— «Очень мила», — передразнил Моррис младшего брата. — Ну ты и сказанул, братец. Милой ее даже я не назвал бы. Зато она… она… Клэрри — это что-то! — Он обнял Алекса за плечи и кивнул в сторону полотен на задней стене галереи. — Посмотри на эти картины, брат. Смотри и учись!
Алекс послушно разглядывал гигантские красные полотна и даже, кажется, на миг проникся восхищением Морриса. В картинах не было ни формы, ни смысла, но что-то в их красных образах все же было… что-то живое и яростное. На один-единственный миг в глазах Алекса картины стали частью Клэрри; художница и ее творения слились в едином танце, языками пламени охватили стены и потолок галереи. Алекс глотнул шампанского и вытер испарину со лба.
— Ага! Ты тоже видишь, — шепнул ему на ухо Моррис.
Бородка брата защекотала шею Алексу, и он раздраженно отшатнулся.
— Что вижу? — Алекс почесал шею. — Я очень рад за тебя, но ты как был чудилой, так и останешься.
Шутка не прошла: Моррис был настроен серьезно.
— Жуть берет, да? — спросил он, глядя в глаза брата. — Моей жене, как видишь, ограничения неведомы. В отличие от обычных людей, как мы с тобой, она не умеет себя сдерживать. Самообладание не для нее.
Алекс поставил бокал на подоконник. Музыка, до сих пор вполне терпимая, внезапно стала громкой до боли в мозгу, до клацанья зубов. Алекс поморщился и вздохнул устало.
— Не надо, Моррис. Прошу тебя, не начинай. Я не хочу споров в день твоей свадьбы.
— Ха! Ясное дело, не хочешь, — фыркнул Моррис. — Драчка с женихом — это же так неприлично. Мы этого не потерпим в нашем благопристойном обществе.
— Зачем все это, Моррис? Почему ты вечно пытаешься запихать свои взгляды мне в глотку? У тебя своя жизнь, у меня своя. Я рад, что ты нашел себе жену. Честное слово, очень рад. На том и порешим, идет?
Моррис расхохотался.
— Ну и чушь же ты несешь, братец. Это ты вечно судишь меня, вечно пытаешься подсечь, превзойти. Я в жизни не встречал такого любителя посоревноваться. И такого критикана, кстати говоря. Только вот никак в толк не возьму, чего ты добиваешься — себя под меня переделать или меня под себя. — Он приблизил свое лицо к лицу Алекса и еще настойчивее заглянул в глаза.
— Ты пьян. — Алекс отстранился.
— Верно, Алекс, верно. — Моррис потянулся за бутылкой. — Шампанского?
— С удовольствием. — Алекс не без труда улыбнулся, и Моррис щедрой рукой наполнил его бокал. Шампанское полилось через край.
— Потанцуем, дорогой?
Тильда подскочила к оставшемуся в одиночестве мужу — Моррис пошел в обход по залу, наполняя пустые бокалы и подергивая плечами в такт музыке.
— Бывают моменты, когда я его ненавижу, — выдохнул Алекс, но Тильда его услышала:
— Ничего подобного. Братья всегда соперничают, это нормально. Ты его обожаешь, и при этом он доводит тебя до белого каления. — Она игриво ущипнула мужа за щеку.
— Наверное, ты права. — Алекс глянул на жену. Прелестна. Умопомрачительно хороша в этом голубом бархатном наряде. А порхает, как ангел. — Пойдем танцевать. — Он взял ее за руку — и в этот момент красный смерч, просвистев через весь зал, тяжело приземлился прямо на его изуродованный палец правой ноги.
— Ой, прости, Алекс, — раздался голос Клэрри из-под гривы необузданных кудрей. — Я тебя не заметила.
— Ничего, — процедил Алекс, кривясь от боли.
Где-то на другом конце зала, невидимый в толпе гостей, хохотал Моррис.
После отпуска в Бродстейрзе остались и другие снимки: братья с какими-то чужими ребятишками в викторианских костюмах на праздновании «Недели Диккенса» (что за неделя такая?); отец с мамой — отец дремлет в шезлонге, а мама машет руками, чтоб ее не снимали. На следующих страницах шли фотографии из старого родительского дома, со всяческих вечеринок и празднеств… Алекс не видел этих карточек уже много лет.
А почему, собственно, альбом оказался на столе? Неужели Тильда шарила по его кабинету и даже не потрудилась поставить альбом обратно в книжный шкаф, чтобы скрыть следы своего беспардонного любопытства?
Чем больше Алекс думал об этом, чем явственнее представлял жену сующей нос в ящики и полки, тем реальнее выглядела его догадка. Он уже кипел от ярости. Да как она посмела! И это после всех ее лживых слов об уважении к частной жизни каждого, о том, что человек имеет право на тайны даже от собственного супруга? Читала ему нотации, а сама не стеснялась рыскать по его кабинету?!
У Алекса руки чесались кому-нибудь двинуть — Тильде, или Моррису, или пузану Брайану Тэкстону, или Клэрри с ее безумными глазами, или этой упившейся стерве, которая разрушила его надежды. Он с треском захлопнул альбом и что было сил жахнул кулаком по столу: да провались оно все к такой-то матери! Острая боль пронзила запястье. Алекс замотал рукой, прижал к губам кулак — костяшки от удара покраснели — и взвыл, чувствуя, как злые слезы жгут веки.
Небось смеются над ним. Вся эта компания наливается запасами из его бара, поднимает на смех, хихикает и перешептывается, как школьники за партами. Быть может, уже и Тэкстоны вернулись, так что вся шайка заговорщиков в сборе. Точно. Это заговор против него. Выставив его из гостиной под предлогом поисков Клэрри, Джуди с Тильдой тут же рванули наверх и шепотом вызвали Тэкстонов:
— Он ушел, путь свободен, выходите!
И Тэкстоны выползли из укрытия, чтобы присоединиться ко всеобщему веселью. Без него, Алекса.
Ладно, пусть все не совсем так. Пусть теория всеобщего заговора абсурдна, невероятна и смахивает скорее на плод фантазии хронического шизофреника. Но крупица правды в этой мысли наверняка есть. Возможно, Тэкстоны в душе рады шансу смыться с отвратного приема. Возможно, Брайан, пристроившись на краешке ванны, в эту самую минуту превозносит Кристину за гениально сыгранную сцену, благодарит за спасение от нудного общества посредственностей, худший из которых — сам хозяин, который вбил в свою бездарную голову, что может заинтересовать кого-то как деловой партнер.
— Алекс?
Хайди объявилась. Ясное дело, кто же еще? Сучка Хайди Стилбурн, будь она трижды проклята. Заглядывает в щелку двери, а войти боится. Алексу не нужно было даже смотреть в ту сторону, чтобы это понять. Он сидел в кресле спиной к двери и не собирался, черт побери, не собирался разворачиваться.
— Алекс… это я, Хайди.
Шепчет, будто младенцу!
— Сам знаю.
О господи, не хватало только разрыдаться. Нет у него больше сил сражаться с ними. Еще эта придурочная песенка. Целый день в голове заезженной пластинкой крутится «Она появится из-за гор». Целый день, без перерыва.
— Алекс, можно с тобой поговорить? Одну минутку, не больше.
О чем поговорить? Что она может ему сказать? Проклятая мисс Успех желает побеседовать с мистером Фиаско? Саския Климт, прославленный дизайнер безобразно дорогих нарядов для дур за тридцать, желает переброситься словцом с неудачником, которому не под силу смоделировать званый ужин?
— Уходи.
— Но я за тебя волнуюсь.
— А я хочу побыть один.
Алекс старался не обнаружить слез и злости, но фраза прозвучала сдавленно — словно к виску его прижался ствол пистолета.
В наступившей тишине Алекс слышал взволнованное дыхание, а потом мягкий шелест двери по ковру. Уходит. Слава богу, решила оставить его в покое. Он выдохнул с облегчением и тут же понял, что поторопился.
— Я не уйду, пока ты не повернешься и не посмотришь на меня.
Неужели так трудно понять, что человеку хочется побыть в одиночестве? В своем собственном доме он вправе без помех уронить слезу-другую? Добьется он когда-нибудь и от кого-нибудь хоть капли уважения, которого заслуживает, о котором мечтает и которого его все с такой легкостью лишают? Алекс вздохнул, уловив аромат ее духов. Шанель, кажется… Шанель какой-то-там-номер.
— Алекс, пожалуйста.
Слезы уже текли вовсю. Алекс не выносил умоляющих женских всхлипов — тем более если не понимал, о чем его умоляют. Он медленно, но верно сдавался под ее напором. Он опять терял контроль над ситуацией.
Звучный стон сорвался с его губ. Здорово. Теперь он похож на дрессированного тюленя из водного цирка. Представление начинается. Сейчас Хайди швырнет ему на нос разноцветный надувной шар, заставит жонглировать и радостно хлопать ластами, а сама тем временем будет лучезарно улыбаться в объективы фотокамер.
«Ну а в качестве очередного трюка дрессированный тюлень по кличке Алекс выставит себя абсолютным, конченым идиотом… опять!»
И он выбирается из кресла, наступая на развязавшийся шнурок, глотая воздух вперемешку со слезами и соплями, и снова спотыкается, теперь уже о металлическую ножку кресла, и едва не грохается мордой об пол, и кашляет, кашляет, повиснув на двери, и почти слепой от слез тянет к ней руки, и тискает ее лицо, грудь, бедра, и жмется всем телом к ее веревкам, и опять плачет, и смеется, и целует ее, целует, целует, а она целует его в ответ и тоже льнет к нему, и шепчет что-то сумбурное, и не может произнести внятно, потому что ей мешают его губы.
Клэрри сменила позу, приникнув к щелочке между дверцами шкафа левым глазом — правый требовал отдыха — и радуясь от души, что вышла замуж за старшего из братьев Стоун, а не за младшего, который не мог похвастать сексуальностью даже в момент взрыва страсти, достойной как минимум трагедийного героя.
Она вовсе не собиралась залезать в шкаф — ее загнала сюда паника при звуке знакомых шагов. Паника, если подумать, оправданная — ведь Клэрри вторглась не куда-нибудь, а в кабинет Алекса, на его сугубо личную территорию, куда никто не допускался без разрешения хозяина. Вслушиваясь в шаги, Клэрри с огромным облегчением обнаружила, что страхи ее оказались напрасными: полок в шкафу не было. Собственно, там вообще ничего не было, кроме пары пиджаков Алекса на крючках. Свободного места как раз хватало для миниатюрной девушки, если, конечно, не слишком елозить, — и Клэрри мигом нырнула внутрь, не забыв оставить щелочку, по примеру персонажей из детских книжек Льюиса.