— Ладно, вызывайте вертолет! — решил он.
Скородумов откровенно обрадовался. Журналисты же, во всяком случае, большинство из них, расстроились. Во всяком случае, делали вид, что расстроились. И в самом деле, кто знает, какие чувства они испытывали на самом деле? Быть может, только изображали недовольство, а сами рады-радешеньки, что кто-то принял решение отправить их вертолетом подальше от этой опасной вершинки…
— Миша, мы же отсюда такие репортажи сделаем! — наседали на Соломатова телевизионщики с канала НТВ. Они принимали его за своего армейского коллегу, не подозревая, что общаются с военным контрразведчиком. — Ведь такая удача подвернулась!.. Мы же сами за себя отвечаем!..
— Это вам только кажется, — ухмыльнулся Михаил. — Если будете на коне — обо мне никто не вспомнит, а случись что — ваше же руководство поднимет вой: кто лично виноват и что с ним делать… И потребуют подать им Ляпкина-Тяпкина…
Короче говоря, вертолет прилетел[4].
Вертолетчики были злые, как черти. Оказалось, они только собрались в баню, а их выдернули едва не из парной.
— Кто тут старший? — зарычал на оробевших журналистов командир экипажа.
Позднее Михаил с ним познакомился и даже подружился. Это и был Константин
Калюжный. Но это было позднее. А в тот раз даже ему, на что ко всему привычному человеку, стало не по себе под грозным взором командира экипажа.
— Я, — не стал запираться Михаил.
Калюжный смерил его тяжелым взглядом и процедил:
— Быть в готовности, скоро вылетаем…
Тут-то Соломатов и допустил ошибку, о которой затем пришлось здорово пожалеть.
— Слышь, командир… — отвел он Константина в сторону. — На вот тебе, к бане, чтобы не сердился.
Он протянул Калюжному банку водки. Тогда в Москве продавались такие жестяные баночки, по 0,33 литра. Удобные они были тем, что их никогда не подделывали (алкомафии заниматься этим было невыгодно — потому, наверное, их выпуск вскорости и запретили) и в дорогу такие брать было удобно: не бьются и тара почти ничего не весит.
— Спасибо, — уже мягче буркнул тот.
И ушел. Через несколько минут Соломатова отыскал борттехник вертолета.
— Вас командир вызывает, — сообщил он.
— Вызывает? — с нажимом переспросил Михаил.
— Ну, приглашает, — нехотя поправился борттехник.
В силовых структурах всего мира вообще очень болезненно относятся к подобным вещам: вызывать к себе офицера может только его прямой начальник. Любой другой, пусть даже генерал, и уж тем более другого ведомства, может только приглашать.
Оказалось, в салоне «вертушки» уже накрыт импровизированный столик, на котором одиноко торчала подаренная банка водки, а вокруг теснились небрежно, с зазубринами, вскрытые банки консервов и прочая немудреная армейская закуска — невесть откуда взявшиеся свежие парниковые огурцы, колбаса, толсто нарезанное размякшее серое сало, крохкий хлеб из полевой пекарни…
Поначалу Миша отреагировал на это вполне спокойно — ну что такое 0,33 на четверых здоровых мужиков, да еще при такой закуси? Но, как вскоре выяснилось, все получилось согласно известной шутке: «Сначала было пиво…». У вертолетчиков в «заначке» нашлась изрядная фляжка чистого медицинского спирта… А команды на взлет все не было — как потом выяснилось, «борт» должен был по пути забрать из Ханкалы известного всей стране генерала (не будем вспоминать его имя всуе и бередить душевную рану), у которого накануне погиб единственный сын-офицер и который прилетал позаботиться о его останках…
Короче говоря, пока ждали команду, прикончили и спирт. Вертолетчики заметно захмелели, разговаривали громко, начали вспоминать эпизоды из службы… Михаил несколько раз пытался напомнить им, что они «за рулем», но те только безмятежно отмахивались и наливали еще.
— В воздухе ГАИ пока не придумали, — раскатисто смеялся Калюжный. — Не боись, пяхота, доставим вас в лучшем виде! На всю жизнь запомнишь!
И ведь действительно запомнил — разве такое забудешь…
В конце концов, команда на старт последовала. Лететь предстояло прямо в Моздок, к счастью, не залетая за генералом.
Что это был за полет!..
Вертолет мчался над самой землей, едва не задевая передним колесом за поверхность. Он резко перепрыгивал через оказавшиеся на пути лесополосы, отдельные деревья и линии электропередач, причем, перепрыгивал так, что, казалось, трещала хвостовая балка. Геликоптер вдруг падал с обрыва к самой поверхности Терека, когда эта извилистая, со множеством рукавов, река оказывалась на пути. А потом вдруг свечой взмывал в синее небо…
Журналисты негромко поругивали вертолетчиков, особо, впрочем, не переживая: считали, что подобным полетом те мстят им за сорвавшуюся баню, свято веря при этом в их мастерство. И только Михаил, зная, сколько те «приняли на грудь», с замиранием сердца ожидал каждой их очередной выходки. А ну как что-нибудь не рассчитают в своих виражах!..
Нигде не ошиблись и доставили в Моздок и в самом деле в лучшем виде. Однако даже теперь, в жарко натопленной бане, и то Михаил почувствовал, как по телу прошелся холодок от тех давнишних воспоминаний.
…В конце концов поддался и этот узел. Соломатов скинул второй ботинок. С удовольствием стянул жесткие носки и безжалостно швырнул их в угол, где валялись какие-то тряпки. Предвкушая нынешнюю помывку, он специально зашел в магазин и купил пару новых. Наслаждаясь, пошевелил освободившимися от обуви грязными пальцами ног — за последние дни пришлось немало помотаться, а помыться все не удавалось.
И вдруг принял решение:
— А, ладно, уговорил, была не была, плесни и мне чуток.
— То-то же! — засмеялся Калюжный. — А то девочку нецелованную строит…
Он уже взялся за фляжку, когда дверь в предбанник распахнулась и в проем всунулась голова в форменной фуражке с «крылышками» на высокой тулье и жетоном дежурного на груди.
— Калюжный, Костя! Ты здесь?.. — обрадовался появившийся. — Хорошо, что я тебя нашел… Срочно на взлет!
— Чего? — летчику настолько не хотелось выбираться отсюда, что он решил понадеяться на то, что ослышался. — Мне же сегодня выходной дали — подмыться-подбриться!.. Ты же знаешь!
— На вылет! — перебил его дежурный. — Там что-то серьезное стряслось… Каких-то генералов раздолбали, — матюком разъяснил он ситуацию.
Голова дежурного исчезла. И только тогда Калюжный разразился длинной тирадой отборных ругательств.
— Опять из-за тебя баня срывается! — с досадой сорвался он на Михаила.
Какие-то генералы, которых где-то кто-то раздолбал, были, во-первых, далеко, а во-вторых, они были понятием отвлеченным, абстрактным. А друг, на котором можно сорвать злость — вот он, рядом сидит.
— Я-то тут при чем? — ошарашенный несправедливым обвинением, уставился на Константина Соломатов.
— A-а, при чем, не при чем… — махнул рукой вертолетчик и принялся натягивать комбинезон прямо на влажное от пота тело. — Как с тобой свяжешься, так обязательно баня сорвется, — уже более миролюбиво, стараясь придать голосу шутливые интонации, ворчал он. — Одно слово — пяхота…
Михаил, вздохнув, тоже принялся торопливо надевать свой «камуфляж».
— У сильного всегда бессильный виноват… — процитировал он по памяти дедушку Крылова.
— Ты-то куда собираешься?.. Тебя-то эти дела вообще никаким боком не касаются, — с завистливой досадой продолжал ворчать Калюжный.
— Да ну? — хмыкнул Михаил. — «Не касаются…», — язвительно передразнил он. — Да если я сейчас с тобой не полечу, ты ж меня потом вообще совсем с белу свету сживешь!.. Пошли, ас!..
Видя, что Константин влез в комбинезон быстрее, чем он натянул свой «камуфляж», ботинки Соломатов натянул прямо на босу ногу, без носков — старые, заскорузлые, надевать не хотелось, а новые, на немытые ноги, жалко… Даже завязывать шнурки не стал — просто небрежно заткнул их длинные концы за разлаписто оттопырившиеся берцы. Новенькие же, с необорванной еще этикеткой, носки так и остались дожидаться возвращения хозяина в предбаннике на лавке из обожженного дерева.
…Плохая примета, надо сказать…
Они выскочили из бани вместе.
— Не улетай без меня! — попросил Михаил друга. — Я только на КП заскочу…
Калюжный не ответил. Соломатов понял, что подождать вертолетчик его подождет, но только до разумных пределов — будет команда срочно вылетать, он полетит, специально для Михаила задерживаться не станет.
Константин поспешил к своему вертолету, стоящему на бетоне «рулежки» в общем ряду со своими трудягами-собратьями «Ми-восьмыми». Свой аппарат он ласкательно называл «Ми-шкой» — и Соломатову было приятно думать, что тут прослеживается ассоциативная связь с его именем…
Михаил быстрым шагом, едва не бегом, направился к башенке командного пункта с застекленным «фонарем» наверху. Нужно было точнее узнать, что же стряслось такое, что поднимают в воздух именно Калюжного. Здесь выходных как таковых не бывает, но время от времени летчикам, да и не только летчикам, всем офицерам давали отдохнуть — сходить в баню и побаловаться спиртным. И вызвать с такого полуофициального выходного человека могли только по причине очень актуальной.
Соломатову же быть в курсе происходящего полагалось по должности. Особенно если информация о разгромленной колонне и в самом деле верна — мог ведь дежурный и приврать что-нибудь, чтобы поторопить Калюжного, или сказать что-то не в полной мере соответствующее действительности, не разобравшись толком в ситуации…
На КП он сразу ткнулся в дверь с биркой «Посторонним вход воспрещен». По большому счету, Соломатов был здесь абсолютно посторонним. Однако его знали хорошо, а потому запретов для него не существовало.
В двери он столкнулся со знакомым офицером.
— Ты Калюжного не видел? — озабоченно спросил тот. — Его тут ищут…
— Он уже в «вертушке», — сообщил Михаил. — Его из бани вызвали, — счел нужным добавить он.
— Что значит быть лучшим летчиком полка… — с непонятной интонацией обронил знакомый и хотел уже идти дальше.