Взмыленные, уставшие кони остановились у крыльца дома зайсана. Еле живую Байчху вынесли из коляски на руках и уложили в постель. Долго она не могла произнести ни слова.
Когда Нарма распрягал лошадей, к нему подбежал с желанием помочь сын старого табунщика.
— Зайсан дома? — спросил Нарма у мальчика.
— Нет его. Еще вчера уехал! Наверное, опять за лисой!
«Знаю я, где сейчас охотится зайсан!» — зло подумал Нарма.
— Ладно… Принеси-ка мне побыстрее седло из конюшни, — велел Нарма юному помощнику.
Освобожденных от упряжки коней он завел через калитку в стойло. Там же оседлал гнедого скакуна. В это время из дома вышли два двоюродных брата Хемби — Лавга и Санчир. Ничего не говоря, они приблизились к Нарме и стали по обе стороны.
Хотя у них была разница в три года, Лавга и Санчир были одинаковы ростом, схожи лицом, походкой и характерами. Если бы незнакомый человек встретил их по отдельности, не смог бы отличить друг от друга. Обоим братьям было за тридцать, но они еще ходили в холостяках, батрачили у зайсана, питались объедками с господского стола и вообще чем-то походили на хорошо натасканных дворняг: науськай — разорвут в клочья! Когда Хембя выезжал на зимовку скота, чтобы проверить, в каком состоянии содержатся стада батраками, всегда брал с собой Лавгу и Санчира. Братья числились телохранителями зайсана. Горе было тому, на кого укажет зайсан: «Ату!» У не обремененных заботами братьев был запас сил, а насчет ума они не беспокоились.
— Эй, парень! Может, ты скажешь нам, куда надумал ехать? — спросил Санчир.
— Брысь отсюда! — сказал ему Нарма, разворачивая коня боком, чтобы вскочить в седло.
— Сними седло, а коня поставь на место! — с нехорошим блеском в глазах потребовал Санчир.
— Уберитесь с дороги, шавки! — скомандовал почуявший недоброе Нарма. Рука его так и впилась в рукоять плети.
Как управляющий, Нарма всегда давал братьям указания: где и чем заниматься днем. Ленивые, полусонные, ничего толком не умеющие делать, они выполняли самые тяжелые, грязные работы. Однако за ними нужен был глаз. Отвернешься — свою же работу изгадят, не думая о последствиях. Они подстраивали Нарме подлости, но все же боялись его. Теперь, кажется, все в доме зайсана поменялось своими местами.
— Ну-ка потише! — выкрикнул Лавга. Он подошел к Нарме сзади, схватил за руки и приказал брату: — Санчир, сними чембур и подай мне.
Нарма оттолкнул его. Но Санчир уже бросился на него, сдавил шею, сбил с ног каким-то заученным ударом.
Они скрутили Нарме руки, на всякий случай связали и ноги тонкой волосяной веревкой и потащили к низкому полуподвалу, где хранилась сбруя летом. Зимой здесь укрывались от холода сторожевые собаки. Нарму бросили на пол и заперли снаружи дверь.
Он долго и отчаянно бился, перекатывался поближе к железным предметам, чтобы перерезать веревку на руках, но ничего не смог сделать.
«Как эти олухи могли на такое решиться? Раньше они боялись не только моего слова, а взгляда. Зайсана дома нет. Неужели Байчха дала такое приказание? Приедет Хембя, он велит освободить меня… А вдруг он привезет Сяяхлю?»
Нарма до утра не сомкнул глаз, все думал, думал.
Утром братья принесли Нарме кувшин чая и кусок пресной лепешки.
— Кто велел вам так измываться надо мной? — спросил Нарма у своих насильников. — Где вы будете искать спасения, когда мне развяжут руки?
Тень испуга пробежала по лицу Лавги — он уже однажды испытал на себе кулаки Нармы. Но другой хмуро, как заговоренный глядел в землю.
Лавга развязал руки, чтобы Нарма мог взять кувшин. Нарма действительно дотянулся до кувшина и сильным броском вышвырнул его за порог. Рванулся было встать, но братья одновременно навалились на него, заломили руки назад. Вдобавок завязали платком рот и ушли.
Вечером второго дня Нарма услышал со двора голос Хемби. Зайсан с кем-то разговаривал. Но к подвалу он так и не подошел.
Третьи сутки лежал Нарма связанным… Теперь он уже не сомневался: Хембя замыслил-таки жениться на Сяяхле. «Что ж, захочет зайсан жениться — никто не помешает ему. Но если зайсан так тверд в своих намерениях, зачем ему держать взаперти какого-то батрака? Он мог бы просто изгнать меня из хотона. Мне даже некуда головы приклонить — сирота… Какой я соперник?»
В полдень появились братья, развязали руки и ноги.
Хембя сидел в своей комнате в нарядном халате, наброшенном на плечи. Зайсан был занят делом — строгал кусок дерева, мастерил какую-то игрушку. На другом столе выстроились в рядок крохотные божки, такого же размера лошадь, верблюд, волк, баран, лисица. За этим праздным занятием Нарма заставал Хембю нередко и раньше.
Увлечение резьбой по дереву было у зайсана нешуточным. Иногда он брал с собой двух-трех человек, отправлялся с ними в заволжские леса, привозил оттуда целую подводу кленовых, дубовых, ясеневых и ольховых поленьев. Прихватывал для последующей доделки облюбованную корягу, затейливый пень или другой какой вытвор природы. В окрестностях не было ни одного такого любителя поделок, как Хембя. Его мастерство удивляло заезжих гостей, находились и такие поклонники таланта Хемби, что приезжали взглянуть на его домашний музей издалека. Все это были люди праздные. Скотоводы не признавали такого занятия всерьез. Если в какой-либо семье дети брали в руки нож и палку, мастерили себе из глины куколки, родители отчитывали ребенка: «К чему эти глупости? Или тебе время девать некуда, как нашему зайсану? Сходи вон лучше наскреби курая в степи на растопку или сена положи коровам!»
— А-а, Нарма пришел? Иди, иди поближе, садись, — сказал Хембя, как и прежде добродушно, делая вид, что ничего не случилось.
Нарма подошел к указанному месту, но перехватив пристальный взгляд зайсана, спрятал руки за спину.
— Дай-ка взглянуть, что там у тебя с руками, — потребовал Хембя.
Нарма показал руки.
— Что за полосы? — спросил зайсан недовольно.
— Это следы от чембура, — пояснил Санчир. — Нарма полез драться… Пришлось связать его.
— Ух, прохвосты! — ругнулся на своих холуев зайсан. — Вот я прикажу сейчас, чтобы Нарма так же повязал вас с Лавгой, и посмотрю, что вы запоете в подвале!
Хембя стал шарить глазами по углам комнаты, будто отыскивая чембур. На глаза попалась плеть, висевшая на стене. Зайсан кинул плеть Нарме.
— Бери, Нарма, плеть и накажи своих обидчиков, как тебе захочется. А потом я их отдам тебе в вечное подчинение.
Это была хитрая придумка: пусть Нарма сорвет злость на двух дураках и оставит одного умника в покое. Пусть холопы звереют во вражде друг с другом. Настанет момент, когда плеть эту зайсан переложит в руки кого-либо из братьев, чтобы потасовка шла по замкнутому кругу.
Нарма уже хорошо понимал, по чьей спине скучает эта плеть. Зайсан вздрогнул от его взгляда, обращенного прямо к нему в душу. Не в шутку заорал на братьев, ждавших решения своей участи:
— А ну-ка, собаки, вон с моих глаз! Убирайтесь сейчас же в свою конуру!
Когда братья ушли, Хембя подошел к Нарме, сел рядом. Резким движением, будто змею, сбросил плеть с колен неподвижного Нармы.
— А теперь, сынок, слушай меня внимательно, потому что сегодняшний разговор может быть и последним для нас с тобой, — начал зайсан и на секунду смолк, заглядывая Нарме в глаза. — Тебе должно быть понятно, почему разговор может оказаться последним. Если ты не послушаешь меня, не захочешь понять, больше нам толковать будет не о чем. Поймешь, примешь мою заботу о тебе — станешь моим другом и сыном навсегда.
— Чего вы от меня еще хотите? — еле смог проговорить Нарма. Глаза его наполнились слезами, горло сдавили спазмы.
— Ну, ладно… Я понимаю: тебе тяжело… Но мужчинам не полагается плакать. Я всегда считал тебя умным парнем.
Зайсан радовался слезам Нармы: если человек плачет, значит, он почти покорился своей судьбе.
— Ты хоть понял, какой опасности подвергал свою госпожу, когда гнал лошадей по кочкам? Три дня она в постели, не может встать, совсем разбита… Она ведь была тебе матерью все эти годы и никогда не желала тебе плохого!
— Это все произошло случайно, по моей глупости, — сознался Нарма, втайне надеясь, что вся его вина только в этом.
Зайсан, похоже, долго готовился к разговору.
— Я верил в то, что ты поймешь свою вину. Ведь мы содержали тебя, учили, ухаживали, как за родным. — Хембя глубоко затянулся дымом. — На всей земле небось нет такого человека, который ежедневно питается утиным мясом, приносящим долголетие. Завтра мы с Байчхой уйдем в иной мир, все сгниет, превратится в тлен, что наживалось годами. Это Байчха избрала тебя в наследники, она убедила меня, что Нарма — достоин быть сыном. И ты с ней так обошелся! И еще обижаешься на нее и меня готов съесть глазами? За кого? За девку, которая еще неизвестно кому достанется! Бог столько загадок заложил в каждую женщину — сто лет не хватит, чтобы разгадать. Сегодня она ангел, а когда захомутает браком, превращается в домашнего скорпиона. Бог смилостивится, Байчха встанет. И тяжело больная, она готова простить тебе все — вот что за человек твоя названная мать! Но пойми же, дурачок: мы все не вольны на этом свете делать то, что нам вздумается. Для нойона Дяявида я такой же холоп, как ты для меня. Если он с благословения преосвященного багши решил меня женить, то как же я могу отказаться?.. Я понимаю тебя, Нарма. Когда-то и я был молодым, в те годы натворил множество ошибок. Мне и сейчас стыдно за свою молодость. И от тебя отойдет прошлое: не по душе тебе племянница Байчхи, шут с ней, с кривоногой. Любую другую засватаем. Поезжай по степи и лишь укажи пальцем. Но судьба Сяяхли решена нойоном. Так же, как наши с тобой судьбы… Мне еще хуже! — вскричал, заламывая руки, зайсан. — Мне нужно гнать от себя Байчху, а я с нею жизнь прожил!
«Если нойон Дяявид, Бааза-багша и Хембя задумали что-нибудь, едва ли их остановить. Говорят же люди: как бы далеко ни прыгала лягушка — все остается в своем болоте… Ведь и Сяяхле небось твердят то же самое, пугают нойоном и багшой… А мне как жить?» — думал Нарма, уставясь ничего не видящими глазами в пол.