будущей королевой Франции. Но этого мало: герцог Бульонский объявил ей,подкрепляя свои слова кивком и одобрительным взглядом, что он готов еепризнать, а искусством преуспеть в жизни она обладает почти в той же мере, каки он. «Или как сапожник Цамет», — подумала Габриель, которой не понравились обагостя. Господин де ла Тремойль прямо высказал то, на что его приятель тольконамекал.
— Мадам, вот на что надо бы посмотреть вашей семье: королевский штандарт напалатке. Почет, почет! Как жаль, что ваша матушка до этого не дожила!
Оскорбительно и пошло, — господину де ла Тремойлю разрешалось так говоритьтолько потому, что он был смешон. И притом без всяких стараний с его стороны —лицо его оставалось неподвижно. Длинная и тощая фигура, кривой, неправильнопосаженный нос, громадная борода, а особенно глаза — точно угли и слишкомблизко поставленные, — каждая черта в отдельности и все в целомсвидетельствовало об исключительной угрюмости натуры. Но едва он открывал рот,как это впечатление рассеивалось. Всякий ждал низкого страшного голоса, а насамом деле раздавалось гнусавое кваканье ярмарочного паяца. Строение рта, атакже дефект носа мешали господину де ла Тремойлю говорить как подобаетдворянину. Но он возвел этот недостаток в добродетель и приноравливал все своеповедение к свойствам одного органа.
Габриель, научившаяся разбираться в людях, тотчас поняла, каким опасныморудием притворства и подлости мог быть голос этого человека. Но это не мешалоей смеяться над господином де ла Тремойлем, едва он открывал рот.
— Да, кстати, мы ищем высочайшего повелителя, — сказал де ла Тремойль,причем сделал вид, будто собирается карабкаться ввысь, где полагалось пребыватьтому, кого они искали.
Габриель снисходительно смеялась; шутка, к сожалению, была неуместна и скаждым словом могла стать еще хуже. Если бы не надо было опасаться этого, какохотно она повеселилась бы разок чисто по-детски.
Господин де Тюренн усыпил ее недоверие, он принялся восхвалять короля. Гдетолько ни появлялся король, везде на своем пути он поднимал дух народа,укреплял его волю к борьбе и обеспечивал города на случай вторжения неприятеля.Отсюда, конечно, и некоторая задержка. Маркизе необходимо вооружитьсятерпением, прибавил он, подразумевая тем самым очень многое: и свадьбуГабриели, и ее коронование. Она поняла многозначительный взгляд Тюренна ивыдержала его. Когда она жестом вторично пригласила его сесть, гордый князьсоблаговолил опуститься на стул. Стул был ниже, чем кресло, на которомвосседала будущая королева.
— Я стою, — сказал на это господин де ла Тремойль, — и не сяду, пока моемугосподину и повелителю, по причине недомогания, приходится лежать впостели.
— Король болен? — Ей не следовало выдавать себя, но от испуга онапривскочила в кресле, держась обеими руками за локотники. И так как посетителиузнали теперь, что Габриель не имеет известий, они быстро обменялись взглядом,после чего де ла Тремойль заквакал:
— Почки. Почки мучают его, вот как обстоит дело с государем. У негозатруднено отправление. — Комик повернулся лицом к стене, как будто собиралсяна самом деле совершить отправление. — Ой-ой-ой! — застонал он. — Ничего невыходит. Между тем этот орган создан для более прекрасных целей. — Угрюмыйфигляр круто повернулся и заквакал прямо в лицо даме: — А в этом у королязатруднений нет, как известно всем.
— Нет, — ответила она спокойно. — В этом затруднений нет. Но и все остальноев полном порядке. Вы, сударь, лжете.
— Будем надеяться, — сказал Тюренн вместо приятеля, который попросту скосилглаза на свой кривой нос. — Слух, надо полагать, не верен. С другой стороны, оннапоминает нам о том, что болезни короля могут воспрепятствовать его важнейшимрешениям.
Габриель слушала и ждала.
— Своей бесценной повелительнице он обещал престол очень, очень часто, —подчеркнул Тюренн, — в этом я, надо полагать, не ошибаюсь. Во всяком случае, нечаще, чем нам, протестантам, обещал права и свободы, но не исполнил еще ничего,ничего не сделал, ни для вас, мадам, ни для нас.
— Я ему верю, — сказала Габриель. — Верьте и вы королю, он все исполнит вурочный час.
Тюренн:
— Урочный час настал. Ибо он хочет вернуть Амьен и избавиться от одного изсвоих злейших врагов. Я сам себе владыка, а по ту сторону границы у меня естьсоюзники одной со мной веры. Я могу либо дать королю большой отряд войск, либоне давать, и сделаю выбор соответственно моему долгу перед самим собой и своейверой.
Габриель:
— Больше перед самим собой, как мне кажется.
Тюренн:
— Мадам, неужто вы так плохо понимаете свою выгоду, как хотите показать?Помогая нашей вере, вы прежде всего поможете себе!
Габриель:
— Чего вы от меня требуете?
Тюренн:
— Чтобы вы постарались уговорить короля и не успокоились до тех пор, пока онне издаст эдикта, которым протестанты во всем королевстве приравнивались бы вправах к католикам. Чтобы они могли свершать свое богослужение повсюду, ночтобы в их крепостях месса по-прежнему была запрещена.
Габриель:
— Этого он не обещал никогда.
Тюренн:
— Но поступать он будет теперь так, как потребует необходимость.
Габриель:
— Нет, не будет, ибо необходимость имеет ваше обличье и носит ваше имя,герцог.
Тюренн:
— Сегодня или никогда я добьюсь того, что король признает мой титул инезависимость моих владений. Надо пользоваться случаем.
«Если у тебя, изменника, только этот один случай, то у меня их много», —думала Габриель, но тут же решила не обнаруживать своих истинных чувств,ограничиться пустыми словами, а собеседника вызвать на откровенность.
— Превосходно, — сказала она. — А я? Где тут моя выгода?
Он милостиво кивнул головой.
— Мы начинаем понимать друг друга, мадам. Вы хотите вступить на французскийпрестол. Есть много людей, которые скорей убьют вас, чем допустят до этого.
Габриель твердо возразила:
— Удача короля сильнее всех моих врагов. Здесь, под Амьеном, военная удачарешит мое дело.
— А удачу решаем мы.
Тюренн разглядывал прелестную женщину, словно серьезно взял на себя трудзадуматься над ее судьбой.
— Вы попали в заколдованный круг, мадам. — Он нагибал голову то к одномуплечу, то к другому, чтобы лучше разглядеть ее. — Мне жалко вас. Поймитенаконец, кто держит вашу сторону, — только протестанты. У вас есть друзья,которые готовы подставить руку, дабы она послужила вам ступенькой.
Это тотчас же воспроизвел господин де ла Тремойль. Он стал на колени,осторожно приподнял ногу Габриели и поставил ее на ладонь своей вытянутой руки.Она не противилась, позабыв на время о своем намерении быть сдержанной.
— Это правда? — спросила она настойчиво. Бородатый шут сдвинул ее ногу сладони до кончиков пальцев. Потом он опустил ее, и она подошвой упала на егосклоненный затылок, занятый обширной плешью.
Гордый Тюренн, указывая на это, заметил лишь:
— Как видите, мадам.
Теперь она притворилась польщенной и полной доверия, сама же поняла, чтотакие друзья крайне опасны. Господина де ла Тремойля она попросила изменитьнеудобную позу. Ведь чувства свои он уже выразил достаточно ясно.
— Протестанты помогут мне подняться, а я помогу им. Если же я сорвусь, этоотразится и на них, и тут не одна голова может слететь с плеч. — Она показалана лысую голову де ла Тремойля.
Оба гостя смущенно молчали; так далеко они еще никогда не заглядывали.Однако это было замечание, над которым не мешало призадуматься.
— Наш союз чреват опасностями для каждого из нас, — сказала она. — Говоряпрямо, мы предаем короля.
— Так же поступает он сам в отношении нас с вами, — сказал Тюренн и с этимподнялся. Отвесил небрежный поклон, сделал вид, будто собирается уйти, новернулся, подошел к Габриели ближе, чем раньше, и заговорил, прикрыв рот рукой,как сапожник Цамет. — Мадам, свой риск мы берем на себя. Во сколько цените вываш собственный? Десять тысяч ливров в год, столько приблизительно я кладу нанего. Вы будете получать такое содержание от протестантов, и владетельныйкнязь, обладающий большим богатством, ручается вам за аккуратную выплату.
Габриель не могла сразу придумать, как ей уклониться, фигляр помог ей. Онстал подражать рыночному шарлатану, голосом которого был наделен отприроды.
— Восемь с половиной су, первый раз, кто предложит больше?
— Надо предложить больше, — подтвердила Габриель и отпустила обоих самымнедвусмысленным образом: отвернувшись, она позвала своих прислужниц.
У подножия холма Тюренн собрал свой полк и увел его.
— Вы правы, что не оставляете здесь ничего, — прогнусавил господин де лаТремойль. — Эта особа ни слова не скажет своему рогоносцу. Я подозреваю, чтоона любит его, как Пенелопа Улисса[61].
— Я подозреваю, что она так же пристрастна к деньгам, как разве что господинде Рони, — заявил господин де Тюренн.
Оба оглянулись на стоявшую вверху палатку с королевским штандартом.
Они пишут
Когда стало известно, что он едет, его бесценная повелительница верхомпоскакала ему навстречу. Они обнялись, не сходя с седла. Но разговор их наобратном пути не касался чувств.
— Сир! — начала Габриель. — Довожу до вашего сведения, что герцог Бульонскийи другие протестантские вельможи либо будут сражаться за вас, либо удалятся, взависимости от вашего поведения.
— Они желают добиться большей власти, под обычным предлогом, будто ихрелигия требует большей свободы. Не тревожьтесь, мое величайшее сокровище! Ярешил освободить религию, но ее приверженцев, которые захватывают большуювласть, я запру в тюрьму.
— Сир! Мой возлюбленный повелитель, остерегайтесь тех, что стоят за вашупрежнюю веру, а также и меня. Это моя партия, и она хочет принудить вас сделатьменя вашей королевой.
Он посмотрел на нее, широко раскрыв глаза от изумления и восхищения. Итак,она отрекалась от своей партии и доверялась ему одному. Ее прелестное лицо не