— В Афганистане тебе пришлось бы порастрясти свою жирную задницу. Хотя бы только для того, чтобы выжить. — Брайан лёгкой трусцой бежал задом наперёд, чтобы не выпускать из виду запыхавшегося брата.
— Возможно, но афганцы не грабят банки в Алабаме и Нью-Джерси. — Доминик никогда не думал о том, чтобы мериться с братом, кто из них круче, и точно знал, что морским пехотинцам приходится уделять куда большее внимание физподготовке, чем сотрудникам ФБР. А вот так ли он хорош с пистолетом? В конце концов дистанция закончилась, и он не спеша направился к особняку.
— Ну что, мы уложились в ваш норматив? — спросил Брайан у Александера.
— Конечно. Это же не Школа рейнджеров, парни. Мы не рассчитываем, что вы пробьётесь в олимпийскую сборную, но при полевой работе умение бегать может пригодиться.
— Ганни Хони в Квантико любил повторять эти слова, — заметил Брайан.
— Кто? — поинтересовался Доминик.
— Николас Хони, мастер-ганнери-сержант морской пехоты Соединённых Штатов. Ему, вероятно, пришлось услышать немало насмешек над своей фамилией, вот только вряд ли кто-нибудь осмеливался пошутить на эту тему второй раз. Он был одним из наших инструкторов в учебке. Его ещё называли Ник-прик[31], — сказал Брайан, взяв полотенца и бросив одно брату. — Он из тех морпехов, которых хлебом не корми, а дай подраться — хоть с врагами, хоть с кем. Но все равно, он то и дело повторял, что для пехотинца главное — вовремя смыться.
— Ну, и как ты, следуешь этому правилу? — спросил Доминик.
— Не успел. Мне ведь довелось побывать на войне только один раз. Всего несколько месяцев, да и то приходилось по большей части смотреть сверху вниз на горных баранов. Там такие горы, что у всех тамошних козлов, наверно, тоже бывают сердечные приступы от беготни.
— Неужели настолько тяжело?
— Ещё хуже, — присоединился к разговору Александер. — Но сражаться на войне — это развлечение для детей, а не для разумных взрослых людей. Представьте себе, агент Карузо, что вы лезете сквозь непроходимую чащу, а на спине у вас груз в шестьдесят пять фунтов.
— Наверно, это здорово забавно, — не без уважения сказал Доминик брату.
— Веселее некуда. Ладно, Пит, какие вы ещё предусмотрели для нас развлечения на сегодня?
— Прежде всего вымойтесь, — посоветовал Александер. Теперь, когда он удостоверился в том, что оба находятся в приличной физической форме — хотя он с самого начала нисколько в этом не сомневался, — можно было допустить их до изучения серьёзных вещей. Важных вещей.
— Готовится удар по доллару, — сказал Джек своему новому боссу.
— Насколько сильный?
— Пустяки. Немцы хотят притормозить доллар относительно евро и кидают на это около пятисот миллионов.
— И всё же, насколько это серьёзно? — спросил Сэм Грейнджер.
— Вы меня спрашиваете? — удивился Джек.
— Конечно. Вы должны иметь собственное мнение. Оно может быть ошибочным, но должно опираться на какое-то обоснование.
Джек Райан-младший подал текст распечатки.
— Это разговор Дитера с его французским коллегой. Вроде бы похоже на обычную деловую беседу, но переводчик говорит, что голос немца звучал необычно раздражённо. Я немного говорю по-немецки, но недостаточно хорошо, чтобы уловить такие тонкости, — сознался молодой Райан. — И не могу сказать, чтобы мне было понятно, с какой стати немцы и французы решили бы затевать какие-то заговоры против нас.
— Это в духе их нынешней политики заискивания перед французами. Во всяком случае, я не вижу здесь перспектив для долгосрочного двустороннего союза с какими бы то ни было целями. Что важно, французы боятся немцев, а немцы смотрят на французов свысока. Но французы питают имперские амбиции — впрочем, они всегда у них были. Посмотрите хотя бы на их отношения с Америкой. Примерно словно у брата с сестрой, когда обоим лет по двенадцать, не больше. Они любят друг друга, но не могут общаться без ссор, а то и драк. Между Германией и Францией отношения похожие, но гораздо более сложные. Французы много раз пинали немцев по заднице, пока немцы не организовались и не напинали их сами. У обеих стран очень длинный список взаимных претензий. Это проклятие Европы. Там чрезвычайно запутанная и противоречивая история, и как только они забывают об этом, случаются очередные неприятности.
— А какое отношение история имеет к денежной атаке? — спросил молодой Райан.
— Впрямую — никакого, но можно в качестве варианта рассмотреть возможность того, что немецкий банкир решил сойтись поближе с этим парнем в расчёте на будущую игру. Возможно, француз специально создаёт иллюзию сближения чтобы помочь французскому центральному банку заработать очки в глазах Берлина. Это довольно интересная и весёлая игра. Нельзя ударить соперника слишком сильно, потому что после этого он не захочет больше играть с вами, и вообще, здесь никто не заинтересован в том, чтобы обзаводиться новыми врагами. Все равно что играть в покер с соседями. Если постоянно выигрывать, к вам начнут относиться враждебно, а жить в таком окружении вовсе не весело, потому что никто больше не станет ходить к вам в гости и играть. А если вы окажетесь самым тупым за столом, партнёры навалятся и облапошат вас — не настолько, чтобы вы от этого обеднели, но вполне достаточно, чтобы они смогли увериться в собственном непревзойдённом уме и запрезирали вас. Вот и получается, что лучше всего, если каждый играет немного слабее своих возможностей. В таком случае все остаются друзьями. Любому из них, чтобы погрузиться в крупномасштабный кризис ликвидности, хватит одного хорошего толчка, а при таких обстоятельств без помощи друзей не обойтись. Я забыл сказать, что ведущие банкиры относятся ко всем остальным обитателям континента как к крестьянам из своего поместья. И это отношение вполне может распространяться и на глав различных правительств.
— И на нас тоже?
— На американцев? О, да. Мы для них тоже крестьяне — низкого происхождения, плохо образованные, но чрезвычайно удачливые.
— И с большими ружьями, да, — добавил Маленький Джек.
— Да, крестьяне с оружием всегда раздражали аристократию, — согласился Грейнджер, довольно успешно сдержав смех. — Европейцы все ещё носятся со своими дурацкими классовыми предрассудками. Никак не могут сообразить, насколько сильно это дерьмо вредит их рынку — ведь важные шишки редко бывают способны родить по-настоящему ценные идеи. Но это, к счастью, не наша проблема.
«Oderint dum metuant», — сказал про себя Джек. Одна из немногих фраз на латыни, которые он до сих пор помнил. Кажется, этот афоризм принадлежал императору Гаю Калигуле: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись». Неужели за два истёкших тысячелетия цивилизация ни на шаг не продвинулась дальше этой точки?
— А в чём же наша проблема? — спросил он.
Грейнджер покачал головой.
— Я имел в виду совсем не это. Они очень не любят нас — и никогда не любили, — но без нас они просто не в состоянии жить. Кое-кто из них начинает подумывать, что после гибели Советского Союза сможет жить самостоятельно, но пусть только попробуют — действительность вцепится им в задницы с такой яростью, что будет хорошо, если они не до смерти изойдут кровью. Не путайте мнение аристократии с мыслями народа. В этом-то и состоит их главная проблема. Они на самом деле думают, что народ следует за ними по выбранному ими пути, но в действительности все совсем не так. Народ идёт туда, куда указывают его бумажники, и любой парень с улицы сможет понять все до мельчайших тонкостей, если только дать ему время подумать.
— Получается, что Кампус зарабатывает свои деньги на иллюзиях, за которыми гоняется их мир?
— Вот теперь вы уловили суть. Знаете, я ненавижу «мыльные оперы». И как вы думаете почему? — Ответом ему был удивлённый взгляд. — Джек, по той причине, что они чрезвычайно точно отражают действительность. Даже на этом уровне реальная жизнь состоит в основном из всяких ничтожных мелочей и проявлений эго по самым жалким поводам. Так что мир заставляет вращаться вовсе не любовь. И даже не деньги. А просто чушь собачья.
— Эй, мне приходилось разговаривать с циниками, но...
Грейнджер остановил его взмахом руки:
— Это не цинизм. Всего лишь человеческая природа. Единственная вещь, которая нисколько не изменилась за десять тысяч лет документированной истории. Интересно, изменится ли она хоть когда-нибудь? О, несомненно, в человеческой природе наличествуют и хорошие качества: благородство, милосердие, самопожертвование, иногда даже смелость. И ещё любовь. Любовь на особом счёту. Она очень много значит. Но наряду со всем этим имеются зависть, алчность, жадность — и так далее, все семь смертных грехов. Может быть, Иисус все же знал, о чём говорил, а?
— Это философия или богословие? — «Я-то думал, что здесь занимаются разведкой», — добавил про себя молодой Райан.
— Мне на следующей неделе стукнет пятьдесят. Когда старость на носу, умнеть уже поздно. Это сказал один ковбой лет этак сто тому назад. — Грейнджер улыбнулся. — Беда в том, что когда понимаешь, что и как нужно делать, ты уже настолько стар, что просто не в силах что-то предпринять.
— А что вы сделали бы? Основали новую религию?
Грейнджер от души расхохотался и повернулся, чтобы в очередной раз наполнить чашку из своей личной кофеварки «гевалиа».
— Нет, перед моим домом почему-то не растёт неопалимая купина. У глубоких размышлений есть один серьёзный недостаток: как бы глубоко ты ни погружался в философские недра, все равно нужно не забывать подстригать газон и добывать еду для семьи. Или же, как в нашем с вами случае, защищать свою страну.
— Но всё-таки, будем мы что-нибудь предпринимать по поводу этих немецких штучек?
Грейнджер вновь остановил взгляд на распечатке и на секунду задумался.
— В данный момент — ничего, но не будем забывать, что у Дитера с Клодом есть парочка зацепок, которые могут принести плоды где-то через полгодика. Евро пока ещё слишком молодая валюта, чтобы можно было точно предсказать, как поведёт она себя. Французы рассчитывают, что финансовое лидерство в Европе достанется Парижу. Немцы уверены, что оно переместится в Берлин. В любом случае несомненно, что оно достанется стране с самой сильной экономикой и самой эффективной рабочей силой. И Франция не будет этой страной. Там есть неплохие инженеры, но население организ