Тут уж в ванную влетела бабушка.
— Никаких собак, Толя, ты в своем уме? — запричитала она, мимоходом выключая льющуюся вместе со слезами воду. — С собакой гулять! За ней следить! С Лизаветой бы справиться, а тут еще собака…
Папа начал было возражать, что ребенку нужен друг, тем более когда стресс такой. А бабушка ему плаксиво так, мол, кто бы о моем стрессе подумал. Тут уж и мама встряла, раскричалась, раскраснелась. Но когда они наконец затихли, Лиза точно знала, что собаку она не хочет. Нет. Хотелось ей мягкое и мурчащее, чтобы гладить, чтобы спало на подоконнике, свесив толстые лапы.
— Котика хочу, — уверенно сказала она, утирая распухший нос. — Котика.
За котиком папа отправился поутру. Всю ночь Лизе снилось, какие у нового друга будут лапки — сам серый, а носочки беленькие. И чтобы усы длинные, и хвост длинный. А носик маленький и розовый.
Самолет улетал в четыре, к двенадцати вызвали такси. В одиннадцать тридцать папа домой еще не вернулся. Мама, собранная в дорогу, а потому строгая и чужая, молча сидела на стуле. За нее паниковала бабушка. Паниковала так сильно, что хватало на обеих.
Лиза стояла рядом с мамой, одной рукой обхватив ее шею, и притопывала от нетерпения. Между возвращением папы и приездом такси было спрятано острое, немыслимое счастье. Папа принесет котика, и все начнут его рассматривать, умиляться гладкой шерстке и большим глазкам, потеплеет бабушка, мама придумает коту имя, папа назовет его зверюгой и гордо потреплет за маленьким ушком. А может быть, увидев, как хорош этот котик, они возьмут да передумают уезжать.
Такси приехало раньше, чем папа позвонил в дверь. Всего на чуть-чуть, но раньше. Мама успела ахнуть и прижать ладони к пылающим щекам. А бабушка — припомнить деда-путешественника, который тоже ушел за хлебом, а потом сама знаешь что, Шура, сама знаешь что.
А Лизка их не слушала, потому что за стеной скрывалась подъездная лестница, и по лестнице этой бухали знакомые шаги. Папа нажал на звонок и тут же сам открыл дверь ключом. В руках его был маленький сверток, просто скомканный цветастый шарф. Лиза оттолкнулась от маминого стула и побежала в прихожую, с размаху облапила папу, вдохнула запах улицы, живущий в складках его куртки, и поняла, что никуда его, конечно, не отпустит.
Но бабушка уже выволокла в коридор пузатые чемоданы, а мама, прижав к уху телефон, скороговоркой просила таксиста подождать еще пять минут, мы выходим уже, выходим.
— Я кота не нашел, — признался папа и присел перед Лизой на корточки. — Все обегал, нет котов. Всегда есть, а сегодня нет. Как назло. — Серые глаза его влажно блестели, Лиза никогда не видела, чтобы папа плакал, потому решила, что показалось. — Но зверя я тебе нашел, Лиз! Ты его береги! Он несчастный. — Отстранился, протянул ей шарф. — Бери, Лизка, бери!
— Толь, такси… — жалобно простонала мама, натягивая плащ.
— Да погоди ты! — Папа дернул плечом, наклонился к Лизе еще ближе. — Мне сказали, его сегодня собирались змее скормить, а я успел. Спас его, Лиз. Для тебя спас.
Лиза не понимала, о чем он говорит. Смотрела, как текут по папиным щекам слезы, как краснеет его длинный красивый нос, и не могла понять. Как можно спасти шарф? Как могут скормить его змее? Но спросить не выходило, в горле бурлили слезы, только открой рот, и они тут же вырвутся наружу, затопят прихожую, подъезд и дом. Затопят бабушку, скупо крестящуюся у двери, маму, тоже начавшую плакать, папу, который уже поднялся с корточек и подхватил первый чемодан, саму Лизу и даже шарф, а ведь его теперь придется беречь.
Как родители усаживались в такси, Лиза не видела. Бабушка все звала ее помахать маме на дорожку, но она не пошла. Осталась в прихожей, дышала тяжело, со всхлипами, но не плакала. Смысл плакать, если самое страшное уже свершилось?
Скомканный шарф продолжала держать в руках, просто забыла о нем. А когда вспомнила, то хотела положить на полку к остальным вещам, но что-то в нем вдруг заворочалось, пискнуло и поползло наружу. Лиза закричала бы, да голос сел от непролитых слез. Она осторожно опустила сверток на тумбочку и притихла.
Первым из шарфа показался маленький розовый носик. Он осторожно зашевелился, принюхиваясь. Потом показались длинные усы, за ними — острая мордочка. Черные глазки-бусинки внимательно посмотрели на Лизу. Видимо, Лиза им понравилась, и дело пошло быстрее. Крыс оказался маленьким и тощим, сам серый, а лапки в белых носочках. Хвост толстый и голый, теплый на ощупь. Лиза обстоятельно потрогала и его, и впалые бока, и широкий лобик. Крыс фыркал, но терпел.
— Котик, — удовлетворенно подвела итог Лиза и наконец заплакала.
Бабушка к хвостатому чудовищу не подходила. Тихо ругалась себе под нос, но в странную дружбу, случившуюся у Лизоньки и крыса, не вмешивалась. Плакать перестала сиротка ее бедная, и то хорошо. Сироткой себя Лиза не ощущала, только время без родителей вдруг застыло, стало рыхлым, как снег в марте. Лиза вязла в нем, терялась в днях, подсчитывала их по клеткам в дневнике, но уже на следующее утро не могла вспомнить точно, сколько же прошло. Удобнее всего было считать по переводам.
Три. Скоро четвертый.
Жизнь вошла в размеренную колею. Лизонька вставала по будильнику, кормила Котика, собиралась и вместе с бабушкой шла в школу. Уроки пролетали быстро, успевай только домашку записывать. А вечером можно сидеть в родительской комнате, читать папины непонятные книжки, укрываться маминой шалью, а если совсем уж невмоготу, утыкаться лицом в подушки, помнящие их тепло. Котик такие вечера проводил рядом с Лизонькой, бегал по спинке дивана, нюхал розовым носиком обивку, но не грыз.
Он вообще оказался очень понимающим. Понимал, что бабушка терпит его, скрипя зубами, и на глаза ей почти не попадался, прятался в шарф, который Лиза уложила в углу клетки, выбирался на голос и лизал хозяйские руки, точно отличая нежные детские ладошки от сухих ладоней бабушки.
Лизе казалось, что они уже тысячу лет живут втроем. Ей снилось, будто родителей и не было никогда, но она тут же просыпалась, всматривалась в темноту комнаты. Клетка стояла на столике у батареи. Значит, Котик есть, а с ним и папа, ради Лизоньки его спасший.
С толстым котом, наверное, жить было бы еще веселее, но Лиза не жаловалась. Сама убирала клетку, сыпала корм, меняла воду, гладила по жесткой крысиной шерстке, приучая к рукам.
Даже в школе Котик успел побывать. Классными часами их Мария Геннадьевна славилась на всю школу. То к детям приходил пожарный и рассказывал, как на Свирской вынес из огня старушку и ее четверых хомяков. То из Звездного городка приезжали настоящие космонавты. То родители рассказывали про свою работу, то дети писали стихи о любимом предмете. За это Мария Геннадьевна получила правительственный грант и сдавать позиции не собиралась.
Для часа домашних любимцев Лизонька помыла возмущенного Котика, обсушила феном, повязала ему бант и украсила переноску бумажными цветочками. Бабушка наблюдала за ее приготовлениями, поджав губы. Но снова промолчала. Быть в ее глазах бедной сироткой оказалось очень удобно.
Переноску Лизонька обернула шарфом и потащила Котика в школу.
— Застудишь его, — только и сказала бабушка.
И оказалась права. Скомканный классный час, где Степка Сидоров долго и скучно рассказывал о слепом попугае, который вот уже пятнадцать лет живет у его папы под Тулой, того не стоил. Степка для Марии Геннадьевны был таким же сироткой, как и Лизонька, так что ей тоже дали слово, пусть и перед самым звонком.
— Я вам сегодня принесла Котика, — смущаясь, пробормотала Лиза, стискивая переноску в потных ладошках.
Сидевшая за первой партой Катя Тишкина начала умиленно шептать, мол, котики самые славные, ее тут же поддержали остальные. Катя вообще была заводилой и самой популярной девочкой, родители купили ей айфон восьмой модели в день выхода, чем обеспечили Кате минимум год безбедной жизни.
Ободренная Лизонька осторожно размотала шарф, открыла дверцу переноски, засунула руку, порыскала там, а когда пальцы нащупали наконец мягкое, обхватила дрожащее тельце Котика и вытащила его на свет. В классе воцарилась тишина. Мария Геннадьевна попятилась, лицо Кати Тишкиной глупо вытянулось, кто-то беззвучно охнул, кто-то икнул от неожиданности. Котик испуганно пискнул, выворачиваясь из Лизиных рук, дернул хвостом, на пол упало коричневое зернышко.
— Врушка! Это не котик, это крыса!.. — с восторгом выкрикнула Катя Тишкина, оттолкнулась от парты руками, вскочила на ноги. — Марья Геннадьевна, там насрано теперь!
Класс задохнулся от восторга, заликовал, ощущая, что теперь-то им все позволено. Будто бы коричневая крысиная какашка под ногами Лизы стирала все границы и условности школы.
— Врушка! — кричали они.
— Насрано! — кричали они.
— Успокойтесь немедленно! — вопила Мария Геннадьевна.
Лиза испуганно прижала полумертвого Котика к груди, юркнула между классной руководительницей и доской, выбежала в коридор и устремилась в фойе, где ждала ее бабушка.
— Пойдем скорее, — тихо и серьезно попросила Лиза, опускаясь на скамеечку. — Вот мой номерок.
У бабушки был не самый простой характер. Она умела копить раздражение, а потом срываться на пустяках. Она была старомодна и строга. Но чувствовать, когда вопросы сделают лишь хуже, умела как никто другой. Так что бабушка забрала номерок, обменяла его на пуховик и ботиночки, помогла Лизе переодеться и спрятать Котика во внутренний карман.
— Застудишь, — только и сказала она.
Лиза молча помотала головой, чувствуя, как копошится под пуховиком Котик, испуганный, но живой. В молчании они шли по улице, в молчании поднялись по лестнице и вошли в квартиру. Лиза осторожно выпустила Котика в клетку, тот заметался в поисках шарфа, не нашел и просто застыл в углу. Лиза постояла немножко, наблюдая, как тяжело поднимаются и опускаются его впалые бока, а потом пошла в родительскую спальню, рухнула на диван и долго лежала, прогоняя из памяти истошные крики Кати Тишкиной.