В этот день они больше не вели переговоров, а в последующие дни герцог деМеркер чинил гораздо больше препятствий, чем предполагал раньше. У негородилась новая надежда. Город Вервен расположен на другом конце королевства, вгерцогстве Гиз, откуда происходит Лотарингский дом. И именно в Вервене испанцыдолжны признать себя окончательно побежденными, подписать, королевство этоникогда во все последующие века им принадлежать не будет и волей Божиейпринадлежать не может. Меркер получал самые свежие новости, и они подтверждалиему, что у династии Габсбургов дипломаты еще более упорны, чем генералы.
Поэтому он готов был растерзать себя за то, что однажды проявил слабостьперед протестантом Морнеем или, вернее, перед самим еретиком Генрихом и нерешился тогда утопить одного из них. Ведь Морней был послом Генриха, авозможно, даже получил еще более высокие полномочия. «Более высокие полномочия!Посмотрим. По крайней мере в Вервене их Бог еще не обнаружил себя и пока на этодаже не похоже, — рассуждал теперь герцог де Меркер. — Протестанта мне, вовсяком случае, следовало утопить», — к этой мысли он упорно возвращался, ибосреди монотонного рева стихий сделался чудаком.
К концу октября Морней очутился в Анжере. Маршал Бриссак, гуманист имухолов, собрал в этом городе нескольких знатных господ, дабы они одобрилисделанные им распоряжения к предстоящему приезду короля. Король собиралсяпроследовать в свою провинцию Бретань через Сомюр и Анжер. Губернатором Сомюрабыл господин де Морней, а в Анжере королевским гарнизоном командовал саммаршал. Тем хуже было то, что случилось в королевском городе Анжере скоролевским губернатором, почти на глазах маршала, который к тому же состоял вродстве с преступником.
Некий господин де Сен-Фаль шел навстречу господину де Морнею, губернаторуСомюра. Дело было на улице Анжера. Морней беседовал с одним из советниковюстиции. При нем находились конюший, дворецкий и, кроме них, еще толькосекретарь и паж. Сен-Фаля сопровождал эскорт из десяти вооруженных людей,которых он вначале скрыл. Он обратился к сомюрскому губернатору с жалобой поповоду нескольких перехваченных писем, которые губернатор приказал вскрыть.Жалоба была изложена вызывающим тоном, Морней же в своих объяснениях оставалсясдержанным. Письма он вскрыл потому, что они были найдены у подозрительноголица. Но когда он прочел под ними подпись господина де Сен-Фаля, он их отправилпо адресу. При этом Морней выразил удивление: происшествие имело место пятьмесяцев назад.
Это обстоятельство отнюдь не успокоило другого дворянина, он стал ещезаносчивее и вообще отказался выслушать какие-либо объяснения.
— Как угодно, — сказал наконец Морней. — Отчет я обязан давать толькокоролю. Вы, же, сударь, всегда можете вызвать меня на поле чести.
Сен-Фаль словно только и ждал этой реплики, он выхватил из-под плаща палку,а его десять вооруженных людей окружили его. Под таким прикрытием преступникуспел сесть на коня и ускакать. Морней, человек в летах, свалился на землю отудара, который пришелся ему по голове.
Сильное волнение охватило западные провинции. Никто не верил в личную ссорудвух дворян. Тут преследовалась цель с помощью заранее обдуманного нападениявывести из строя так называемого протестантского папу: тогда и король вряд лирешится на путешествие и оставит мысль даровать протестантам свободы. А восновном все приготовления уже закончены — на своих церковных советах иполитических собраниях приверженцы протестантской религии и партии ужевыставили свои требования, — требования крайне дерзкие, и Морнею удалосьотстоять их перед королем. Удар по голове подоспел в последнюю минуту, чтобыизбавить королевство от ужасного произвола со стороны крамольников.
Единоверцы пострадавшего, со своей стороны, убеждали друг друга, что порапокончить с уступками, они и без того довольно уступали. Им оставались теперьтолько их крепости и новая борьба. Таково было положение, когда Морней ещесовсем больной, получил письмо от короля: обида нанесена и ему самому, каккоролю и как другу. «Как король я поступлю согласно закону; будь я толькодругом, я бы обнажил шпагу».
Это были слова нетерпения и гнева, почти неукротимого. Жизнь быстро шагаетвперед, казалось бы, перед глазами уже маячит вершина как оправдание этой жизнии власти; но вдруг движение задерживается, одновременно в Вервене и Бретани, даи мир с приверженцами истинной веры снова отдаляется, вследствие удара палкойпо голове.
Маршал Бриссак получил приказ выдать своего шурина Сен-Фаля полицейскомуофицеру, посланному королем, «не создавая волокиты и не чиня препятствий подкаким бы то ни было предлогом, ибо то, что случилось, задело очень близко менясамого, как посягательство на власть короля и служение королю».
Все это превосходно знал мухолов Бриссак, а потому он отправился к Морнею иприблизился к креслу больного с таким искренним удовольствием, какое редковыпадало на его долю.
— Наш государь страдает еще больше вас, достопочтенный друг, — сказалБриссак с лицом апостола, написанного рукой большого мастера. Стоило толькопредставить себе окладистую бороду, которая отсутствовала, а глаза он, точномученик, возвел к горним высям. — Я сам готов отправиться в тюрьму, — сказалапостол, — дабы отомстить за вашу обиду и угодить королю. Лучше принести вжертву себя самого, чем быть бессильным свидетелем.
— Вы не бессильны, — сказал Морней. — Вы лицемер. Своего шурина вы спряталиот короля. Он нашел прибежище в одном из городов господина Меркера. А сгерцогом вы спешите затеять интригу, хотя ему в ближайшее время придет конец, ивам нет в этом никакой нужды.
— Как вы сказали? Кто я? — спросил Бриссак и содрогнулся от возмущения. — Высами этому не верите. Взгляните на меня, и вы не осмелитесь повторить этослово.
Морней и не стал повторять, презрение пересилило в нем гнев. Бриссаку междутем удалось побледнеть, как умирающему, взор его угас, вокруг главы появилсятерновый венец. Морней с отвращением глядел на всю эту комедию. Бриссак жедумал про себя: «А вот я тебя сейчас одним ударом так огорошу, что ты,протестантский ворон, свалишься с ветки и околеешь на месте. Попробовать, чтоли?» Он с трудом подавил искушение.
К чему обращать внимание на погибшего человека, в душе увещевал себя Морней.Ибо этот лицемер и кривляка, на его взгляд, был самым отпетым из всехгрешников. После нападения на него Морней и о господине де Меркере стал думатьсовсем по-иному. Он обвинял себя самого в легковерии, в том, что каждого себеподобного считал исправимым, теперь даже больше, чем в дни своей юности; это,надо полагать, объясняется немощью преклонного возраста. Тем не менее онполагал, что свирепый герцог ближе к подобию Божиему, чем бесплотноеничтожество, которое усердствовало здесь перед ним.
Морней отмахнулся от ничтожества в образе человека, он продолжал говоритькак будто с неодушевленным предметом. Назвал условия, при которых согласензабыть нанесенную ему обиду: извинение в такой торжественной форме, чтобы оновсем бросилось в глаза. Господин де Сен-Фаль должен преклонить перед нимколено. Маршал Бриссак как услышал это — изменил себе и отдался искреннемупорыву.
— Как бы не так! — сказал он. — Поезжайте, пожалуйста, к нему сами, он непреминет извиниться подобающим образом, хоть и не в столь необычной форме. Ктовы, собственно, такой?
— Я представляю особу короля, которого мы здесь ждем, а он уж сумеет найти инаказать какого-то Сен-Фаля.
— Это еще вопрос, — заметил Бриссак. — Не забудьте, что мне пришлось сдатьему столицу, иначе ему не видать бы ее никогда. — Морней обратился с тем, чтоему еще оставалось сказать, к стене, а не к противнику. Он теперь сам видит,насколько прав король, требуя должного послушания и защищая служение королювместе с честью дворянина. А впрочем, пусть маршал Бриссак тянет дело сколькоможет. В конце концов Сен-Фаль все равно будет под замком. В этом Морнейклянется сам себе.
Бриссак удалился в молчании; непримиримость протестанта так же ужасна, как иего религиозное рвение. Полученный им удар палкой накликает ни больше, нименьше как пресловутый «гнев Божий». Не мешает проучить их всех. А этого Морнеянадо поводить за нос и выставить на посмешище. Тем лучше, если и король получитсвою долю. Станет осмотрительнее и заставит своих протестантов дожидатьсяэдикта.
Переговоры
Все это было безмерно тяжело. Едва оправившись, Морней вынужден был внушатьсвоим единоверцам, чтобы они, Бога ради, не требовали у короля больше того, чтоон может дать без вреда для себя. — А если он умрет? — спросил некий пасторБеро, который, по поручению церковного собора, приехал в Сомюр кгубернатору.
Морней склонил голову, потом поднял ее и ответил спокойно:
— Покуда он жив, достаточно эдикта в том виде, как он его подготовил.
А после… об этом он умолчал, однако подумал: «Пусть мертвые хоронят своихмертвецов. Мы же должны упорно защищать среди живых свою веру и честь. Онхорошо знал, что надо было преодолеть, прежде чем настал этот час, когда моемукоролю дозволено даровать нам эдикт. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов».Когда Морней приводил эти слова Священного писания, он разумел их и какверующий и как политик.
Он отправился с мадам де Морней в Париж. Оба были приняты без промедления,мадам де Морней в доме сестры короля, где одновременно с ней появились еще дведамы: герцогиня де Бофор и принцесса Оранская. Король же принял господина деМорнея, хотя в скором времени ожидал к себе папского легата.
Когда Генрих увидел в дверях своего Филиппа Морнея, он не решился тотчасобнять его, как намеревался, настолько тот показался ему чуждым. Тольконесчастья, а не годы, так меняют лицо человека.
— Филипп, — сказал Генрих. — Я все выслушаю, сколь много и сколь долго вы быни жаловались. Вы были жестоко оскорблены, и я вместе с вами. Но затонаконец-то настал день, когда я могу восстановить религию в ее правах.
— Разумеется, сир! — сказал слабым голосом Морней. — Вы сдержите свое словои даруете нашей вере те свободы и права, которыми она уже обладала около