Вадим предъявил Чапчаеву свой мандат.
— Вот так бывает! — с упреком покачал головой Араши. — Я с ним запросто, как с другом, а он, оказывается, прибыл как начальник!
Араши, улыбаясь во все лицо, вернул Семиколенову мандат и удостоверение.
Когда военные ушли, Вадим придвинул свой стул поближе к председательскому, спросил по-свойски:
— Араши, что с Цереном-то? Не пропал ли паренек в этой заварухе?
— О, Церен проявил себя сверх ожидания! Послали мы его агитатором в тыл, а он чуть не весь хотон перевел через линию фронта. Сейчас командует взводом под Черным Яром.
— Твое воспитание, учитель! — горячо, с благодарностью сказал Вадим другу.
— Кто знает, чьи добрые семена дали всходы. Я часто думал о вас обоих, когда вы уехали на хутор, — проговорил Араши и, помолчав, добавил: — Если сказать откровенно, я и не надеялся, Вадим, что революция произойдет так быстро.
— События иногда опережают наши планы… — улыбнулся, хлопнув его по плечу, Вадим.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В конце девятнадцатого года белоказачьи войска были отброшены от Черного Яра. Откатывались они к югу, бросая на дорогах снаряжение, госпитальные подводы, склады с обмундированием. Отступление прикрывала немногочисленная, но свежая, недавно с отдыха, первая Астраханская казачья дивизия. Дивизии недоставало на сплошную оборону. Казаки отбивались отдельными контратаками, затем отходили, создавая очаги сопротивления в русских деревнях и калмыцких хотонах. По ночам их прижимал к жилью лютый мороз.
Разведвзвод Церена Нохашкина в количестве тридцати бойцов вышел с наступлением темноты в сторону хотона Шар-Даван. По данным беженцев, днем там появлялась небольшая группа белых.
Еще летом, когда по фронту прогремела весть о том, что красный агитатор Церен Нохашкин привел из-за линии фронта мужчин целого хотона, Шорва добился у командования разрешить ему служить во взводе земляков. Участие в боях рядом с Цереном еще больше сблизило бывших подпасков Бергяса.
Вот уже полгода Шорва — командир первого отделения во взводе Церена и замещает взводного, когда тот отлучается по делам службы.
Под вечер мороз крепчал, громко хрустел мохнатый ледок под копытами лошадей, морды коней, башлыки и шарфы красноармейцев покрылись инеем.
По всем приметам хотон Шар-Даван должен был уже показаться — располагался он на берегу озера. Когда бойцы поравнялись с высокой грядой нескошенного камыша, к Церену приблизился, коснувшись стременем о его стремя, Шорва. Стыдясь и заикаясь от смущения, Шорва проговорил:
— Церен, в этом хотоне живут родители Кермен… А что, если и девушка с ними?
— Тебя это пугает? А я-то думал: какой у меня храбрый заместитель! — пошутил Церен и тут же заговорил всерьез: — Вышибем беляков и тут же свадьбу сыграем! Тебе, Шорва, теперь ни одна красавица не откажет.
— Тише! — попросил Шорва друга. — Зачем ты так? Мне бы только взглянуть на нее.
— Можешь не сомневаться… Девушка, каких поискать! За тебя, между прочим, пострадала, не приняла в женихи Таку.
— Така — зверь! — Шорва от возмущения тряхнул головой. — Но говорят: он выжил! Отлежался и сбежал!.. То-то кровушки попьет из людей в отместку!
— К сожалению, это так… Лабсан лишь оглушил его прикладом… Ты же помнишь, какая голова у Таки? Как у кабана, ее и пуля не всякая возьмет!
Помолчали, прислушиваясь к приглушенному цокоту копыт за спиной. Шорва снова думал о Кермен. После рассказа Церена девушка эта была для него лучшей на свете. А тут еще Церен со своими шуточками: «Твоя будет Кермен! Засватаем!»
То, что Кермен девушка хорошая, Шорва понимал и сам: Бергяс не станет сватать за своего сына абы какую. «У него наметан глаз на красавиц», — подумал Шорва, вспомнив Сяяхлю.
— Она смелая, но и ты не из робких! — подбадривал Церен.
Хотон возник сразу за поворотом дороги. Был тих, пустынен. Тишина оказалась тревожной и скорбной. Мужчин — никого. Женщины, если и были в отдельных кибитках, не могли слова вымолвить от горя.
Вчера здесь стоял небольшой отряд белых, человек тридцать. Куражились сутки, перерыли все сундуки, съели двух коров, еще двух угнали с собой. Почти вслед за грабителями, будто ждали в камышах, появились еще восемь всадников, среди них трое калмыков. В одном местные узнали хромого сына Бергяса. Другой, в погонах офицера, был известен каждому — сынок Миколы Жидко. Офицер приказал пороть шомполами всех мужчин за сочувствие к большевикам… Один старик скончался, не выдержав наказания… Отца Кермен вывели на площадь. Сначала били, допытываясь, где спрятал дочь… Затем офицер выстрелил ему в голову.
А Така в это время расправлялся с матерью Кермен. Женщина валялась у него в ногах, прося за мужа. А потом, когда старика не стало, Така пригрозил ей, ударив нагайкой, если дочь сама не явится к нему в хотон Чонос, мать заплатит за ее упрямство собственной жизнью.
Девушку они все же нашли…
Церен и Шорва слушали горестный рассказ, еле сдерживая себя от гнева. Когда хозяйка кибитки узнала, что перед ней стоит жених Кермен, она подошла и по-матерински благословила бойца.
— Сынок, милый, спаси девушку, вызволи Кермен!.. Проклятые убийцы не могли далеко уехать.
Шорва выхватил из ножен клинок и поцеловал его.
— Церен! — обратился он к взводному. — Ты должен отпустить меня! Сам понимаешь, настала та минута…
— Не горячись, Шорва, — остепенил друга Церен. — Дело здесь не только в Кермен. Нужно уничтожить Таку — этот зверь уже не раз попробовал человечины. Он отступился от чести и совести, льет кровь потоком. Давай-ка хорошенько подумаем…
— Церен! Ты же понимаешь, что я не могу…
— Понимаю! — оборвал его Церен. — Поэтому приказываю: вас — десять! Выступаете в погоню за бандой всем отделением. Така с дружками действуют отдельно, справитесь сами. Обнаружите крупные силы — посылай связного… На вашей стороне внезапность, ваш союзник — мороз… Вряд ли привыкшие бражничать каратели в такой холод будут торчать на улице. Часового срубите с ходу, а дальше действовать по обстановке.
— Есть! — отчеканил Шорва и выскочил на улицу.
Уже у коновязи Церен предупредил:
— Копыта лошадей оберните тряпьем!.. И еще вот что… Там Жидков… Нельзя его убивать, привези живого. Пусть я буду ненавидеть сам себя до конца дней за малодушие, но его осудит ревтрибунал.
Несмотря на то что соседний хотон был в трех верстах от Шар-Давана, отделение Шорвы возвратилось лишь в полночь. Шорва переусердствовал: вместе с Борисом он привез связанным и Таку, и еще двух белоказаков, захваченных в одной кибитке. В схватке с Борисом Жидковым, памятуя о строгом наказе командира, красноармейцы действовали лишь прикладами. Жидков успел застрелить одного из пистолета, но сам был тут же обезоружен другими подоспевшими бойцами.
Неожиданное сопротивление оказала Шорве Кермен, отысканная в дальней кибитке. Когда пред нею предстал незнакомый человек в краснозвездном шлеме и попросил собираться, чтобы ехать к матери в Шар-Даван, девушка с плачем отказалась.
В разгар схватки ей удалось выскочить из джолума, где ее охранял часовой. Кермен была рада, что удалось спрятаться у пожилой калмычки. Она считала себя почти спасенной и, измученная, уснула под кроватью в натопленном джолуме. А тут опять военные и снова надо куда-то ехать…
Высказав все свои доводы, Шорва решился на последнее.
— Кермен! Ты помнишь Церена Нохашкина, что уберег тебя от надругательства в кибитке Бергяса?
— О, того парня я не забуду вовек! — воскликнула девушка. — Только где он теперь?
— Он в вашей кибитке сейчас в Шар-Даване. Сидит, беседует с матерью. Он мой командир… Церен разрешил мне догнать бандитов и спасти тебя. А мать просила привезти домой, если ты еще жива.
Кермен плакала, не решаясь довериться человеку, которого видела впервые.
Наконец сторону Шорвы в этом их споре приняла пожилая тетушка, укрывшая Кермен.
— А ты не врешь, что Церен Нохашкин у нас в хотоне? — не однажды спрашивала Кермен, уже сидя в санях.
— Знаешь, Кермен, — отважился на последнее Шорва. — Мне совсем не грех и клятву тебе дать… Ведьмы с тобой не такие уж и чужие.
— Сейчас ты начнешь рассказывать баечку о том, что все калмыки в конце концов родня.
Шорва вздохнул удрученно:
— Нет, Кермен!.. К сожалению, мы с тобой не родня.
— Было о чем жалеть!.. Если ты действительно хороший человек и привезешь меня домой, к матери, я не знаю, что сделаю для тебя и твоего командира. Ведь спасителя можно и поцеловать. Жаль, что я не сделала этого, когда тот парень оседлал для меня кобылу во дворе Бергяса.
— Свою ошибку ты можешь исправить сегодня же… Твой спаситель Церен ждет тебя. И тех вон, что едут за нами в санях связанными.
— Откуда тебе известно, что это тот самый Церен из хотона Чонос?
— Я друг Церена. И тоже из рода Чоносов. И зовут меня, между прочим, Шорва.
И это сообщение не удивило Кермен.
— Шорв, как Церенов, по степи много…
— Мне говорили, что Шорвой зовут твоего жениха, — со смутной надеждой на то, что Кермен наконец догадается, кто рядом с нею, намекнул парень.
Девушка на миг задумалась. Но тут же сказала печально, улыбнувшись:
— Мой нареченный, сказывали мне, мал ростом, конопат и заикается.
Усмехаясь нарисованному недобрым человеком портрету, Шорва осторожно спросил у девушки:
— А что, если я тот парень, за которого тебя, Кермен, сватали?
— Не верю! — упрямо твердила Кермен, украдкой поглядывая на Шорву.
— А если Церен подтвердит?
— Церен… Церен — это такой человек… Он не может сказать неправды.
Шорва понимал, что весь этот разговор не ко времени, но все-таки спросил девушку:
— Значит, у меня есть еще кое-какая надежда… на Церена, если он убедит тебя, что тот самый Шорва — я и есть.
— Да, — тихо отозвалась девушка, пряча лицо в воротник шубы… — Плохие слова о моем женихе я слышала от Бергясова сына… Я ненавидела его и не верила ни одному слову. Но сама себе дала клятву: