.
— Превосходно, — сказал он и собрался уже назначить ей свидание. В этот мигна площадке лестницы появилась женская фигура.
Нога ее легко касалась первой ступени. На ней было бархатное платье зеленогоцвета, оно колебалось на обручах. Сверху проникал свет вечерней зари, и в немсияли золотистые косы, мерцали вплетенные в них жемчуга. Король рванулсявперед, тотчас замер, и руки у него бессильно повисли. И всему виной былоникогда не изведанное очарование спускающейся по ступеням женской фигуры. «Онаидет словно фея, словно королева», — думал король, будто ему не случалосьвидеть уродливых королев, но тут он чувствовал себя точно в сказке. Как хорошо,что она фея и королева, а вид у нее по-детски беспечный! Одна рука ее держалажемчужную нить, по перилам скользила другая. И как склоняется и сгибается тело,каждым шагом являя чудо достоинства, непринужденности, гибкости и величия —этого король никогда не видал. Словно он еще никогда не видал, как ходят.
Он стоял в тени, она не знала этого или просто не думала о нем. Бельгардразминулся с ней, потому что поторопился взбежать по другой лестнице, онасмеялась над ним, она выгибала шею движением живым и простодушным. Она забыласьнастолько, что даже вспрыгнула на две ступеньки вверх и собралась броситься квозлюбленному. Но, видимо по его знаку, остановилась и продолжала своелучезарное шествие. Король не ждал ее, он отступал к порогу. Когда онаочутилась внизу, он был уже за дверью.
Из недр его существа бурно поднялось рыдание и, подкатившись к горлу,помешало ему говорить. Когда Габриель д’Эстре подвели к нему, он молчал.Обер-шталмейстер выпустил руку девушки, он испугался. Ему сразу стало ясно, чтоон наделал. Король потерял дар речи, он явно был ошеломлен, потрясен — сраженужасом, невольно подумал Бельгард и взглянул на лицо своей подруги — непревратилось ли оно в лик Медузы. Нет, она осталась обыкновенной девушкой,такой же, как другие, конечно, прекраснее, чем другие, это Бельгард знал лучшевсех. При всей гордости обладателя, он невольно подумал, что впечатление,произведенное ею на короля, не в меру сильно, не говоря о том, что оноопасно.
Габриель опустила перед королем темные ресницы; они были длинны и бросалитень на светлые щеки. Ни единый взгляд или улыбка не позволили королю счесть еескромность притворной. Перед ним была женщина, которая не желала понравитьсяему или обратить на себя его внимание. Как будто белоснежная и белокурая богиняможет остаться незамеченной. Поняла она это? Тогда ей это безразлично. Корольвздохнул, попросил небесное видение не стесняться его присутствием и сделалжест в сторону своего обер-шталмейстера. Тот взял Габриель за руку и прошел сней туда, где у стены осыпались последние розы.
Диана сказала:
— Сир! Теперь вы будете слепы ко всем моим достоинствам, но я хорошаясестра.
Он спросил торопливо, одни ли они дома. Да, отец ее выехал верхом, а теткаотправилась в гости в карете.
— Тетка? — Он поднял брови.
— Мадам де Сурди, — сказала она; больше ничего и не требовалось: он хорошознал свое королевство. Мадам де Сурди, сестра их сбежавшей матери, и самалегкого поведения. Обманывает господина де Сурди с господином де Шеверни[24], отставным канцлером покойного короля.Господин де Сурди, прежде шартрский губернатор, теперь в том же положении, чтогосподин д’Эстре: без места. Все они без места, им нужно много денег.«Приключение обойдется дорого», — подумал король, но не стал задерживаться наэтой мысли. К чему противиться неизбежному.
Пока Диана рассказывала, он устремил на Габриель взгляд, какой бывал у негов сражении, губы его шевелились, до того страстно и беззаветно ощущал он: этоона.
«Это она, и мне суждено было ждать до сорока лет, пока явилась она.Мрамор — говорят для сравнения, вспоминают пурпур и кораллы, солнце и звезды.Пустой звук. Кто знает неизъяснимое лучше меня? Кто, кроме меня, может обладатьбеспредельным? Богиня или фея, что это означает? Королева — ничего не говорит.Я всегда искал, всегда упускал, но это наконец она».
Она беседует с Бельгардом, а вид у нее по-прежнему скромный, или это признакхолодности? Выражение глаз неопределенное, они обещают, но как будто не ведают,что именно. «Блеклый Лист не мил ей! — убеждал себя Генрих, наперекор ревности,терзавшей его. — А меня она разве заметила? Ресницы ее все время опущены. Вотона склонилась лицом к розе: никогда не забуду изгиба и поворота ее шеи. Онаподняла лицо — теперь взглянет на меня, взглянет — сейчас. Ах, нет. Так большенельзя».
Он мигом очутился подле нее и потребовал игриво:
— Розу, мадемуазель!
— Вы хотите получить ее? — спросила Габриель д’Эстре вежливо и дажевысокомерно. Генрих заметил это и одобрил, ибо высокомерие подобало ей. Онпоцеловал розу, которую она ему протянула; роза тут же осыпалась. Король сделалзнак, и Бельгард исчез. Генрих тотчас же спросил напрямик:
— Как вы меня находите?
Это она определила давно, как ни был неуверен и мечтателен ее взгляд, когдаона смотрела на него. Однако она возразила:
— Все сперва говорят мне, как находят меня.
— Разве я этого не сказал? — воскликнул Генрих.
Он забыл, что потерял дар речи, и думал, что она все поняла.
— Прелестная Габриель, — произнес он чуть слышно.
— Откуда вы это знаете? Вы глядите куда-то в сторону, — спокойно ответилаона.
— Я и так уже увидел слишком много, — вырвалось у него, но потом онрассмеялся беспечно и принялся ухаживать за ней так, как она вправе былаожидать. Он был нежен, он был смел — словом, показал себя галантным королемдвадцати восьми любовниц и не посрамил своей славы. Она не сдавалась, хотя изавлекала слегка, приличия ради и потому еще, что приятно, когда человекоправдывает свою славу. Успех его тем и ограничился, и он сам это яснопочувствовал. Он был в смущении, однако продолжал говорить и вдруг завел речь оее матери. Ее безупречное лицо стало холодно, стало поистине мраморным, и онапояснила, что мать ее в отъезде. — В Иссуаре, с маркизом д’Алегром, — подхватилон, не желая сдерживаться именно потому, что заметил, как от нее повеялохолодком. Он видел, что она непременно отвернулась бы сейчас, не будь онкоролем. Правда, его с головы до пят окинули взглядом, от которого он вдругпочувствовал себя усталым. Он мысленно представлял себе одну черту своего лицаза другой, так, как их видела она, оглядывая его. Нос слишком загнут книзу,твердил он про себя все настойчивее, словно это было самое худшее. Но было инечто поважнее.
Он оглянулся на Бельгарда, он хотел сравнить собственное свое обветренноелицо с лицом того красавца; тот и ростом выше, а зубы у него какие! Когда я былмолодым королем Наваррским, я покрыл себе зубы золотом. Все это мы тожезнавали, только с тех пор нам пришлось немало потрудиться.
Диана наблюдала за королем, она сказала:
— Сир! Вам надо отдохнуть. Комната приготовлена на ночь. А в пруду у насвеликолепные карпы — вам на ужин.
— Прежде чем мне уехать, дайте мне хлеба с маслом, я поцелую руку, котораяпринесет их сюда к порогу. В дом господина д’Эстре я войду лишь в егоприсутствии.
Все эти слова обращены были к Габриели, и она пошла принести то, чего онпожелал. Король вздохнул, как будто с облегчением, чему оба — Бельгард иДиана — удивились.
Генрих надеялся, что Габриель взойдет, а потом снова будет сходить полестнице. Но она скрылась в одном из нижних покоев и вскоре появилась опять.Король стоя ел хлеб с маслом и при этом шутил, расспрашивал о сельском