Бофор, она торопилась обнять гостью и тут же предложила ей место в своихносилках. Генрих дивился, как хорошо выучилась Габриель действовать наперекорсвоим чувствам и добиваться своей цели. Еще больше возросла ценность этойпрелестной женщины как существа рассудительного, когда тридцать первого мартабыл наконец подписан великий договор: государственный договор под видомбрачного договора.
В Анжерском замке королевский нотариус мэтр Гийо прочел вслух этот акт, ипока длилось чтение, блистательное собрание боялось проронить хоть однословечко. Герцог и герцогиня де Меркер давали в приданое за своей дочерьюФранциской, которая сочеталась браком с герцогом Цезарем Вандомским, целоесостояние в деньгах и драгоценных камнях; но, между прочим, выплата должна былапроизводиться из тех огромных сумм, которые герцог де Меркер получал от короляза то, что возвратил ему его провинцию Бретань.
Тут многие из присутствующих не могли совладать со своими чувствами, хотя изнали доподлинно все, что было договорено и решено.
— Хотя мы знали все доподлинно, — сказал кардинал де Жуайез протестантугерцогу Бульонскому, — однако поверить не могли. Лотарингский дом отрекается отпоследних остатков власти. Этот ничтожный Наварра становится наконецнеограниченным государем всего королевства.
— Кроме моего герцогства Бульонского, — отвечал бывший господин де Тюренн,который унаследовал Бульонское герцогство и рассчитывал отстоять себя противкороля, что впоследствии навлекло на него беду.
Мэтр Гийо прочел, что губернаторы и судьи провинции Бретань оставленыкоролем на прежних местах. Здесь один человек чуть не задохся от гнева —господин де Рони, лицо у него по-прежнему было каменным, но душа кипелавозмущением. Всем известные плуты и изменники оставались тем, чем были, вместотого чтобы предстать перед судом, и он не мог воспрепятствовать этому.Королевская законность проявляла чрезмерную терпимость, ее защитник Рони просебя укорял короля в слабости. Непреклонный человек не понимал, что законностислучается быть гибкой. О брачном договоре как предлоге для серьезногогосударственного договора Рони сказал: «галиматья», и все приписал честолюбиюбесценной повелительницы, которая уговорила короля.
Некий господин де Бассомпьер, недавно представленный ко двору, спросил: причем тут мадам Екатерина Бурбонская, сестра короля? Она действительно былапризвана, и ее одобрение испрошено.
— Теперь все понятно; — решил новичок. — Король намерен дать протестантамэдикт. То, что происходит здесь, лишь предварительный шаг.
Вдруг голос нотариуса умолк, над собранием нависла глубокая тишина, затемпослышался шелест двух платьев. Одно из сиреневого шелка, второе зеленое,обильно затканное серебром; то были мадам Екатерина Бурбонская, сестра короля,и герцогиня де Бофор. Между ними король; так вышли они втроем не середину залык столу, на котором лежал раскрытый договор. С противоположной стороныдвинулись, только после вторичного вызова, герцог и герцогиня де Меркер.Другие особы, которым надлежало тоже приложить руку, выстроились в ряд, однаковпереди осталось пустое пространство. Туда вели ступеньки, по ним взошли двоедетей, одетых, как кавалер и дама. Чинными шагами поднялись они и остановилисьнаверху, их маленькие фигурки выражали достоинство, а из всех лиц самыесерьезные были их лица.
Тут даже те, кто глядел сурово, не удержались от улыбки. Многие женщинывыражали свой восторг громкими возгласами, со всех сторон неслись вздохиоблегчения. Генрих следил за лицами супругов Меркер, которых он лишал имуществаи власти. Сначала у них был вид пойманных преступников — они беспрерывноменялись в лице, глаза герцога закраснелись, герцогиня кашляла, чтобы нерасплакаться или не закричать. Но когда дети очутились на возвышении, даже этачета сразу изменилась. Обоим стала ясна их выгода. Наша дочь будет ближе всех кпрестолу. Другое дитя взойдет на него вместе с ней. Но король должен женитьсяна матери. Пусть женится незамедлительно!
Первым подписал договор король, затем передал перо герцогине де Бофор. У неедрожала рука, должно быть от радости. Все шеи вытянулись, чтобы в этомудостовериться. Прекраснейшая рука в королевстве вывела титул, который в еежизни оказался самым высоким. Она положила перо и взволнованно выжидала. Еевозлюбленный повелитель улыбался ей, ободрял ее. Едва сестра короля подписаласвое имя, как супруги Меркер набросились на пергамент. Филипп ЭмануилЛотарингский, герцог де Меркер, Мария Люксембургская, герцогиня де Меркер:Габриель прочла это сияющими глазами, от счастья у нее закружилась голова. Своесчастье, которое было ей не под силу, она укрыла на плече возлюбленного, и онпоцеловал ее разгоряченное лицо.
Свидетели с готовностью принимали один от другого гусиное перо, особенногосподин Антуан д’Эстре, отец героини дня и теперь уж совсем не подозрительнаяличность. Без долгих проволочек тут же было совершено торжественное обручениедетей; кардинал Жуайез благословил их в присутствии двора и послов. Однаковторично уж никто не поддается заблуждению и умилению при виде детей, которыеучаствуют в церемонии, не соответствующей их возрасту. Наоборот, здесь лишьприпомнилось одно из условий договора. Когда нотариус громко и отчетливо прочелего, все пропустили его мимо ушей либо сделали вид, будто оно не имеетзначения. Если впоследствии один из будущих супругов не пожелает заключитьбрак, он должен попросту уплатить за свой отказ и даже не слишком дорого длятаких богатых семейств.
— В сущности ничего не случилось, — с удивлением сказал обер-шталмейстерБельгард. — Четырнадцать лет пройдет, пока юная чета созреет.
— Разве моя племянница герцогиня де Бофор созрела не раньше? — возразила егососедка.
Бельгард взглядом нашел прелестную Габриель, даже не ища ее; и чтобы невстретиться с ней глазами, он потупил взгляд. Сердце его билось отвоспоминаний. «Покажи мне ее!» — слышался ему голос. «На этих словах окончилосьмое счастье, — подумал он вдруг, хотя вообще-то он в жизни преуспевал. — Еслибы я тогда не напросился на эти слова, не было бы королевского сына, которогоздесь обручили. Одно слово, и вместе со счастьем уходит молодость».
— Что было ей суждено, тем она и стала, — тихо сказал он.
— А мы этого не предвидели, — ответила со вздохом мадам де Сурди, сделаввид, будто не помнит о всех уловках, которые сама же некогда пустила в ход,дабы осуществилось назначение Габриели.
Бельгард разглядывал только что обрученных детей.
Маленький Вандом, не по летам развитой, большой и толстый, ему непонравился. Тем не менее он расчувствовался вновь, он один. «Бедный мальчик, —сказал он про себя. — В сущности, ведь ничего не случилось. Кто знает конецпесни».
Эдикт
Празднества в честь великого договора, хоть и вызвали большое стечениенарода, в одном разочаровали всех. Прекраснейшая из женщин не присутствовала наних. Из-за беременности она уже не могла участвовать в публичных церемониях.Как только обстоятельства позволили королю сопровождать ее, они вместеотправились в город Нант, и там его бесценная повелительница родила ему второгосына, Александра. После первого. Цезаря, второй — Александр, и как дитя Франциион получил титул Monsieur[68].
Замок и город Нант только что были сданы королевским войскам. И так кактотчас по прибытии ему был дарован его Александр, то король Генрих подписалНантский эдикт — в порыве отцовской радости. Так это всеми было понято исомнениям не подвергалось. А незадолго до того был подписан великий договор, вкотором обручение двух детей обусловливало возврат последней из его провинций итем самым умаляло важность этого события — разумеется, с заранее обдуманнымнамерением. Кто готов был поднять крик, теперь замолчал, впрочем неизвестно,надолго ли. Вот мы и дошли до другой залы, здесь подписывается Нантскийэдикт.
— Вот до чего мы дошли, — говорили между собой католические вельможи. — Воткуда привел нас этот король. Побежденными оказались мы.
Кардинал де Жуайез:
— Он дарует свободу совести. Его день настал. По-прежнему ли он гугенот? Илитеперь он уже не верит ни во что?
Коннетабль де Монморанси:
— Меня он именует своим кумом. Но я его совсем не знаю.
Кардинал:
— Некогда при Кутра он победил и убил двоих моих братьев. Другом я быть емуне могу. Но я дивлюсь его упорству.
Коннетабль:
— Мы ведь хотим, чтобы это королевство было великим? Лишь ценой свободысовести могли мы как победители заключить мир в Вервене. Остальных егонамерений я не знаю.
Кардинал:
— Свобода совести: если бы наша святая церковь мыслила по-христиански, а непо-мирски, она сама даровала бы ее. Однако мы должны мыслить по-мирски, дабысуществовать.
Коннетабль:
— Он хочет существовать во что бы то ни стало. Он называет свой эдиктнесокрушимым.
Кардинал:
— Его эдикт несокрушим в той же мере, как он сам.
Тут кардинал повернул простертую руку ладонью вниз. Коннетабль понял, чтоэтот жест означал поверженного на землю врага.
— Побежденными оказались мы, — говорили католики, если не предпочиталиумалчивать об этом. — Король дает волю ереси, но этого мало. Крепости ваши тожеостаются вам, протестантам. А где наши крепости? — спрашивали они представителяпротивной партии, который в сутолоке был оттеснен от своих и увлечен на другойконец залы. Обычно никого не трогало, какую веру исповедует то или иное лицо.Сегодня религии строго разделились.
— Вам будет позволено совершать свое богослужение во многих католическихгородах, нам же у вас это запрещено. Вам будут даны все гражданские права, выбудете чиновниками, даже судьями.
— А разве вам не разрешено быть ими? — через головы окружающих возразилАгриппа д’Обинье. — Кто, как не мы, отдали королю всю свою кровь, и если мыостались живы, то отнюдь не собственным попечением. Зато я знаю других, которыерука об руку с Испанией ревностно старались погубить это государство. А теперь,когда наш король взял верх благодаря нами выигранным битвам, кто требует себе