потому что он ради них пошел по тернистому пути и в стремлении залечитьнанесенные раны слился с ними в одной вере.
Теперь, вечером, они встретили его еще шумнее, он не усмотрел в этомникакого смысла, вообще усталость от прошедшего дня была больше и глубже, чемесли бы он с утра до ночи дрался в бою. Придерживая коня, он думал: «А чтопроизошло тем временем в трактире? Об этом они понятия не имеют. Танцуют вокругогня. Даже праздничные огни причиняют ожоги, кричи погромче, когда другой дурактолкает тебя в огонь. Что, если бы я поскакал теперь к трактиру? Наверно,нашел бы его пустым, и там, должно быть, все кончено, как этот день, а ясмертельно устал».
В старом аббатстве свет был потушен, кто бы стал его ждать? Никак не еговозлюбленная повелительница, хотя она, наверное, лежала и прислушивалась.Однако она не звала его и не желала, чтобы он вошел к ней. Быть одному дорассвета, ни на что иное мы не способны, предчувствие подсказывает каждому изнас, каково сейчас другому, тягостно или покойно. Но ванну он пожелал принятьнемедленно, и его первый камердинер, господин д’Арманьяк, разослал всю челядьза водой. Беготня в темноте разбудила кое-кого, среди прочих — некоторыхпротестантов, и они поспешили сделать заключение. Он смывает с себя грех послетого, как слушал столь пышную мессу!
Но это было не так.
История одного покушения
Шико, длинный, тощий и без шляпы, крепко держал скрученные за спиной рукипарня, парень шел, прихрамывая и согнув могучую спину. Когда они таким образомпробирались по кривой уличке, совершенно пустынной, — даже из окон невыглядывало ни одного немощного старца, — кто же из них, собственно, кого вел?Казалось, что Шико поддерживал своего приятеля, чтобы тот не свалился отнепонятной слабости — или же, вернее, одолев его, волок в тюрьму. Но дорогузнал лишь один из них; и при этом не шут короля, а парень. Ему, по-видимому,хорошо была знакома кривая уличка, тихо подвывая, он невзначай завернул заугол, у него на примете был трактир, меж тем как его спутник еще и понятия неимел, куда идет. Он пока не думал ни о чем, лишь бы выбраться из сутолоки и ненарушить торжественности королевского шествия. Там на шумных улицах все толькои помышляли, как бы не пропустить традиционный обеденный час. А здесь даже непахло жареным салом, густая тень с каждым шагом все больше отдавала плесенью.День был жаркий, но тенистая уличка не сулила прохлады: она только сильнееиспаряла скопившиеся в ней пороки, из первого дома — грязную алчность, изследующего — убогое распутство, от последнего разило зловещей сыростью инераскрытым преступлением.
Великан не мог идти дальше или притворялся, что не может. Во всяком случае,у него под ногами натекла лужа крови: Шико прекрасно знал, откуда и почему. Онвсе еще ждал, что пройдет патруль, тогда он передал бы солдатам неудачливогоубийцу короля, ибо пленник его был не кем иным, как убийцей короля. Но патрульне встречался. Вместо этого великан стал оседать, выскользнул у него из рук иповалился на пузатую стену низенького домишка. Шико пришлось прислонить его кэтой стене, иначе они оба свалились бы наземь. И на сей раз парень лежал бысверху. Шико не мог даже окликнуть его по имени, имя на человеке не написано,видно было только, что он отставной солдат. Так называемый шут свистом позвална помощь. Высунулась физиономия хозяина, более похожая на другую часть тела,при этом показался он так быстро, словно караулил за дверью.
— Вас двое? — необдуманно брякнул он. Эти слова заставили шута всерьезпризадуматься тут же на ходу.
Прежде всего потребовалась помощь хозяина, чтобы втащить великана в комнату.Едва он очутился на скамье, как потерял сознание. Хозяин был приземист и толст,он только пыхтел от усилья; Шико, наоборот, заговорил немедленно.
— Да, нас двое, он сразу узнал во мне старого союзника по Лиге. Мы обаслужили в пехоте герцога Майенна, которому, к сожалению, не удалось заполучитьбеарнца ни живым, ни мертвым. Ну вот, сегодня, после мессы, мы докончилидело.
— Если бы вы это сделали, вы оба стали бы невидимы, — сказал хозяин,оглянулся на лежащего без сознания великана, другим глазом покосился на Шико иостался не удовлетворен результатами. — Он ведь верил, все равно как взагробный мир, что стоит ему нанести удар, и он мигом станет невидим. А я вижуего, да и тебя тоже, и это мне вдвойне неприятно. Не понимаю, зачем вызаявились вдвоем. Почему он доверился тебе? Это на него не похоже. Я знаю ЛаБарра.
— Я тоже, — уверил Шико глубоким, искренним голосом, каким обычно говориллюдям глупости, в которых они лишь позднее распознавали истину. — Своего дружкаЛа Барра я люблю больше, чем ты. Вот тебе доказательство: на нем мой кожаныйколет еще из тех времен, когда я был такого же сложения, как он. Начав худетьпо причине глистов, которые высасывают из меня все соки, я отдал старомуприятелю Ла Барру свой колет; глисты я отдать не мог, несмотря на нашузакадычную дружбу.
Эти подробности поколебали недоверие хозяина и отчасти убедили его.
— Но почему вы не стали невидимы? — спросил он скорей с любопытством, чем снедоверием.
— Это оттого, — пояснил Шико, — что наш план удался только наполовину.
— Так король не убит? Слава господу Иисусу Христу, — вырвалось у коренастоготолстяка, и он с облегчением плюхнулся на скамью.
— Это уж совсем некрасиво с твоей стороны, трус ты этакий! — свысока пожурилего Шико. — Сперва вместе затеять честное убийство, а после запереть дверь,занавесить окно, притаиться за ними и перебирать четки. — Четки лежали тут жена столе. — Чтобы дело не удалось и чтобы нас обоих схватили. А? За это тымолился?
Толстяк залепетал:
— Я молился частью за то, чтобы оно удалось, а частью за то, чтобы неудалось. Значит, удалось наполовину? И вас-то я вижу только наполовину, —причитал он. В самом деле, от страха жировые мешки, заменявшие на его мерзкойфизиономии щеки, поползли ему на глаза и почти закрыли их.
— До сих пор мы еще наполовину здесь. — Шико оставался сдержан, однако втоне его звучала угроза. — Если король умрет от тех самых ран, которые мы с ЛаБарром нанесли ему, тогда мы исчезнем, и нас больше не увидит никто. Зато тыостанешься и поплатишься за свои молитвы, которые навлекли на нас пагубу. Тебясхватят, будут допрашивать, посадят задницей на раскаленное железо, но пооплошности примут за нее твою рожу.
При этих словах хозяин упал ничком и взвыл. Лежавший без чувств великаночнулся от его воя и повернул голову. Шико, на беду, не заметил этого ипродолжал описывать толстяку все, что происходит при четвертовании, как трещатсуставы, потом разламываются и человек смотрит, как лошади растаскивают егособственные члены; а на пути уже караулят мохнатые чертенята, скачут и ловяткуски свежего мяса, чтобы засолить его. Все это рассказывал Шико воющемухозяину, а великан между тем прислушивался, стараясь не шевельнуться.
Когда хозяин наконец умолк от избытка отчаяния, Шико серьезно спросил его:хочется ли ему спастись от петли? Это единственное, сказал хозяин, о чем он ещеможет молить Бога, больше он не возьмет на душу ни одного смертного греха,хотя, к его великому прискорбию, уже немало их лежит бременем на его душе. Ктоему дороже, спросил Шико, он сам или человек на скамье? Дело ясное, отвечалхозяин. Тогда лучше и желать нечего, заметил Шико, хотя они оба, конечно, неменьше их приятеля причастны к покушению на короля. Но на этот раз они могутспасти свою телесную оболочку за счет их доброго приятеля, Ла Барра, и егоземного бытия, которому, впрочем, пора уже пресечься.
— Отправляйся, кум, приведи стражу, мы выдадим его и умоем руки.
Хозяин робко заявил, что при таком положении их, пожалуй, тоже заподозрят,вообще же он не страдает излишней щепетильностью, а Ла Барр в самом делезаслуживает веревки.
— Но, на беду, мы все заодно, одна компания и вместе покушались на короля.Нашим россказням не поверят, а заберут нас всех.
— Мои россказни, без сомнения, примут за правду, — заверил его Шико. — Яопишу судьям, как присутствовал в соборе при отречении короля от старой веры ивдруг заметил человека, которого раньше не видел никогда. Лицо у него былоточь-в-точь такое, как полагается убийце короля, но этого мало, он тщательнооберегал от толчков свой правый бок, отсюда я заключил, что нож у него заткнутмежду рубахой и штанами. Пробравшись к нему поближе, я ясно увидел очертанияножа: нож был с локоть длиной, превосходно отточенный и обоюдоострый, почемупри каждом прикосновении молодец кривил рожу. Я подумал: «Ты еще и не такуюскорчишь», влез на пилястр и повис на каменном драконе, где копошилось ужемножество людей. Мой приятель стоял невдалеке от меня, и когда король шел мимо,это было как раз на повороте, приятель сунул руку за пазуху, — тут я прыгнул кнему на шею. Он свалился, поднял крик, весь бок был у него порезан. Так ясохранил нашего короля, да хранит его господь. Так я обезоружил убийцу и привелего сюда, ибо не нашел нигде патруля. Ну, кум, поверят мне судьи?
— Своими россказнями ты кого хочешь проведешь, — подтвердил хозяин. Однакона повторное приглашение сбегать за солдатами он почесал в затылке и сказал,что ему это не по нутру. Он стоит за то, чтобы они сами уладили дело, безучастия посторонних. — Поверь мне, будет лучше, если мы сами его убьем изасолим. Вон там в темном чулане стоит большущая бочка, где он как разпоместится, ведь из такого, как он, получится много солонины.
— Я с тобой не согласен, — возразил Шико деловым тоном. — Я предпочитаючетвертование. Это всеми принятое законное действие, меж тем как засол,насколько мне известно, порицается религией. — В силу привычки, он неудержался, чтобы и тут не сострить по поводу религии. — Такой выход мог быпринести больше вреда нам, чем нашему приятелю, который своей глупостьюзаслужил чего угодно, — кончил он.
Они подробно обсудили вопрос, правда, каждый остался при своем мнении; но, вотличие от шута, который неуклонно отстаивал закон, хозяину жалко было потерятьтакой запас солонины. Тем не менее ему осталось только вздохнуть и сдаться: