— Не подходи близко! Со мною случилась беда!.. Скорее позови трех старейшин рода, хочу говорить с ними.
Со старейшинами он тоже простился на расстоянии.
— Вот что, почтенные люди! Дорогая супруга! — сказал он. — Я заразился в пути этой страшной болезнью, приехал напоследок взглянуть на вас, да простят меня бурханы за принесенные вам хлопоты. Слушайте, меня, люди! Снимайтесь и переезжайте на другое место. До рассвета вы должны удалиться верст на десять.
Мудрого Хейчи очень любили в хотоне. Поднялся плач. Жена рвалась к телеге.
— Остановись! — приказал ей Хейчи. — Живи ради ребенка! И вы не плачьте обо мне! Уезжайте скорее, я рад, что еще раз увидел вас всех.
— Не приходите и хоронить! — напомнил Хейчи. — Душа и тело мои сами уйдут к Эрлык номын хану. Сюда вернетесь только через три года.
Мужчины попрощались с умирающим Хейчи поклоном, попричитали женщины, и хотон снялся со своего места.
После отъезда однохотонцев Хейчи собрал в себе последние силы и посадил у колодца в лощине привезенные деревья. Джолум и телега запылали. И откочевавшие увидели с бугра огромный костер и бросившегося в тот костер обреченного болезнью человека…
Через три года ранней весной люди рода Чонос возвратились к месту прежней стоянки. За это время никто не осмелился туда заглянуть. В народе ходила молва, что дух этой болезни три зимы и три лета витает над местом погребения и болезнь может еще ужалить любопытного.
Люди не спешили к страшному месту. Они пригласили из хурула трех старых гелюнгов, собрали знатных людей рода на обряд изгнания злого духа болезни.
И когда они подошли к тому месту, то увидели недалеко от обвалившегося колодезного сруба настоящее диво: там пышно цвела молодая яблоня!
— О, хяэрхан! Бурхан-багши! — старейшины и монахи опустились у дерева, шепча слова молитвы.
К тому времени подошло все кочевье, и люди с благоговением тоже падали ниц у дерева.
— То чистая душа Хейчи, достигнув рая, послала нам это райское дерево на счастье… — рассудили монахи.
Год тот удался неслыханно щедрым на покосы. Род Чоносов разбогател. Все это суеверные люди отнесли за счет яблони Хейчи. И с тех пор к яблоне стали приходить с горем и радостью. Молодожены приносили сюда свои дары, несчастные просили под яблоней помощи у духа мудрого Хейчи. В пору изнурительной засухи, в дни гибельных буранов вся община сбивалась у яблони. Появились паломники из самых дальних хотонов. Взять замуж девушку из хотона, где растет райское дерево, считалось большой честью для степняков.
И вот сегодня к яблоне пришли стар и мал в надежде, что священное дерево отведет от них руку карателей.
Когда Церен приблизился к логу, он увидел хоровод стенающих и плачущих людей, ходивших вокруг яблони. Сорок девять раз должны они были обойти яблоню вокруг и затем, отдав земной поклон, взять щепотку земли, как заклинание от беды.
Церен терпеливо ждал, пока моление это кончится. Люди поодиночке стали подниматься с земли. И тут они заметили Церена. Как бы ни тяжело было у них на душе, появление давно исчезнувшего из хотона сына Нохашка, да еще по слухам убитого на войне, тоже многие восприняли, как диво, в которое не очень-то и верилось.
— Церен, поднимись на телегу! — стали просить его. — Слух прошел, что тебя красные убили. Да ты ли это, Нохашкин сын?
Церен сошел с коня, взобрался на чью-то телегу. Толпа сбилась вокруг. Церен видел вымученные улыбки.
— Эк, вымахал-то! Не женился еще? Говори же скорее, чего молчишь? — торопили со всех сторон.
Церен думал о том, с чего начать непростой разговор.
— Товарищи, отцы, матери и сестры! — сказал он, едва пересиливая волнение. — Прошло почти шесть лет, как меня увезли из хотона. За это время перевидел я хороших и плохих людей. Сиротская доля не бывает легкой. Батрачил у Бергясова дружка, был коноводом у белого офицера. Когда под ним убили коня, отдал господину поручику своего, думал, он посадит меня сзади. Офицер бросил меня в бою. И не просто так, ваше благородие, был тот поручик, а брат жены… Попал в плен… Вот так ласкала меня судьба на чужбине! И все же, дорогие однохотонцы, ваша беда сейчас страшнее! Не знаю, смогу ли помочь вам, но вчера, когда ночевал в Адгудовском аймаке, прослышал я, кто убил тех двух кадетов.
— Говори же, Церен, скорее! Может, твое слово отведет от нас беду.
Церен продолжал, не торопясь:
— Те двое наткнулись на дезертиров в балке. Если бы кадеты проехали мимо, все обошлось бы. Но белые стали требовать документы, угрожали расстрелом. И тогда один из дезертиров застрелил их из карабина… Вот какая история. Разве человек знает, когда творит зло, чем обернется это зло для других?
Люди возмущенно зашумели. Раздался вопрос:
— Скажи, Церен, где сейчас те дезертиры? Может, они примут вину на себя?
— Ищи ветра в поле! — ответили на этот вопрос из толпы.
— Люди добрые! — перекрикивая гул толпы, продолжал Церен. — Зло здесь не в солдатах, не желающих воевать. Все зло в тех толстосумах, что не дают встать на ноги нашей народной власти. Конечно, они хотят, чтобы власть осталась за ними, а потому всякой хитростью натравливают бедняков на новую бедняцкую власть и защитницу ее — Красную Армию. Меня послали в степь из Астрахани, где теперь новое калмыцкое правительство, а руководит им учитель Араши Чапчаев.
— Учитель — хороший человек! Только он в Астрахани, а мы здесь, и нас беляки давят, как волки овец.
— Ладно, не перебивай парня!
Церен извлек из бокового кармана пиджака газету «Известия», где было напечатано «Воззвание к калмыцкому народу», развернул ее.
— Братья мои, я прочитаю вам слова, обращенные к вам нашей бедняцкой властью и Лениным, самым справедливым человеком на земле, отдающим жизнь свою и душу свою за лучшую долю простых людей, таких же чернокостных, как мы с вами, будь они русские, украинцы или калмыки…
— «Братья калмыки!» — начал читать Церен.
— Подожди, Церен, — остановили его, — скажи сначала, кто он такой, Ленин? Он вместе с Араши или от другой какой власти?
— Ленин вместе с Араши… Он — вождь бедноты. Он с большевиками и народом прогнал царя и Временное правительство. Сейчас он глава Российского правительства рабочих и крестьян. Это правительство защищает бедных, хочет, чтобы простые люди жили без нужды и страха.
— Русским хорошо, а калмыкам на что надеяться? Вот пришли солдаты и убили восьмерых наших ни за что ни про что!
— А почему он говорит: «Братья калмыки»?
— Потому что, хотя он и русский, но родился недалеко от Калмыкии, знает страдания всех малых народов: чувашей, татар, мордвы, калмыков… Всем этим народам Советское правительство дает право жить, как они захотят!
— Ты скажи, Церен, а какой веры Ленин, если он, как и мы — волжанин? — спросил вездесущий дед Онгаш.
Церен не мог ответить, какой веры Ленин, смутился. Он думал, как получше ответить старику, чтобы тот понял его и не обиделся. На помощь Церену пришел Чотын.
— Аава, — обратился он к деду Онгашу, понявшему смущение Церена по-своему. — Почему не даете парню рта раскрыть? Церен столько лет не был дома, скитался на чужбине. Кое-что узнал из того, чем люди живут на белом свете. Неужели ты забыл пословицу: «Лучше спроси у парня, объехавшего мир, чем у старика сидня, не покидающего джолума!»
Толпа успокоилась. Чотына, сына Хейчи, посадившего священное дерево, здесь слушались.
— Власть Советов, власть Ленина и Араши несет калмыкам волю от всяких господ, землю, пастбища и равенство между людьми! Жизнь теперь будет без князей и нойонов!.. Слушайте, о чем сказано в Обращении Совета Народных Комиссаров, — говорил Церен.
Шум затих. Церен читал долго. Толпа замерла, вслушиваясь.
— «За это освобождение борется Рабоче-Крестьянское правительство и его Красная Армия… Нужно, чтобы весь калмыцкий народ, как один человек, восстал против царских генералов, белогвардейцев и помог Красной Армии быстро смять Деникина…» — закончил Церен с подъемом.
— Хорошие слова! — сказал рослый со всклокоченными, будто в драке, волосами табунщик. — Только многое ли от нас зависит? Ты скажи, Церен, есть ли хоть сила, чтобы унять разбойников в золотых погонах? Одним-то нам не управиться с этими бандитами. Кто там с Лениным, у него есть еще люди?
— Я уже сказал: Араши Чапчаев, — начал перечислять Церен. — Еще, если помните, к нам приезжал русский доктор Вадим Семиколенов. Он тоже большевик, встречался с Лениным. И еще много красноармейцев. Пешие и конные. Они бьются с белыми, чтобы прогнать их отсюда. Вот Красной Армии-то и зовет Ленин помогать всеми силами.
В это время на взгорке показались четверо верховых.
— Така со своими подручными! — предупредил Чотын. — Спасайся, сынок, как бы они на накинулись на тебя!
— Я никуда от вас не уйду! — решительно заявил Церен. — Вы собрались здесь просить бога, чтобы отвел от хотона беду. А беда — вот она, своя, доморощенная. Надо, мужчины, самим добывать свое спасение. Взгляните на бугор: там красуется на строевом коне разряженный в казачий мундир сын Бергяса. Он заехал в чужой хотон, украл чужую невесту, запер ее дома и держит на привязи, как собаку! Разве это порядок для честных людей? Обычай нужно уважать всем! А если за него нужно драться, давайте все постоим за порядок! Кто согласен служить в Красной Армии, седлайте коней! Нас ждет Араши!
Рослый парень, протиснувшийся сквозь толпу к телеге, заявил громко:
— Я хоть сейчас! А ты знаешь дорогу к красным? Там есть калмыки?
— Еще сколько! — объявил Церен. — Ока Городовиков командует дивизией красных конников. Считай, генерал калмыцкий! Наш земляк Василий Хомутников командует полком, Харти Кануков — бригадой.
Така с приспешниками медленно съехал в лог и теперь протискивался к телеге, на которой стояли Церен и Чотын. Старый Чотын поднялся и стал рядом с Цереном, чтобы не дать Таке расправиться с парнем.
— Ты что здесь раскричался? — с ухмылкой спросил у Церена сын старосты, выставив впереди себя плетку. — Рассуждаешь, будто ты теперь и нойон, и глава рода, и всем нам начальник! Может, ты уже царем заделалс