Освободившись, Настя выпустила изо рта непригодный воздух. Все тело пульсировало жаждой дыхания, голова стала тяжелой, изнутри давило на глаза, картинка темнела в них, теряла четкость. Нужно было попробовать еще раз. Просто вдохнуть как ни в чем не бывало. Только в нос будто сунули ватные тампоны, а рот заполнил распухший язык. Жаба, сидевшая в груди, довольно квакнула. Настя почувствовала, как выскальзывает из рук телефон, падает на грязный пол, нехорошо падает — боком, так и экран можно разбить. Эта мысль была последней. Перед тем как отключиться, Настя огляделась в поисках Игоря. Мир стал похож на пульсирующие черные дыры, засасывающие свет, обращая его в ничто. Но Игоря, усевшегося спиной к водителю, Настя разглядела. Их глаза встретились. Игорь смотрел на Настю так же, как и на остальных чужих ему людей, случайных попутчиков утреннего автобуса.
— Помоги, я не могу дышать! — беззвучно закричала она.
Но Игорь уже отвернулся.
Котик заболел позавчера. Утром Лиза насыпала ему зернышек, ожидая, что крыс выберется из укрытия, подберется поближе, ухватит семечку передними лапками и начнет обгрызать с боков. Лиза щелкнула пальчиками, подождала немножко, но к завтраку Котик не спешил.
— Не копайся там! — окликнула ее бабушка.
Сердить ее с самого утра не хотелось. Лиза пошуршала кормушкой, привлекая внимание крыса, но так его и не дождалась, поспешила в кухню, наскоро проглотила бутерброд с сыром, запила его теплым чаем и выскочила в коридор одеваться.
Бабушка крутилась в ванной, красила тонкие губы помадой, отчего те становились еще незаметнее, рисовала брови, проводила тушью по редким ресничкам. Бабушка была работающей. Это определение Лиза выучила на школьном собрании, когда классная руководительница, дородная Мария Геннадьевна, объясняла завучу, почему от Лаврентьевой никто не пришел.
— Она только с бабушкой живет. — Молодая еще, она краснела перед начальством, но говорила уверенно. — А бабушка у нее работающая.
Лиза стояла между ними, задрав голову, и от этого слова — «работающая» — у нее защипало в носу. Было в нем что-то трагичное, но гордое. Словно бабушка не в конторке старой сидела, принимая платежки за газ и свет, а защищала Родину, как герои картинок в учебнике по окружающему миру.
Больше вопросов про бабушку не задавали, да она и сама через раз, да попадала на собрания. Школа с уклоном, сильная, нужно следить. Так она говорила по телефону, когда звонила мама. Голос ее звучал озабоченно. Лиза тревожилась — вдруг мама подумает, что школа ей не по зубам, рвала из бабушкиных рук трубку и начинала маму успокаивать:
— Ничего не сильная, ничего не следить, мамочка! У меня две пятерки уже, я завтра третью!..
Мама всхлипывала и просила себя беречь, бабушку слушать и вернуть ее к телефону.
— Что там с переводом-то? — спрашивал мамин голос, пока Лиза тянула трубку обратно.
Переводы приходили. О каждом бабушка сообщала сухо, поджимала губы и уходила звенеть кастрюлями в кухню. Лиза тоже затихала, брала на руки Котика, гладила его теплое мягкое пузо.
— Если каждый месяц по переводу, Коть, то их всего сколько?
Крыс вел длинными усами, перебирал розовыми лапками, вдумчиво смотрел на Лизу бусинками глаз.
— Двенадцать! — Цифрам Лиза училась еще в садике. — Пришло три перевода, значит, осталось девять месяцев.
Задачки она щелкала, как семечки. Можно даже в уме не перебирать варианты, ответ всегда прятался где-то рядом, на самом кончике покусанного карандаша. Потому обмануть себя, что девять месяцев без мамы и папы — это мало, она не могла. Как же мало, если совсем нет? Три месяца зимы — уже вечность. Снег упадет и растает, упадет и растает, будет лед, будет метель, будет серая дорожка до школы и никакого солнца. Ярким пятном в бесконечности зимы сверкал Новый год, но что это за праздник, если мама сказала четко:
— К январю не прилетим, дорого.
Денежные задачки и взрослым давались с трудом, Лиза же их почти не понимала. Что за правила заставили маму и папу уехать далеко-далеко, за десять тысяч километров? Как обойти их? Как решить неравенство, если с одной стороны она — любимая их Лизонька, а с другой — счета за квартиру, продукты и вот те ботиночки, ты же хотела фиолетовые ботиночки, Лизонька, как же мне их купить, если здесь нам денежек не платят?
Фиолетовые ботиночки были в серебряную звездочку. Их бабушка купила на первый же перевод. Лиза ботиночки ни разу еще не надела. Смотреть, как равнодушно стоят они в коридоре, не зная, что забрали у Лизы родителей, было обидно.
— В старых похожу, — буркнула она бабушке, а та и спорить не стала.
— Правильно, побереги пока. Мало ли что.
В «прожект», как называла бабушка внезапный переезд родителей, она не верила. Поехали в даль такую, с голой жопой да на мороз. Лиза никогда не думала, что услышит от бабушки запрещенное слово на букву «ж». Но именно так бабушка и сказала по телефону своей сестре — ба Маше, слово это сорвалось с ее губ, упало на пол и разлилось противной лужей. Лиза почти видела ее в свете неяркой лампочки — фиолетовую, как ненавистные ботиночки.
Но время шло. Мама отправила три перевода, осталось еще девять.
— Вот закончится контракт, и поедем на море, Лизка, — говорил папа, прижимая ее к себе.
Она была горячая, мокрая, только из ванны. Папа застегнул маленькие пуговички пижамы, уложил под одеяло, а сам лег поверх, вытянул длинные ноги и начал мечтать.
— Море оно знаешь какое, уууу… Огромное, до самого неба, а как с небом встретится, так в ниточку такую вытягивается, представляешь?
— Это горизонт, пап. — Лиза уже засыпала, но разобрала, как папа фыркнул, сдерживая смех.
Он вообще был смешливый. Высокий, неловкий, вечно ронял очки, искал под ногами, наступал на них, чертыхался, а потом хлопал себя по губам, делая страшные глаза. Лиза хихикала. Ругаться, конечно, плохо, только папа все делал хорошо. И мама. Она тоже была высокая, папе вровень. Они вообще были похожи, а вот Лиза на них — нет. Они — длинноногие, костлявые, глаза серые, носы прямые. А Лиза получилась коротенькой, мягенькой, даже нос и тот картошкой.
— Дедова порода, — говорила бабушка и вздыхала.
Дедушку Лиза никогда не видела, он то ли умер, то ли пропал без вести, то ли ушел однажды на работу и не вернулся. Лиза иногда смотрела в зеркало, пытаясь разглядеть его в себе. Но видела только девочку с жидкими косичками. Никакого бородатого боцмана, отправившегося за приключениями в далекие страны, там не было.
— Нашла путешественника! — ахнула бабушка, когда Лиза ей нечаянно проговорилась. — Пьяница и блядун!
Этого Лиза не поняла, но бабушка так сморщилась, что все сразу стало понятно. Запрещенные слова сыпались в список, только успевай запоминать.
Сказать их все грязным потоком страшной ругани хотелось Лизе, когда мама начала собирать чемоданы, утрамбовывая в них самые теплые вещи, что были в доме. До этого момента их отъезд был страшной сказкой вроде монстра, живущего под кроватью. Но стоило маме собрать в одну кучу свитера, вязаные носки и пуховые куртки, как монстр зашевелился, вытаскивая на свет лапищи с огромными когтями.
Лиза пискнула, забилась в угол кладовки и сидела там, пока папа не забил тревогу.
— Где наш ребенок, Александра? — грозно восклицал он, заглядывая в комнаты.
Мама отмахивалась.
— Да сидит где-нибудь… Читает. Не отвлекай.
Папа ходил по коридору, громко топая, как великан из сказки про Джека и бобовый стебель. Так они играли. Лиза пряталась, папа искал. Лиза делала вид, что пугается шагов, он — что не видит голых коленок, торчащих из-под шторки. Но в тот раз Лизе и правда не хотелось, чтобы любимый папа ее нашел. Когда он завалился в кладовку, завывая и хохоча, Лиза залезла под вешалку и натянула на голову старый бабушкин халат.
Там, рыдающей в синтетических дельфинов, папа ее и нашел.
— Ну ты чего, котик, чего ты? — Он тут же рухнул рядом, колени больно стукнулись об пол. — Что за рева-корева?
Говорить было сложно, слезы катились градом, душили, рвались наружу, выдавить из себя вышло что-то совсем непонятное, но папа понял. Чертыхнулся, прижал ее к себе, дрожащую, потную, закачался вместе с нею — вперед, назад, вперед, назад.
— Ты взрослая, Лизка, — прошептал ей на ухо. — Самая умная девочка из всех, что я знаю. Ты должна нас понять.
Лиза всхлипнула горько и обреченно. Если папа считает, что должна, то она поймет, куда деваться?
— Это все ради вас с бабушкой. Чтобы вам хорошо было. Чтобы жилось проще.
— А нам тяжело, что ли?.. — Вопрос утонул в папиных объятиях.
— Я ж не защититься туда еду, Лиз, ради вас все… Ради вас.
Он еще долго твердил ей что-то, но она не слушала, медленно погружаясь в беспокойный сон, что всегда приходит на смену самым горьким слезам. Снился ей папа в беде. Он тонул в сугробах, закутанный в Лизины свитера, слишком маленькие для него. И со всех сторон на папу надвигались жуткие тени тех, от кого он должен был, да не хотел защищаться.
На следующее утро все вели себя так, будто никакого отъезда не планировалось. Бабушка варила кашу, папа брился в ванной, а мама отвечала на письма, усердно щелкая клавишами старенького ноутбука. Только Лизу им было не обмануть. Она легко отыскала спрятанные чемоданы, приоткрыла один, самый раздутый, и поняла, что вещи собраны.
Она не плакала до самого вечера. Сидела за столиком, малевала в прописи, даже на вопросы отвечала, не срываясь в слезы. Но когда пришло время умываться перед сном, и мама зашла вместе с ней в ванную, плакать они начали одновременно.
— Лизонька… Лизонька, — твердила мама, покрывая ее мокрое лицо поцелуями. — Я же тебя не бросаю, ты только не подумай, что я бросаю… Так нужно, Лизонька, для тебя, для бабушки… Так лучше будет. Хорошо все будет.
Какое уж там хорошо, когда любимые ма и па уезжают в снежное далеко за денежкой, оставляя их с бабушкой совершенно одних? Лиза все хотела спросить об этом, но мама плакала и плакала, целовала и целовала, слова терялись в этих слезах и поцелуях. А потом к ним зашел папа и пообещал купить Лизе собаку.