повелительный тон. — Пять мешков золота, — приказала она, и голос у нее сталглубокий, как колокол, когда в него ударяют слегка, и, стремительно подавшисьвперед, она сокрушила маленького человечка, — только тем, что была Габриель,бесценная повелительница. Ему в самом деле почудилось, будто он проваливаетсясквозь мраморные плиты собственного дома. От испуга он назвал еевысочеством.
— Ваше высочество, позвольте перевести дух, — с трудом выдавил он, напруживкороткую шею, и хотел улизнуть. Она закрыла веер и прошептала:
— Тайное известие. Король победил испанцев.
После чего сама повернулась к нему спиной.
Габриель выбрала один из столиков, за которым ужинали. После всех волненийона вдруг почувствовала сильнейший голод. Ни одна из бывших здесь масок неузнала ее или не подала вида, что узнает. Габриель болтала, как они, дажевыпила стаканчик, ибо понимала, что самая горячая борьба впереди. За ее спинойкто-то прошептал:
— Пойдемте!
Габриель посмотрела через плечо, выжидая, чтобы маска назвала себя.
— Сагонн, — прошептала маска в бирюзовом платье, какое было на всехпридворных дамах. Габриель вместе с Сагонн подошла к одной из дверей, закоторой свет был еще более рассеянный и комната казалась пустой. Через порогГабриель не переступила. Спутница ее сказала торопливо и приглушенно:
— Не входите туда.
Сказала она это лишь после того, как увидела ясно, что Габриель не решаетсявойти. И тут у нее развязался язык:
— От подобных людей всего можно ожидать, откуда же сапожнику такразбогатеть. Прежнему королю он делал мягкие итальянские башмаки, незаменимыедля больных ног. Потом стал ссужать дворян деньгами и брал все больший процент,при дворе не осталось никого, кто бы не был его должником. У прежнего короляпод конец ничего не уцелело, а Цамет сбывал все сокровища королевства в чужиестраны. Только то, что мы, женщины, отбираем у него, остается здесь. К женщинамсапожник Цамет питает слабость, мадам.
— Сагонн, — прервала ее Габриель. — Я желаю слышать только то, что поручилвам Цамет, больше ничего.
Дама запнулась, потом решила возмущенно вскрикнуть. Но так как Габриель нестала дожидаться ее возгласа, то госпоже Сагонн оставалось только броситьсявдогонку. Габриель постаралась, чтобы Генрих увидел ее появление. Сидя заигорным столом, он всем старался показать свою бурную радость, ибо перед нимлежали груды золота, а у его партнеров был вид побежденных. Увидев своюбесценную повелительницу, он под маской прищурил левый глаз: это означалобольше, чем удовольствие от выигрыша. Он заметил, как она поступила с Сагонн.На определенном расстоянии Габриель остановилась, отсюда ее возлюбленномуповелителю будет слышно, что скажет Сагонн.
Посланница сапожника будет говорить тихо, рассчитывая, кроме того, на гулголосов. У кого еще такой тонкий слух, чтобы уловить все, что его касается.Габриель знает этот дар своего повелителя; от него ничто не ускользнет.
Мадам де Сагонн, хрупкая особа с острым носом, который был скрыт маской, итонким ртом, который был виден, задыхалась от потрясения или оттого, чтоприкидывалась потрясенной.
— Ваше высочество, — внезапно сказала и она, быть может, по наущениюсапожника. — Ваше высочество! За пять мешков, которые он дает взаймы королю,ему хотелось получить десять. Я воспротивилась, я кричала, как попугай. Развевы не слышали моего крика?
— Голос ваш звучал слабо, — сказала Габриель. — Должно быть, полмешкапредназначалось вам.
— А вам целый, — прошипела Сагонн. Она не отличалась выдержкой и, как все,думала только о наживе. Сапожнику Цамету не следовало для этого дела брать себенеопытную помощницу. Габриель спокойно возразила:
— Таким путем я обсчитала бы короля на пятьдесят тысяч экю. Этого я нежелаю.
К Сагонн возвратилась вся ее осмотрительность.
— Вы богаты… — Она слегка преклонила колено и продолжала льстиво: — Выможете принести в дар нашему государю и повелителю не только свою красоту. Но,поверьте мне, я тоже стараюсь по мере сил. Я уже успела обуздать бессовестныетребования сапожника и снизить их с десяти мешков до семи.
— Это подойдет, пожалуй, — решила Габриель.
— Позвольте договорить до конца, — продолжала Сагонн, укрывшись веером. —Кто-то отозвал его. Когда сапожник возвратился, ему уже было известно, чтоАмьен пал, он захлебывался от злости, теперь он настаивает на десяти мешках, азавтра дойдет, наверно, до двенадцати.
Габриель очень испугалась, что дело приняло такой оборот для еевозлюбленного повелителя. Она слишком медлила с ответом, на что особеннообратил внимание Генрих, именно ее растерянное молчание услышал он явственнейвсего; слезы потекли у него под маской, пока он собирал и складывал в грудузолотые.
С самообладанием, восхитившим его, Габриель произнесла:
— Сагонн, простите мне, на сей раз вы вели себя, как настоящий друг. Атеперь я вас прошу: скажите господину Себастьяну Цамету, что я желаюпобеседовать с ним. Я согласна даже войти в полутемную комнату.
— Но он не согласен, — возразила та. — Он боится вас больше, чем короля.Надо брать то, что он предлагает, а иначе не получишь ничего.
— Сделайте то, что я велю.
Тон Габриели не допускал ослушания, мадам де Сагонн отправилась, куда еепосылали, хоть и нерешительно и с частыми остановками. Ее поведение былоестественно, так должен поступать посредник, не желающий, чтобы стороныдоговаривались лично. Но Генрих, который был начеку, понял, что дело принимаетопасный оборот. Он тотчас кивнул своему старому товарищу Роклору, и господин деРоклор с особой готовностью подставил ухо. Он надеялся искупить то, в чем полегкомыслию провинился, иначе говоря, свою комическую сцену.
Выслушав поручение, он пошел прочь и постарался незаметно пробраться в туподозрительную комнату, где и спрятался за прикрытой створкой двери; втораябыла распахнута. Габриель, которой мадам де Сагонн подала знак, собралась войтитуда; кто-то остановил ее на пороге; не кто иной, как сам хозяин. Он попросилмаркизу остаться здесь, среди общества, кстати очень шумного. Если их все-такивздумают подслушать, то какие же могут быть тайны у него с бесценнойповелительницей его величества. И он прислонился к створке двери, спротивоположной стороны которой расположился господин де Роклор. Не королюпоймать хитреца Цамета.
Габриель заговорила:
— Себастьян Цамет, я вижу, что ошиблась. Вы больше, чем простой заимодавец,чье происхождение и ремесло не предполагали благородного образа мыслей. С вамия могу говорить начистоту. Да, король в затруднительном положении. Он потерялАмьен. Но войну он выиграет. Я знаю, что говорю, иначе я не решилась бы отдатьвам в залог все, что имею.
Так как он молчал и глаза у него округлились от изумления, она заговорилавновь.
— У меня есть такие сведения о войне, каких у вас быть не может. А потому яотдаю вам Монсо, замок и все владение, которое со временем станет герцогством,под заклад и в обеспечение пяти мешков золота.
Цамет прикинул и решил раньше, чем она кончила. Эта женщина в делах смыслит,сомнений нет. Только чувствительностью ни одна бы не добилась того, чтобы еезахудалая сомнительная родня возвысилась вновь, а сама она, чего еще онадостигнет? Слова о герцогстве взволновали его больше всего. Он дивился холоднойсамоуверенности этой женщины и находил, что она одной с ним породы, а возможно,даже перещеголяет его. Это впечатление, хотя и в корне ошибочное, заставило егоотказаться от обычных в торговых делах мер предосторожности. Какие вестиполучила она о войне? На что глядя рисковала она всем своим состоянием во имястоль сомнительной победы короля?
Она все вверяла ему, потому что любила его. Будь его поражение ещенепреложней, единственно непреложной оставалась ее любовь. Она давно с избыткомплатила своему повелителю за дары его сердца, а потому и Монсо, замок ивладение, принадлежали ему. Это превосходило понимание какого-нибудь Цамета. Ногосподин де Роклор за дверью запоминал каждое слово бесценной повелительницыдля своего короля.
Цамет сказал Габриели д’Эстре:
— Ваше имущество не стоит и пяти мешков золота, но я даю шесть. Не вам — мнене нужно вашего залога. Королю даю я их, уповая на его величие. После победы онвспомнит об этом.
— Непременно вспомнит, — пообещала Габриель. Она коснулась веером рукисапожника, что он счел знаком особого благоволения и, словно зачарованный,посмотрел ей вслед. Деньги, которые он давал взаймы, сталкивали его с людскимисудьбами. Часто единственной его прибылью была возможность задуматься надними.
У одного из игорных столов Габриель остановилась и проиграла трижды. Цамет струдом поборол ощущение озноба. Когда она приблизилась к королю, он снял с неемаску, сам тоже открыл лицо и сказал:
— Вот и мы, — после чего при людях обнял и поцеловал свою возлюбленную. Егопартнеры, проигравшие ему, сидели перед грудой золота, словно восковые куклы.Но Генрих рассыпал блестящую груду. С приятным звоном покатились золотые, а онсказал:
— Господа, поделите их между собой. Я почти все время плутовал; вы не размогли уличить меня, но терпели, потому что узнали, кто я, хотя и не смелиузнать. Однако, если бы я проиграл, это могло быть плохим предзнаменованием.Ибо объявляю вам, — он возвысил голос, — что не пройдет и двух часов, как я совсеми вами выступлю в поход.
Тут все присутствующие вскочили на ноги и закричали:
— Да здравствует король!
Этот король редко покидал общество без заключительной шутки.
Сейчас мишенью оказался господин де Варенн, некогда повар, затем вестниклюбви и под конец дворянин; а в комическом представлении, имевшем цельюоскорбить бесценную повелительницу, он был виноват больше всех.
— Белый фартук и колпак для господина де Варенна, — приказал король. — Пустьизготовит мне омлет.
Тотчас же запылал и загудел очаг в открытой напоказ образцовой кухне.Господин де Варенн, одетый в белое, в колпаке вышиной с него самого, принялсяизготовлять омлет необыкновенного вкуса, который, впрочем, тут же изобрел, ибо