откормленный писец сам недоумевает, почему слушает с таким благоговением. Развеэто судебный процесс и дело идет о больших деньгах?
Марк Лескарбо достиг своей цели и потихоньку удалился. За ним следомгосподин де Бассомпьер, он решил ни на шаг не отставать от этого влиятельногочеловека. Теперь уже нет сомнений в том, как решил король. Королевскийнаместник для Новой Франции назначен и будет торжественно введен в должность.Следующее действие на тему о колониях будет разыграно в пышной обстановкедвора, любопытный заранее представляет себе все. Предыдущее действие имеломесто в харчевне, среди народа, а отсюда вытекает заключительное. Любопытномуповезло, что он при сем присутствовал.
Уходящих задержали ввалившиеся в харчевню музыканты: скрипач, арфист ипевец, — здесь они нашли в сборе всех, кто имел уши: придворного, мореплавателяи ученого, оседлых горожан, почтенного, менее почтенного, совсем ненадежного, атакже тех, что крали, и тех, кого спасли. И перед всем народом прозвучало:«Прелестной Габриели».
Величие, как оно есть
Король Генрих весь с головы до пят в отливающей серебром стали. Он стоит навозвышении подле трона, с которого свисает его пурпурная мантия. Над ним, алея,парит балдахин, свободно парит посреди залы, не поддерживаемый ничем. Белаястена воздвигнутого трона, узкая и гладкая, устремлена ввысь, золотая лилия наверхушке ее теряется под красным небосводом. У белой стены этого сооружения, нето часовни, не то трона, поверхность почти зеркальная. Она отбрасываетотражение величия. Ни величия на его уединенной возвышенности, ни его отблескане видит человеческий глаз, ибо все спины до сих пор согнуты.
Габриель д’Эстре склоняется в долгом и низком поклоне. Из тех, кто воздаетпочести королевскому величию, она ближе всего к трону. Впереди и позади него,посреди галереи, которой нет конца, трону поклоняется небольшое скопищесмиренных плеч и лиц. Трон посредине, она же ближе всех к нему. Пока она ещепадает ниц перед королевским величием, но вскоре сама поднимется по ступенямтрона, коннетабль и начальник артиллерии поведут ее. Они потом вернутся иостанутся внизу со всеми прочими. А Габриель д’Эстре беспримерно возвысится инад собой будет иметь одно лишь королевское величие. У ног его величества, накраю воздвигнутого трона будет она сидеть, но край ее платья должен свешиватьсясо ступеней в знак того, что она королева и все же не вполне королева.Склоненное чело ее вопрошает: «Когда?» Она думает: «Скоро, в следующий раз илиже сегодня, сейчас, ах, нет, никогда!»
Ее платье из белого шелка отливает серебром, как панцирь короля. Платьекоролевы будет из алого бархата, светло-алого, цвета сырого мяса. Габриельрешает сшить его на всякий случай. Ее возлюбленный повелитель — она чувствуетэто — протягивает ей сейчас руку, чтобы привлечь ее к себе. Она поднимаетглаза: нет, его величество даже пальцем, даже суставом пальца не шевелит, чтобыпозвать ее. Его взгляд обращен вдаль, за пределы этой залы, поверх скопищапридворных и народа, который вливается в залу.
Во все двери вливается народ, ибо они отворены для него. Падает на колени,на коленях ползет к алтарю величия, которое высится над согбенными спинами,храня свой облик. Габриель думает: «Храни свой облик, возлюбленный, подпанцирем я знаю твое тело, крепкое тело, покрытое рубцами, сохранившеемолодость, но подверженное болезням. Я много холила его, много любила».
Она едва не забыла свою роль. Коннетабль и начальник артиллерии берут ее заобе руки и ведут вверх по ступеням к предназначенному ей креслу у края трона.Она садится, ее платье свешивается на две ступеньки. Его величество меняетположение ног, судорожно раскрывает глаза и хранит свой облик.
Коннетабль и начальник артиллерии вернулись на свои места. Это знак для всехпрочих выпрямиться и разбиться на заранее намеченные группы. Ступенькой нижеГабриели садится мадам Екатерина Бурбонская, сестра короля. Это самая широкаяиз ступеней, ее платье не свешивается совсем. Еще ниже, так, чтобы не заслонитьвысокопоставленных дам, стоят канцлер, коннетабль и начальник артиллерии. Слеваот королевского величества, которое отделено от всех пустыми ступенями трона,такими пустыми и недосягаемыми, что пробирает дрожь, решительно становятсякакие-то невзрачные фигуры. Почему-то им отпущено слишком много места.
Двор располагается, как установлено, — тут дамы, там кавалеры, те и другие,в зависимости от ранга и заслуг, ближе к трону или дальше от него. Принцессы,маршалы и судьи, королевские принцы вместе с маленьким Вандомом — все они стоятвпереди, куда падает свет. Занавеси улавливают его. Хитроумно расположенныестекла усиливают его. А самый лик бога солнца обращен к трону. Там, куда недостигают его лучи, направленные на одно лишь величество, расплываютсячеловеческие силуэты заднего плана. У самой отдаленной фигуры выступает белымпятном плечо, а от другой, целиком расплывшейся, уцелел только горбатый нос.Чем дальше в глубину, тем краски и очертания бледнее и, наконец, совсемстираются. Но и передние фигуры подернуты серой дымкой, если только на их лицаили контуры не падает отблеск королевского величия. Лик бога солнца обращен кодному лишь трону.
Вследствие божественного и человеческого предопределения середина залыстановится как бы источником света, явленное величие собирает его на себе иотбрасывает лишь разрозненные отсветы. Если оно и слепит, то более всехослеплено само величество. Тщетно вздергивает оно брови и раскрывает глаза. Внеего собственного сияния различные степени тьмы остаются непроницаемыми. Онопронизывает их лучами, но не видит их. Мягкий шорох в глубине темного провалапозволяет его величеству угадывать коленопреклоненный народ. В мозгу Генриха,за наболевшими глазами, мелькает мысль: «Что за безумие! Разве этого яжелал?»
Настало время для его величества отрешиться от неподвижности и сделатьположенный жест. Старик канцлер протягивает к нему наверх пергамент спривязанной печатью. Генрих берет его; при этом он успевает приказать, чтобыволшебство прекратилось.
— Притушить! — шепчет он.
Хитроумно расположенные стекла отодвигаются, занавеси опускаются, живаядействительность снова становится видна. Внимание! Первый взгляд короляотыскивает посредине длинной стены нишу, а за ее балюстрадой — мольберт,скрывающий художника. Оттуда выглядывает его юное лицо, он кивает. Еговеличество может не тревожиться. Его образ запечатлен опытным глазом,уверенная, быстрая рука не упустила тех минут, когда король, который во всеммире зовется великим, отделился от мира и был воплощенным величием. Художникулыбается, благо станок скрывает его.
Теперь король говорит. Он свернул пергамент и упирается им в свое серебряноебедро. Другая рука указывает на самых дальних его слушателей, которые до сихпор стояли на коленях. По знаку короля они поднимаются с земли, и шум, которыйпроизводят их подошвы, еще тише недавнего шороха скользящих колен. Они слушают.Король говорит с трона.
— Здесь есть люди, которые не находят себе дела и не едят досыта, — этоуволенные солдаты и безработные ремесленники. А в Новой Франции люди не знаютникаких ремесел, почти не обрабатывают землю и не ведают спасения души. Радиэтих и ради тех людей нам следует пуститься в море.
Теперь король обращает свою речь к невзрачным фигурам, которые стоятнеобычайно близко к трону. Надо иметь в виду, что до него то же самое говорил вхарчевне один примечательный гость. Именно этого гостя мы вновь находим сегодняу самых ступеней трона в числе прочих невзрачных фигур, из которых первая —пожилой адмирал. Отнюдь не расфранченный морской герой, а обветренный непогодойадмирал, снаряженный так, чтобы осуществлять королевские начинания, крепкийдухом и телом. Вскоре эти качества понадобятся и ему, и его спутникам. И МаркЛескарбо, чья одежда потрепана, а лицо сурово, и кучка остальныхмореплавателей — все они готовы и снаряжены, чтобы тотчас же вступить накорабль для неверного плавания сквозь туманы и бури. Кто не погибнет, тотувидит Новую Францию.
— Смеем ли мы заполонить те страны, что именуются Новой Францией, и отнятьих у исконных обитателей?
Нет. Напротив, мы должны заслужить дружбу этих людей, чтобы они сталиподобны нам. Мы и в мыслях не имеем истреблять отдаленные народы. Я успокоювас, сказал Господь. Он не сказал: я истреблю вас; а его воля также и волявашего короля.
Слова стары, смысл их свят, чего никто не отрицает, и они подобают королю.Однако колонии по-прежнему остаются опасной затеей: может, удастся, а может,нет. Каков, по всей вероятности, будет исход? Обломки многих кораблей ипустынный остров, а на нем несколько спасшихся от крушения. «Галиматья», —думает господин де Рони-Сюлли, он смотрит в пространство поверх тех, ктоникогда не вернется с золотом.
Как раз напротив него Марк Лескарбо вспоминает старыхмореплавателей-гугенотов и одного канцлера былой Наварры. Тот первый считалколонизацию долгом гуманизма. Ему принадлежат слова, которые мы бережно хранилиоба, и теперь каждый из нас извлекает эти слова из своего верного сердца. Явновь несу их людям, он же произносит их с высоты трона. За это время мы успелипоседеть. Долог путь до Новой Франции — так сказал бы человек, который пал быдухом. Когда посмотришь назад, еще длиннее кажется расстояние, котороепредстоит пройти.
Король поднимает пергамент с привешенной печатью и протягивает адмиралу, нодержит его недостаточно низко, чтобы тот мог дотянуться до него. Корольвозвещает во всеуслышание:
— Я назначаю маркиза де ла Роша моим генеральным наместником в странахКанада, Ньюфаундленд, Лабрадор…
Он перечисляет еще много названий. Мореплавателям они привычны, да и наплощадях за последнее время можно было их слышать и читать на глобусах.Глобусы разукрашены картинками, морскими чудовищами, божествами, нимфами,каннибалами и невиданными животными, иногда страшными и всегда диковинными.Поддавшись обаянию, каким обладают сказки, кое-кто из народа решает поверитькоролю и отправиться в неведомые страны с его наместником. Они здесь, они