– Ты хочешь, чтобы я выжил? – удивился Шатов, купаясь в прохладном сиянии утра.
– Это единственный шанс для меня. Выжить и выбраться к людям.
– Охотник! – прокричал Дракон. – Ты хороший боец! Ты мог бы победить, если бы это зависело от тебя. Но это зависит только от зубов дракона и от лжи. От лжи и от зубов дракона.
– Запомни, Шатов, зубы дракона.
ЧАСТЬ 3
Глава 9
Проснулся он около полудня, Светлана молча сидела в кресле возле тахты, подперев щеку кулаком. Когда Шатов посмотрел на нее, Светлана улыбнулась болезненной испуганной улыбкой, и встала.
Она уже успела переодеться в джинсы и рубашку, снова став симпатичной и немного взбалмашной девчонкой. Возбуждающая самка осталась в ночном клубе.
– Я принесу позавтракать? – спросила Светлана.
– Принеси, – согласился Шатов.
Нужно переодеться, напомнил себе Шатов, осмотрел одежду и увидел, что на ней и руках остались бурые пятна. Кровь.
Ему ничего не приснилось. Все было на самом деле. Что они снова попытаются придумать? Оставят ему драку в туалете? А все другое назовут бредом?
Диктофон. Шатов похлопал правой рукой по карманам брюк. Вытащил пистолетную обойму, так и не израсходованную ночью. А диктофона нет. Пропал диктофон.
Болела рука. Это его стамеской, или порезался стеклом, когда пролазил сквозь окно клуба? Когда ему начнут врать?
Шатов осторожно снял с себя рубаху, аккуратно, чтобы не побеспокоить рану, стащил рукав через повязку. Бинт пропитался кровью и засох.
Рубаху можно выбросить. Рваная и в крови. Шатов скомкал рубаху и швырнул ее в угол комнаты. Снял с руки электронные часы и с силой запустил ими в стену.
Не нужно мне врать.
Душ, полотенце, спортивный костюм и кроссовки.
Шатов вышел в гостиную и увидел, что Светлана уже накрыла стол и стоит рядом, спрятав руки за спину.
– Спасибо, – ровным голосом произнес Шатов.
Обижаться на девчонку за то, что она помогала его обманывать? Смысл?
Шатов сел к столу.
– Извините меня, Евгений Сергеевич, – неуверенно сказала Светлана.
– Что-то не так с завтраком?
– Нет, за то, что я вчера…
– Только вчера?
– Что я вас обманывала.
– Хорошо, – ответил Шатов, подвигая к себе прибор. – Забудем.
– Извините, Евгений Сергеевич, – снова попросила Светлана.
– Тебя зовут-то как?
– Света.
– Не Ира?
– Света. Извините, – голос девушки дрогнул.
– Ладно, проехали.
– Вам просили передать, – Светлана указала на край стола.
Диктофон и его «командирские». Нашлись, бродяги. Даже среди подонков встречаются еще честные люди. Шатов включил диктофон и послушал запись своего ночного разговора с Жориком.
Вот даже как… Все по честному. И запись вернули, и часы. Какие молодцы. И в еду, надо надеяться, ничего не всыпали. Новый этап наших взаимоотношений.
Светлана все еще стояла возле стола.
– Чего стоишь, присаживайся, – сказал Шатов, не поднимая взгляда от тарелки.
В лицо ему лучше не смотреть – несколько ударов того мужчины достигли цели. К горлу подкатила тошнота, и Шатов быстро отодвинул тарелку.
Это все было. И погоня была, и смерть детей – тоже была. И женщина, рухнувшая возле ступеней собственного дома, не привиделась Шатову. Все это было.
Шатов встал со стула и прошелся по комнате.
– Давайте, я сменю вам повязку, – предложила Светлана.
– Давай, – помедлив, согласился Шатов.
Светлана принесла бинт, какие-то склянки, Шатов сел на тахту и протянул ей руку.
– Ты теперь можешь говорить правду? – спросил Шатов, когда Света аккуратно принялась сматывать присохший бинт.
– Да, – кивнула Светлана. – То, что знаю.
– А знаешь ты, как я понимаю, не все.
Девушка молча пожала плечами.
– Давай по порядку, – предложил Шатов. – Кто такие варвары.
Светлана отвечала, Шатов снова спрашивал, не верил ответам, заставлял отвечать заново…
Варвары… Это были люди… Были люди… Здесь ключевое слово – были. А теперь стали хищниками, кружащимися вокруг села, в надежде перехватить кого-то оттуда. Им нельзя было пересекать определенной границы, нельзя было нападать днем, нельзя было… Почему нельзя? Запрещено. Кто запретил? Замок. Кто или что этот Замок?
Выходило, что Замок управлял здесь всем. Делами, жизнями и желаниями людей. Те, кто жил в селе, надеялись, что их не вышвырнут к варварам, а варвары… Варвары страстно мечтали занять места людей. У них была единственная возможность поселиться в селе – это занять место одной из семей.
И варвары надеялись.
А люди надеялись, что их минет чаша сия, что они смогут жить в безопасных домах, отгороженных приказом Замка от всего остального мира.
Нет, сказала Светлана, дети сельских в школе не учатся. Не учатся. Только сироты. Их привозят из разных городов, отмывают и селят в детском доме. Привозят только маленьких, не старше семи лет.
Привозят многих. Очень многих. Больных и истощенных, избитых и отравленных. Их отмывают и лечат. Потом… Потом их отсевают. Большую часть отсевают, остальные продолжают учиться.
Что значит отсевают, спросил Шатов, уже догадываясь об ответе. Они исчезают, пробормотала Светлана.
– Их убивают?
Молчание.
– Убивают?
– Да.
Шатов сжал зубы.
– Они… Их…
– Кто… Кто их убивает?
– Другие дети, старшие, – Светлана подняла взгляд.
Слез не было.
– Как кроликов? – спросил Шатов. – Играючи?
Играючи. Вначале старшеклассники выбирали себе ребенка, возились с ним, успокаивая, ухаживая за ними, а потом наступал день… Те, кто выбрал удачно, мог и дальше возиться с младшим. А другие…
Они убивали отсеянных. Своими руками. Это было и наказание, и экзамен. Те, кто не мог убить, погибали сами. Их тоже отсевали. Тех, кто плохо относился к своему воспитаннику – тоже наказывались. Их даже могли отправить к варварам.
– А ты? – спросил Шатов.
– Что?
– Ты – отсевала?
– Да, – сказала Светлана, – я ведь выжила.
– Сколько?
– Одного. Мальчишку. Потом я научилась выбирать правильно.
– И ты никогда не хотела отсюда сбежать?
– Зачем? Все равно, после выпускного я должна уехать отсюда. В город.
– И что, всех выпускников отпускают?
– Мы первый выпуск. Самый первый. Можно я уйду? – спросила Светлана.
– Иди, – разрешил Шатов.
Обедать он тоже не смог. Не потому, что хотел проверить наличие или отсутствие в еде химии. Не мог.
Они отсевают детей. Они убивают детей и заставляют детей убивать друг друга.
Зачем? Это что, забавляет? Доставляет удовольствие? И ради всего этого, ради убийств затеяно все это? И Дракон организовывал платные сафари на людей только для того, чтобы заработать деньги на все это?
Смысл?
Шатов подошел к компьютеру, включил его и, пожав плечами, набрал пароль: «Дракон». И получил доступ.
Стало страшно. Это был только сон, только реакция его мозга. И он смог понять, что это дом Дракона, и что паролем является это прозвище. «Я живу в тебе,» – сказал Дракон.
Этого не может быть. Это был бред. Его пытались уже убедить в безумии, но у них ничего не получилось. У них ничего не получилось. И теперь он сам пытается себя убедить в том, что в мозгу его поселился… Нет.
Шатов выключил компьютер.
Этот номер у Дракона не пройдет. Абсолютно не пройдет. Никогда. Сегодня они расскажут ему обо всем. Зачем все это затевалось. И я пойму. И смогу что-то делать. Или наоборот, пойму, что бороться бессмысленно, и ничего у меня не получится.
За час до ужина к Шатову заглянул Дмитрий Петрович.
– Привет, – сказал Шатов.
– Добрый вечер, – Дмитрий Петрович сел в кресло, не забыв, как всегда, поддернуть отутюженные кремовые брюки.
– Зачем пожаловали? – спросил Шатов.
– Не поверите: поговорить.
– Не поверю.
– И, тем не менее…
– О детках, которых вы отсеваете, поговорить хотите? – спросил Шатов.
– Мы отсеваем? – приподнял удивленно брови Дмитрий Петрович, и в складках его лица змеей скользнула улыбка.
– Вы, мне сказала Светлана… Или у меня снова галлюцинации?
– Нет, это пока не галлюцинации. Это пока реальность, – Дмитрий Петрович поправил воротник рубахи. – Но этих детей отсеваем не мы…
– Другие дети? Варвары? Кто?
– Вы, – ответил Дмитрий Петрович, – не лично вы, Евгений Сергеевич Шатов, а вы – люди. Общество. Человечество.
– Вы произнесли это слово, как ругательство.
– А это и есть ругательство, – губы Дмитрия Петровича презрительно чмокнули. – Принадлежностью к этому ругательству нечего гордится…
– Когда я слышу слово «человечество», моя рука тянется к пистолету, – негромко сказал Шатов.
– Вот именно. Только не к пистолету. И ваш Геббельс, которого вы так к месту перефразировали, тоже был частью человечества.
– Вы не хотите, чтобы вас сравнивали с нацистами?
– А почему меня это сравнение должно радовать? – Дмитрий Петрович скрестил руки на груди. – Вы обвиняете меня… нас, в том, что делаете вы сами.
– Я не убиваю детей!
– Знаю, вы даже пытаетесь мешать, когда их убивают другие.
Шатов вздрогнул.
– Только деток, которых вы так пожалели, мы ведь подбираем на улице, среди отбросов. И не мы их туда вышвырнули, уважаемый Евгений Сергеевич. Не мы. И не всех мы успеваем подобрать, чтобы вылечить и дать еще один шанс…
– Прежде чем их убить, – почти выкрикнул Шатов.
– Прежде чем их убить. Только заметьте, мы уничтожаем гораздо меньшее количество, чем могло бы погибнуть без нашего участия. И те картины, которые вас так поразили, написаны именно теми, кого мы нашли среди отбросов. Так что, это вы их хотели уничтожить, а мы их спасли.
– Вы путаете…
– Это я путаю? – удивление Дмитрия Петровича было искренним. – Это вы что-то путаете. Вам нужно повесить бирочку на все, и чтобы эта бирочка соответствовала вашему видению. Чтобы она подтверждала ваш гуманизм. Давайте по другому.