В бою же всегда и все решают эти самые мгновения. В одной «афганской» песне есть великолепный образ — рассказ молодого парня, который вернулся с войны: «Прицел наверняка, глядит навстречу ствол… Сухой щелчок курка — осечка… Ты пришел!»… Наверное, его крепко ждали, того парня, раз произошла эта спасительная осечка.
Любовь, верность жены или любящей женщины, ее преданность — вот тот самый обережный круг, без которого на войне никак не обойтись. Когда находящегося на фронте солдата предают, он об этом чаще всего не узнает. Но только пули в такого преданного (в смысле, что его предали) человека попадают чаще. Ибо больше не остается никакой силы, которая заставила бы дрогнуть руку снайпера…
Константин эту свою теорию не рассказывал никому. Поведай ее сослуживцам — ребята на смех поднимут. Еще бы, сам Калюжный, гроза боевиков, летчик-снайпер, жуир, любитель женщин и выпивоха, Калюжный, который не боится ни черта, ни ладана, выдумал и сам теперь верит в какой-то никому не ведомый эфемерный обережный круг, который будто бы может спасти кого-то в бою… Ха-ха-ха! Умора, да и только!..
Посмеются.
Да только вот ведь в чем закавыка: едва ли не каждый на войне и сам во что-то верит! Пусть не в обережный круг, во что-то другое, но — верит! Один открыто носит освященный крестик, другой тайком, за обложкой удостоверения, образок; один тайком перед полетом сплевывает через левое плечо, другой перед боем надевает «счастливую» старенькую тельняшку… Более того, чем чаще человек по роду службы сталкивается со смертельной опасностью, тем чаще у него возникает потребность в подобных приметах — вплоть до трех плевков через левое плечо. На войне невозможно не верить в некую оберегающую тебя силу. Вся разница только в том, сформулировал для себя Константин, откуда она, эта сила, проистекает и откуда подпитывается — от любимых, точнее, любящих людей. И с каждым совершенным ими предательством эта оберегающая сила истончается, уходит, улетучивается… А в какой-то момент, кто знает, может быть, вообще перерождается, превращаясь в какой-то магнит для пуль и осколков, летящих в солдата…
Калюжный ударом ноги распахнул дверь подъезда и вышел на улицу.
Был пронзительно ясный, обычный будничный августовский солнечный день. Вокруг громоздились дома, по асфальту с шумом мчались машины, куда-то спешили по своим делам люди… Они смеялись, разговаривали, пили пиво, лузгали семечки, лизали мороженое… Их было много и они были разные… У них у всех было общим только одно: им всем было абсолютно по фигу, что где-то кого-то сейчас убивают, что в промозглом холодильнике лежит окоченевшее тело Мишки, что его обрекла на гибель его же не удержавшая (не утрудившая себя желанием удержать) обережного круга жена…
И Константину вдруг нестерпимо захотелось обратно, в полк, к товарищам, к опасностям, к таким красивым и таким неприветливым горам, к своему родному вертолету… Ему захотелось в родную стихию, в родную атмосферу, в родную обстановку… Ему захотелось запустить «движки», ухватиться за ручку шаг-газа, поднять машину к небу и устремиться на поиски боевика по кличке Зульфагар. Теперь именно в нем, в этом далеком таинственном образе Зульфагара, словно в линзе, сфокусировалось все нынешнее его желание мстить. Кому? За что? Это неважно, это потом разберемся… Главное — оказаться где-нибудь подальше отсюда.
Он настолько наглядно представил себе это свое действие, что даже не сразу понял, что к нему кто-то обращается.
Константин словно вынырнул из сна, даже слегка встряхнул головой, отгоняя видение.
Рядом с собой он увидел двух пожилых мужчин — одного небритого и помятого, а второго в опрятно выстиранной и выглаженной старенькой одежонке.
— Тебе шо, плохо? — допытывался помятый. — Или ты просто того, с вечера перебрал? — он выразительно щелкал себя корявыми пальцами по заросшей густой щетиной шее, понимающе подмигивал и жмурился.
— Тебе помощь не нужна? — второй глядел озабоченно. — Может, того, «скорую»?..
«Тоже, наверное, в этом же доме живут, — невпопад подумал Константин. — Нормальные мужики… А я их НУРами хотел…».
— Нет-нет, спасибо, ничего, уже отпустило, — пробормотал он. — Спасибо за помощь… Извините.
И направился прочь.
— Вот ведь молодежь квелая пошла, — проговорил ему в спину один из мужчин. — Совсем ведь еще молодой — а уже сердце никуда…
— Да откуда у них здоровье-то будет? — вторил ему приятель. — Вот мы в наше время…
Они еще о чем-то говорили, перемывали косточки молодежи, нынешней жизни, потом взялись за президента и депутатов… Только Калюжный этого ничего уже не слышал. Минута слабости прошла. Он, как и его далекий отсюда недруг Зульфагар, был человеком действия.
…Итак, сейчас прежде всего нужно узнать, кто такой Зульфагар и где он может находиться. И уж исходя из этого будем думать, как его достать. Благо, есть с кем посоветоваться — чудо-Верушка должна помочь!.. Потом наладить контакт с нашими контрразведчиками там, на базе, они тоже много чего могут порассказать… Глядишь, и появится возможность перехватить его!
Ну, урод, держись! Мне бы только тебя вычислить, я тебе, гаду, за все воздам, по полной программе!
…Правда, нужно еще к Волковой зайти, вдове покойного генерала. Нужно обязательно, как бы тяжело это ни было.
Как она теперь, одна-то? Несколько лет назад погиб сын, а вот теперь и муж… Одна осталась…
Переживет ли?..
Чечня. Предгорья Кавказа
Группа спецназа майора Гайворонского — отряд Хамида
Ишачок был невысоким, молодым, серым, ушастым, упитанным и каким-то очень веселым. Высоко нагруженный хворостом, он хлестко обмахивался кисточкой на конце своего хвостика и бодренько перебирал тонкими ножками, меленько семеня по тропе. Далеко по округе разносился звонкий цокот его маленьких копыт.
Шагавший за ним хозяин являл собой едва ли не полную ему противоположность — насколько это вообще дозволительно, подобное сравнение осла с человеком. Высокий худой жилистый старик немного приотстал от животного, брел тяжело, опираясь на длинный посох. Одет он был бедно, только на голове высилась богатая серая смушковая папаха.
Человек шел, настороженно поглядывая по сторонам — дело нынче далеко нелишнее в родных краях. Нынче здесь запросто можно напороться на кого угодно — на разведгруппу гяуров-федералов, на пикет моджахедов, на засаду какой-нибудь местной банды, которых развелось в этих краях немеряно…
И еще неведомо, что в нынешние времена хуже.
Во всяком случае, разведгруппа федералов при таком раскладе — еще не самое страшное, ибо они, гяуры-федералы, по крайней мере стариков не трогают, да и ишаки им не нужны. Правоверные бородачи-моджахеды (избавь, всемилостивейший Аллах, от встречи с ними!) тоже не так уж страшны, хотя они могут остановить и допросить для выяснения личности; в самом крайнем случае конфискуют ишака — для транспортировки в горах оружия и боеприпасов. А вот бандиты… Бандиты и есть бандиты. Тем все равно кого грабить и убивать… Преступники вообще не имеют национальности, ибо чеченец может ограбить чеченца, русский — русского, а еврей — еврея. Преступникам вообще наплевать на нацию и на заветы предков. Особенно в последнее время.
Мысли старика потекли по другому руслу. Не та нынче пошла молодежь, не та. Не понимают нынешние молодые да ранние, что Алямин — по Несомненной книге: весь род человеческий — не с них начинается и не на них заканчивается. Все-то они хотят сделать по-своему, чтобы только им одним было хорошо. А такого ведь не бывает. Аль-Муксит (Справедливый) Аллах завещал жить с соседями в мире и дружбе, ибо не вина, а беда их, соседей, что их сердец еще не коснулись истинная вера и Святое учение ислама — и этим они уже и без того наказаны, обречены на вечные муки ада… Со старшими молодые не советуются — вот еще в чем беда. Раньше, помнится, ни у кого из молодых и мысли не могло возникнуть ослушаться старшего. А теперь могут и руку поднять — история в Хутор-Андреевском наглядное тому подтверждение! И не только на стариков — люди, которые именуют себя правоверными мусульманами, могут даже священника убить — сколько таких случаев произошло за последнее время! Ну где ж и когда такое было раньше видано в странах ислама?..
Слов нет, традиции пока еще худо-бедно держатся, да только видит, видит старик, что постепенно, исподволь раскачиваются древние устои, на которых издревле держалась вайнахская самобытность. Съехавшиеся со всего света моджахеды (огради, Всемилостивейший, от встречи с ними!) учат молодых не только исламу, но куда больше насиловать и убивать. А разве на этом можно строить жизнь — на насилии и убийстве?..
И виноватых тут не найти. Вроде бы никто персонально в происходящем не виноват. Но ведь так не бывает, чтобы не было виноватых!..
О Аллах, вразуми Своих неразумных детей!
…Наблюдавшие за ним десяток людей, лежавших за камнями и в кустах, понятно, не могли подозревать, о чем он думает, этот бредущий за ишачком одинокий старик. Однако глаз с него не спускали.
Только Василий Турчанинов осторожно повернул голову в сторону устроившегося неподалеку старшего пары, Кирилла Валиуллина. Тот чуть заметно отрицательно качнул головой.
Значит, пропускаем, понял Василий. Собственно, он в этом не сомневался. Однако это у него был первый боевой выход, а потому решил на всякий случай посоветоваться хотя бы взглядом с более опытным товарищем.
Ничего не заметивший старик уже скрылся за поворотом втянувшейся в горную расщелину тропы, а до слуха лежавших в засаде бойцов еще какое-то время доносился отражающийся от скал звонкий цокот копыт веселого ослика. Ни человек, ни тем более его серый четвероногий помощник даже не подозревали, что прошли мимо десятка нацеленных в их сторону стволов.
— Теперь внимание! — чуть слышно проговорил Валиуллин.
Турчанинов вновь осторожно повернулся к нему. Ничего не спрашивая, выжидательно посмотрел на Кирилла.
— Так это ж был ихний разведчик, — пояснил тот. — Скоро пойдет вся банда.