Уставившись в небо, я откинулась назад и почувствовала, как хрустнул позвоночник.
Я не провела здесь и недели, приехав с одной-единственной целью – обрести покой и удовлетворение, каких не могла найти в своей привычной жизни. Вот почему люди пакуют чемоданы и отправляются туда, где никогда раньше не были, – они ищут то, чего не могут найти в собственном мире.
Мы с Келвином принадлежали к совершенно разным мирам. У нас были разные цели, разные потребности, разные желания; мы по-разному смотрели на жизнь. Келвин больше ее ценил, потому что потерял столько близких людей. В результате он отказался рисковать и жил в том доме, в котором вырос, знался с теми людьми, с какими знался всегда. И он пожертвовал своей судьбой ради исполнения воли покойных родителей.
Он просто не мог быть счастлив, проводя каждый день, как предыдущий. Я знала, каково это, ведь именно поэтому я здесь и очутилась. Интересно, какие дела и желания помогали Келвину сохранять рассудок и самореализовываться? Потому что, черт возьми, ему наверняка помогала не работа на ранчо, где каждый божий день занимаешься одним и тем же. Обыденность сводит людей с ума, а жизнь Келвина была самой обыденной.
Я осмотрелась, любуясь окружающим пейзажем и зная, что мое восхищение не продлится долго. К концу пребывания в Вайоминге красота этих мест поблекнет в моих глазах. Все в конце концов становится скучным, потому что мы ко всему привыкаем.
Вдалеке высились заснеженные вершины гор. Когда-нибудь эти горы не покажутся мне такими уж высокими. Холмистое зеленое пастбище было ярким, манящим. Однажды я увижу его таким, какое оно есть на самом деле, – никаким. Черная извилистая дорога, по которой я бежала, казалось, тянулась в вечность, без конца и краю. Но я знала, что у всего есть конец.
Келвин
Слегка покачивая бедрами, Грейс стучала кроссовками по дороге. Ее шаги были длинными и быстрыми, поэтому она исчезла из поля зрения раньше, чем мне бы того хотелось. Я мог бы наблюдать за ней весь день. Когда она скрылась из глаз, я наконец-то вернулся к сбору яиц.
– Ты что, запал на нее? – Шарлотта вздернула носик.
Это было скорее обвинение, чем вопрос.
Я неловко усмехнулся.
– Конечно, нет. Она просто моя гостья.
– Хмм… – Шарлотта выставила ногу. – Как будто ты можешь меня одурачить.
Я приставил ладонь козырьком к глазам, заслоняя их от солнечного света, чтобы лучше ее разглядеть.
– И что ты хочешь этим сказать?
– Я видела, как ты на нее смотрел, как ты ее обнимал.
Шарлотта поджала губы и наклонилась, чтобы поднять утиное яйцо.
Я опустил руку и пожал плечами.
– Я просто помогал ей. И я смотрю на нее так же, как на всех остальных.
– А вот и нет, Келвин. Потому что, если бы ты смотрел так на всех, люди подумали бы, что ты псих.
Она рассмеялась, но смотрела очень серьезно.
С такой стороны я Шарлотту никогда не знал. Мы дружили с детства, а когда я вернулся сюда полтора года назад, продолжили общаться так, будто я и не уезжал. Она поддерживала меня после смерти родителей, а гибель Лизы в автокатастрофе еще больше нас сблизила. Наверное, Шарлотта считала, что обязана меня защищать. Я ценил ее заботу, но временами казалось, что она меня душит.
– Ладно, может, я смотрел на нее немного по-другому, – сказал я, раздвигая высокую траву в поисках утиных яиц.
Иногда приходилось их выкапывать, потому что утки часто закапывают свои яйца, чтобы защитить от хищников – койотов, лис, енотов, ястребов, сов… Черт возьми, даже от людей. Мы все отчасти хищники.
Шарлотта закрыла еще один контейнер с яйцами и убрала его в ящик.
– Думаю, она принесет беду.
Утиное яйцо выскользнуло у меня из руки и шлепнулось на землю. Яркая кровь расписала золотистый желток. Кровавые яйца встречаются редко – так редко, что к ним относятся с суеверным опасением.
В голове моей всплыли слова матери: «Видишь кровавый желток? Значит, кто-то умрет».
Интересно, видела ли она кровавое яйцо перед смертью? Или два таких яйца, для себя и для моего отца?
Я на мгновение закрыл глаза, отгоняя воспоминания. Все дело в том, что плохое запоминается легче хорошего.
Открыв глаза, я посмотрел на Шарлотту.
– Почему так говоришь?
– Да просто странно – зачем женщине путешествовать одной и останавливаться в доме совершенно незнакомого человека в каком-то медвежьем углу? – Она выпрямилась и отряхнула руки.
– В наши дни многие женщины так делают.
Я забросал окровавленное яйцо землей и скошенной травой.
– Нет, многие женщины так не делают, Келвин.
Я собрал еще несколько утиных яиц, стараясь ни одно не уронить. Если одно чертово яйцо означает смерть, я даже знать не хотел, что может случиться, если их окажется больше.
– Грейс просто независимая женщина и хочет отдохнуть от Нью-Йорка.
Я передал яйца Шарлотте, и та положила их в другой контейнер.
– Она странная.
– Все в Нью-Йорке немного странные, – ухмыльнулся я.
Шарлотта возвела глаза к небу и, закрыв два контейнера, сложила их стопкой в ящик.
– Она механическая, как робот.
– Может, с тобой она такая, но со мной – нет.
Шар положила руку мне на плечо и серьезно посмотрела снизу вверх.
– Я просто прошу тебя быть поосторожней. Думаю, она принесет плохие новости.
Плохие новости были единственной разновидностью новостей, с которой я был знаком, поэтому я не впечатлился.
Пронзительный крик заставил меня вздрогнуть; я узнал голос Грейс. Она снова закричала, и я со всех ног помчался к подъездной дорожке.
Еще один крик. Мои ноги стучали по гравию, разбрасывая камешки и грязь.
– Грейс!
В конце подъездной дорожки я окинул взглядом шоссе, которое тянулось вправо и влево по равнинам и холмистым полям. Новый крик заставил меня посмотреть на высокую траву между дорогой и забором. Еще несколько быстрых шагов – и я чуть не расстался с завтраком.
Грейс лежала в яме с мертвыми животными под высокой сосной. Яма была размером с автомобиль, в ней валялась дюжина животных на разных стадиях разложения. Сверху – свежеубитый лось, рассеченный вдоль; из кровавого разрыва вывалились сухожилия, несколько колотых и рваных ран зияли на шее и голове. Грейс, стоя на четвереньках, пыталась выползти из мерзкой ямы, вся облепленная смертью от свежей крови до личинок. Слезы текли по ее лицу, дыхание было быстрым и прерывистым.
– Вот, хватайтесь за мою руку! – нагнувшись, сказал я.
Она подняла на меня глаза, на мгновение заколебалась, потом послушалась. К ее пальцам прилипло несколько извивающихся личинок. Я вытащил Грейс, и она тут же начала хлопать себя ладонями по штанам, давя личинок. Потом наклонилась, и ее вырвало на обочину дороги.
Прибежала Шарлотта и, тяжело дыша, спросила:
– Что это такое?
– Мертвые животные.
Шар возвела глаза к небу, но замерла, увидев позади меня Грейс, облепленную окровавленными внутренностями.
Грейс снова начала давиться, ее вырвало бурой жидкостью.
«Вероятно, выпитый утром кофе».
Шар скривила лицо:
– Фу, гадость.
Покачав головой, я бросил на нее суровый взгляд. Грейс еще несколько раз сглотнула и выпрямилась. Несмотря на кишки, кровь, рвоту и личинок, она казалась мне прекрасной.
– Кто это сделал? – Грейс вытерла руки о легинсы и задрала футболку, чтобы вытереть ею лицо, но просто размазала кровь. – Почему здесь куча мертвых животных?
– Некоторые животные тащат свою добычу туда, где могут ее спокойно съесть, так что это мог сделать кто угодно. – Шарлотта приподняла бровь. – Тут водятся медведи гризли, волки, койоты, кого только тут нет. Это не Нью-Йорк.
Грейс как будто не слышала ее, прищуренными глазами глядя на трупы.
Несколько мгновений молчания – и Шар повернулась на пятках.
– Мне нужно собрать яйца в курятнике, – сказала она и зашагала обратно к ранчо.
Я посмотрел на трупы, потом – на Грейс. Она не могла отвести глаз от ямы. Это было все равно что наблюдать за автокатастрофой. Такое увидишь не каждый день, поэтому мозг зачарован зрелищем, которое как будто стимулирует новую его часть.
– Как вы туда свалились? – спросил я.
Грейс не сразу уяснила вопрос, а когда до нее дошло, взглянула на меня.
– Я услышала какой-то шорох и подошла слишком близко, прежде чем поняла, что тут такое. Видите, яма отчасти скрыта высокой травой и сорняками, а ветки дерева свисают почти до земли. И я соскользнула вниз. – Она содрогнулась.
– Мне жаль, Грейс. Я вызову службу контроля за животными, чтобы они все убрали. Кости и туши – вот что привлекает к этому месту хищников.
Она оторвала взгляд от ямы и посмотрела в мою сторону – не на меня, а куда-то вдаль, пристально вглядываясь в ранчо, как будто теперь видела его по-другому.
Интересно, чувствует ли она это? Проклятие. Его трудно было не почувствовать. Смерть густо пропитала здешний воздух.
Я сделал несколько шагов к Грейс и положил руку ей на плечо, но она напряглась, и я немедленно отдернул руку.
– Я никогда не допущу, чтобы с вами что-нибудь случилось.
Она не ответила, поэтому я ничего больше не сказал.
Воцарилась тишина, которой я наслаждался.
Сверху донесся низкий гнусавый клич. Мы вскинули головы и увидели несколько стервятников, кружащих высоко в небе в ожидании момента, когда можно будет спикировать и полакомиться.
– Не волнуйтесь, они не опасны, – сказал я. – Они помогают поддерживать чистоту окружающей среды и предотвращают распространение болезней.
Уж не знаю, почему я поделился этим фактом. Наверное, просто хотел, чтобы она почувствовала себя в большей безопасности.
Я снова посмотрел на нее. Из-за засохшей крови цвета ржавчины ее голубые-преголубые глаза казались более выпуклыми. Интересно, о чем она сейчас думает? Она расстроена? Заинтригована? Хочет немедленно уехать?
– Я приму душ, – наконец сказала Грейс и нетвердыми шагами направилась к ранчо, скрестив на груди руки, как будто пыталась отгородиться от окружающего мира.