— Тогда какого черта мы тут сидим? — услышал я бормотание Счастливчика Хол-лорана.
Затылок у него покраснел. Наш командир явно злился. Офицеры, сидевшие рядом с ним, сдавленно хохотнули. Капли дождя упали нам на лоб, пальмовые листья затрепетали под порывами ветра. И тем не менее на сцену вышел еще один офицер из Перл-Харбора, бригадный генерал, и его голос загрохотал из громкоговорителей:
— Джентльмены, мы столкнулись с интересным парадоксом. Естественно было бы ожидать, что после разгрома на Иводзиме и Окинаве моральный дух японцев будет сломлен, а материальные ресурсы истощены, что облегчит наше вторжение. Однако на самом деле — и данные нашей разведки ясно это показывают — японцы сейчас как никогда готовы сражаться до последнего человека и умереть за своего императора.
Он продолжал долдонить.
— Чушь какая, — не сдержался полковник Холлоран. — А то мы без него не знали, что этим гребаным японским макакам не терпится на тот свет?
Даже адмиралу, главной звезде этого вечера, было нечего сказать, кроме стандартного набора пропагандистских штампов. Большинство из нас, младших офицеров, первый раз в жизни видели настоящего адмирала. Его фамилия была Крус. На нем была полевая форма, под воротником сверкали серебряные звезды. Он прошествовал на сцену, залитую ярким светом прожекторов, с пенковой трубкой в зубах, зажав в руке пачку бумаги. Угловатый адмирал по виду смахивал на университетского профессора: толстые стекла очков в проволочной оправе увеличивали глаза до невероятных размеров и делали его похожим па сову. Боевые походы остались у него в далеком прошлом, а сюда он прибыл с пропагандистской миссией — вдохнуть в нас надежду и повысить боевой дух. Увидав его, Счастливчик Холлоран весело хмыкнул и стукнул кулаком по ладони:
— Ба! Да это же Крус Хорошие Новости! — радостно сообщил он всем сидевшим поблизости. — Сейчас этот пустозвон будет ссать нам в уши.
Тут адмирал заговорил:
— Хорошие новости, джентльмены! — приветствовал он нас.
Холлоран буркнул-.
— Этот парень выступал у нас перед Таравой. Тогда он тоже говорил, что у него для нас хорошие новости. Мол, после бомбардировки с эсминцев высадка пройдет как по маслу. А оно вон как обернулось!
Дольше Холлоран мог не рассказывать. Катастрофа на Тараве уже стала легендой: военная разведка, полагаясь на устаревшие таблицы, чудовищно ошиблась в расчетах высоты прилива, и морским пехотинцам пришлось оставить транспортные суда у коралловых рифов и несколько сотен ярдов добираться до берега вброд под огнем японских пулеметов. Сражение за Тараву стало самой кровопролитной десантной операцией в военной истории. Барашки на волнах покраснели от крови убитых солдат. Неудивительно, что Холлоран был зол на весь флот в целом и на его представителя — в частности.
— Послушайте этого мерзавца, — сказал он.
— Джентльмены, новость и впрямь хорошая, — продолжал адмирал Крус. — Я собираюсь рассказать, каким образом наши корабли будут поддерживать вас во время высадки на побережье Японии. Конечно, морским пехотинцам нет равных в искусстве проведения десантных операций, но мы постараемся облегчить вашу задачу.
Он говорил почти час. Сказал, что в ходе этой войны мы увидели множество таких сложных и дерзких операций, как высадка десанта в Северной Африке, Нормандии, на Тараве, Пе-лелиу, Иводзиме и Окинаве, но предстоящая битва, вне всякого сомнения, затмит их своим масштабом, станет величайшей в истории войн. Далее он обрисовал, какая армада судов будет участвовать во вторжении: линкоры, крейсера, эсминцы, подводные лодки, а также титанический флот авианосцев с сотнями самолетов на борту, — такого количества кораблей, собранных в одном месте, человечество еще не видело. Он продолжал разливаться о тысячах тонн продовольствия и боеприпасов, которые будут доставляться грузовыми судами через весь Тихий океан из Калифорнии на Гавайи, Филиппины, Эспири-ту-Санто и Соломоновы острова. Впрочем, главным образом адмирал превозносил мощь орудийной поддержки, которая, как он сказал, взметнув к небу руку с зажатой в ней трубкой, затмит все известное ранее. Предварительная артподготовка с участием бомбардировщиков, базирующихся на авианосцах, в течение нескольких дней будет поливать побережье огнем такой интенсивности — он помедлил, подыскивая нужное слово, и затем произнес «такой колоссальной интенсивности», — что будут уничтожены не только японские оборонительные сооружения, но и сама земля, на которой они стоят. Более того, добавил адмирал, морским пехотинцам не следует беспокоиться относительно подводных препятствий, они будутзаранее уничтожены командами морских диверсантов, которые очистят подходы к побережью.
— Не верю я этому недоумку, — почти вслух произнес Счастливчик Холлоран, как раз когда адмирал уже заканчивал свое монотонное перечисление тоннажа, человекочасов, общей грузоподъемности и кубических ярдов. В воздухе ясно чувствовалось приближение тропического ливня. Над морем вспыхивали зеленоватые молнии, и доносился грохот грома. Полковник поднялся с места и принялся передразнивать адмирала, копируя его жесты, к вящему восторгу молодых офицеров вроде меня, которые благоговели перед бесшабашным вольнодумством Холло-рана и его презрением к мелочным пустякам военной службы, равно как и перед умением добиться беспрекословного повиновения, когда ему это требовалось. Мало кто из старших офицеров умел так смешить своих людей, и если что-то и могло примирить меня с наступлением дня Д, так это сознание, что на смерть меня поведет Счастливчик Холлоран.
Когда дошло до ответов на вопросы, адмирал, который оказался к тому же немного глуховат, приложив ладонь к уху, пытался разобрать вопрос Холлорана, заданный с задних рядов намеренно тихо, чтобы адмирал не расслышал. Из-под пышных усов полковника просвечивала злорадная усмешка. На мой взгляд, сравнение получилось очень правдоподобным:
— Известно ли вам, сэр, что вы мешок страусиного дерьма?
Это был на редкость опасный трюк: публично оскорблять контр-адмирала, даже в такой враждебной по отношению к флотскому начальству аудитории как морские пехотинцы. За такое нахальство полагалось суровое наказание. Однако Счастливчику Холло-рану все сошло с рук: по рядам офицеров пробежал смешок, перешедший в дружный хохот, когда адмирал, который все никак не мог успокоиться, несколько раз переспросил:
— Что он сказал? Что он сказал?
В следующее мгновение налетевший с океана шквалистый ветер разметал бумаги и карты, перекрыв своим свирепым ревом общий шум.
Едва закончилось собрание, мы уже мчались со всех ног. Батальонные офицеры — восемнадцать — двадцать человек командиров взвода, и командиры рот, и майор по фамилии Уильямс, заместитель командира батальона, — все мы на полной скорости мчались по вязкому песку Крысиной бухты, а дождь хлестал с такой силой, что вода заливалась в рот и почти ничего не было видно. Молнии сверкали над океаном и прилегающими джунглями. Мы неслись как сумасшедшие. Вокруг не было никого, кроме нас: только у нашего чудаковатого полковника хватило духу пустить своих офицеров в галоп после унылого собрания и изнурительного шестнадцатичасового дня. Среди нас, изнывавших от усталости, ловивших ртом воздух и захлебывавшихся дождем, нс было ни одного, кто втайне не гордился бы тем, что мы испытываем нашу выносливость на последнем пределе. Ведь для того мы и пошли в морскую пехоту, чтобы терпеливо сносить эту муку. Довольные мазохисты, мы мчались по песку вслед за нашим предводителем, одетым в полевую форму, и тут он своим комическим, фальшивым баритоном внезапно запел гимн Корпуса морской пехоты, который мы все подхватили (или попытались подхватить) задыхающимися голосами. Это было освобождением, избавлением от демонов страха. Если все время двигаться, или, как это иногда случалось со мной в джунглях, сосредоточенно решать сложные тактические проблемы, или разбираться с оружием, я мог держать страх под контролем. Работа освобождала меня. И лишь в минуты досуга на меня наваливался липкий страх.
Внезапно небо прояснилось и стала видна сверкающая полная луна. Мы словно выбежали из душного туннеля. Полковник бежал бы дальше и дальше, подумал я, если бы дорога не вела к высокому обрыву над морем. Однако здесь мы, совершенно измученные, прекратили наш спринт. Счастливчик Холлоран крикнул: «Вольно!» — и мы повалились на песок, не в силах вымолвить ни слова. Ни у кого не оказалось фляжек с водой, а пить хотелось просто невыносимо. Несмотря на дождь, мы все истекали потом. Полковник был так же вымотан, как и остальные. Я видел, как он, тяжело дыша, сидел на корточках у кромки прибоя и плескал водой в лицо, чтобы немного остыть. Спустя какое-то время Холлоран поднялся на ноги и, когда мы тоже начали вставать, сделал нам знак оставаться на местах.
Он сказал: «Курительные лампы зажжены»15, — и большинство потянулись за сигаретами. Кто-то попытался найти сухие спички в глубине намокшего комбинезона. В темноте вспыхнули огоньки зажигалок. Несколько минут все молчали, сидя в клубах сизого дыма.
Мы понимали: сейчас полковник будет говорить. Подняв глаза, мы увидели, что на лице его больше нет клоунской маски. Счастливчик Холлоран глядел на нас с гневом и печалью. Он уже собирался что-то сказать, и тут мы услышали приближающийся с юга рев моторов. То была эскадрилья армейских бомбардировщиков с острова Тиниан. Земля дрожала, когда они с ревом набирали высоту и, накренясь, разворачивались в сторону Японии. Такие полеты назывались «служба доставки». Пока они пролетали над нами, мы смотрели снизу вверх на раздувшиеся от бомб трюмы, которые завтра будут разгружены где-нибудь над Кобе, или Йокогамой, или Токио. Шум был ужасный, но самолеты взмывали в небо с синхронной грацией, и, увидев их огромные силуэты на фоне луны, я думал о том, сколько смертей они несут в маленькие домики из бумаги и бамбука. Однако я тогда не особо расстраивался по этому поводу, поскольку заразился ненавистью к японцам. Едва бомбардировщики скрылись на севере, я был готов ловить каждое слово Счастливчика Холлорана.