мыслительныетемы, — уверяют, что революция не за горами.
— Только не в России, — безмятежно отозвалась Амалия. — Видите ли, Дмитрий Павлович, Россия — очень косная страна. Хорошо это или плохо, неизвестно, но сие факт. Для того чтобы здесь произошли масштабные перемены, нужны совсем уж из ряда вон выходящие условия.
— Должен признаться, сударыня, мне кажется странным, — начал Митенька, поправляя очки, — что вы так говорите о…
— Вы историю изучаете? Нет? А жаль, — перебила юношу баронесса. — Видите ли, история какого-либо народа отражает дух данного народа. Почему Франция сто с лишним лет воевала с Англией и отстояла свою свободу? Вовсе же не потому, конечно, что французские короли не хотели признавать над собой власть английских. Если отвлечься от частностей, то революция в России — это Петр Первый, к примеру. Он был главой страны и повернул ее туда, куда считал нужным. Со всех точек зрения его линия была настоящим безумием, но ему удалось сделать задуманное. Теперь возьмите, к примеру, царя Ивана Грозного — хотя по всем признакам он был просто сумасшедший и кровь при нем лилась как вода, никакой революции не произошло, никто даже не пытался его свергнуть. А вот Смутное время — уже почти революция, потому что династия прекратилась, начался всеобщий разброд внутри государства, да еще и войны с внешним врагом. И если бы в то время нашелся хоть один человек, пригодный на роль вождя, и повернул бы ситуацию в свою пользу…
— Да, революция во имя интересов народа… — вздохнул Митенька, и взор его затуманился.
— Милый юноша, — улыбнулась Амалия, — революция никогда не бывает «за». Она бывает только «против» — против прошлого или настоящего, которые кого-то не устраивают. Именно поэтому все революции так тихо и позорно сходят в конце концов на нет. Потому что недостаточно быть только «против», всегда наступает время, когда надо выступить «за» что-то. А вот как раз ни к чему подобному господа революционеры и не готовы. Они так привыкли быть против, что не способны предложить ничего нового. Да и потом, к чему утруждать себя? Ведь своего они уже добились, им вполне достаточно поделить власть и пожинать ее плоды. Вы же знаете, Французская революция началась истреблением аристократов и Конвентом, продолжилась шайкой воров в лице Директории, а в конце пришел Бонапарт, после чего революция была сдана в архив.
Венедикт Людовикович пристально поглядел на Амалию.
— Должен признаться, сударыня, — заметил он, — у вас достаточно любопытный… э… взгляд на историю моей страны. Значит, появление Наполеона, по-вашему, было закономерностью?
— Да, поскольку это был Наполеон, — ответила Амалия.
— А я не понимаю, отчего все так героизируют его личность, — упрямо сказал Митенька. — По-моему, он был тиран, и к тому же недальновидный, поскольку не понимал, что невозможно без конца вести войну со всей Европой.
— Уверяю вас, вы не правы, — любезно отозвалась Амалия. — Настоящие тираны не терпят поражений. Если они и умирают, то окруженные всеобщим почетом и лестью славословий. А Наполеон умер как обыкновенный человек. К тому же для тирана у него было слишком хорошо развито чувство юмора. Тиран никогда не скажет, что от великого до смешного один шаг.
— Но его войны! Сам я для блага истории и людей, которые погибли в бесчисленных сражениях наполеоновских войн, предпочел бы, чтобы у него было поменьше таланта полководца, но побольше здравого смысла, — отважно процитировал Митенька фразу из книжки.
— А вот как раз войны были наследством революции, — возразила Амалия. — Именно из-за нее Франция оказалась вне общеевропейской системы, которая немедленно начала с ней воевать. И возвышение Наполеона тут мало что изменило.
По лицу Митеньки было заметно, что ему очень хочется поспорить с баронессой, и Билли неодобрительно покосился на него. Сам он всегда слушал все, что говорила Амалия, очень внимательно и даже не думал о том, чтобы спорить с ней, особенно когда речь касалась таких вещей, в которых он мало что смыслил.
— Кажется, адвокат вернулся, — сказал Билли, чтобы перевести разговор на другую тему.
От проницательной Амалии не укрылось, что Константин Сергеевич появился в гостиной, имея весьма растерянный вид.
— Ну, как? — спросил у него брат. — Мы выиграем процесс или нет?
— По его словам, я вообще больше не выиграю ни одного процесса, — с раздражением проговорил адвокат. — Черт знает что такое!
За ним была очередь Ивана Андреевича, но тайный советник замешкался, стал колебаться, и вместо него пошел спутник Амалии.
— Что он тебе сказал? — поинтересовалась баронесса, как только Билли вернулся.
Американец только плечами пожал.
— Да ничего, в общем-то, — ответил он.
Амалия пристально взглянула на него и не стала настаивать.
Что именно Беренделли сказал Ивану Андреевичу, который все-таки решился навестить его, так и осталось тайной, зато ни от кого не укрылась их перепалка. Иван Андреевич кричал: «Я не позволю!», хиромант не то уговаривал его, не то извинялся. Через минуту в большую гостиную влетел тайный советник, и лицо его цветом своим могло в тот момент поспорить с самыми отборными помидорами.
— Иван Андреевич! — кинулась к нему супруга. — Что с вами?
Иван Андреевич как-то застонал и повалился в кресло. Евдокия Сергеевна взвизгнула, и доктору де Молине второй раз за вечер пришлось оказывать гостю помощь. Впрочем, все обошлось, хотя Иван Андреевич держался за грудь и время от времени тихо стонал.
Павел Петрович стоял ни жив ни мертв: из приятного развлечения вечер, устроенный его супругой, превращался в черт знает что. Никита Преображенский и графиня Толстая тихо ссорились. Никита хотел идти к хироманту, Элен его не пускала.
— Но я хочу знать, что меня ждет!
— Перестань! Неужели ты не понимаешь: он же обыкновенный шарлатан!
Однако Никита все-таки отправился в комнату к Беренделли.
— Интересно, какое у него будет лицо, когда он выйдет оттуда? — пробормотал Павел Петрович.
— Все зависит от того, что маэстро ему скажет, — пожала плечами его супруга.
— А что он сказал тебе? — несмело спросил статский советник. Анна Владимировна улыбнулась, ее глаза на мгновение затуманились.
— Он очень многое угадал, — сдержанно ответила она.
Вскоре вернулся Никита Преображенский, но вид у него был не то чтобы радостный и не то чтобы печальный, а скорее сильно удивленный.
— Глупости, — ответил он на вопрос графини и беспечно засунул руки в карманы. — Сплошные глупости!
Больше, судя по всему, никто не хотел идти к хироманту, и Анна Владимировна отправилась за итальянцем, чтобы привести его к гостям. Через минуту маэстро Беренделли в сопровождении хозяйки дома показался на пороге. Его засыпали вопросами, но он только улыбался.
— Однако это несправедливо, — заметил Константин Городецкий. — Одни теперь знают все о том, что с ними случится, а другие пребывают в блаженном неведении. Нехорошо, нехорошо!
— Может быть, им есть что скрывать? — предположил его брат, поглядывая на Амалию, которая, судя по всему, его сильно занимала. — Признавайтесь, баронесса, почему вы не пошли к хироманту? Ведь женщины ужасно любопытны, я знаю! Или у вас есть свои тайны, которые вы не хотите открывать?
Но Амалия не успела ответить, потому что барон Корф подошел сзади к Владимиру и сдавил его плечо так сильно, что тот едва не закричал.
— Еще одно слово, — прошептал Корф, наклонившись к его уху, — и я вызову вас на дуэль. — Затем Александр мило улыбнулся адвокату и отошел, а Владимир Сергеевич, морщась, стал растирать плечо.
«Однако! — подумала ошеломленная Евдокия Сергеевна, от которой не укрылась ни единая подробность этой сцены. — Так он что, до сих пор неравнодушен к своей жене? Mais c’est?patant![15]»
— Ты узнал то, что хотел? — спросила Амалия у Билли.
— Ага, — кивнул тот.
— Вот и прекрасно. Тогда посидим еще немного и уйдем. По правде говоря, вечер оказался немного… утомительным.
Анна Владимировна спросила, будет ли она пить кофе, но баронесса отказалась. Митенька, глядя на нее, отказался тоже, хоть и обожал напиток, зато Билли не стал церемониться и выпил целых две чашки, и доктор де Молине последовал его примеру. Юноша все искал, что бы такое сказать умное, но баронесса Корф, похоже, не была настроена беседовать на тему революций дальше. Поэтому он решил, что если барон еще раз приблизится к ним, то он, Митенька, вызовет его на дуэль, и будь что будет.
— Я надеюсь, маэстро, вам понравилось у нас, — несмело начала Анна Владимировна.
Беренделли поморщился и отставил в сторону чашку с кофе.
— О да, — подтвердил он. — Должен признаться, я узнал много интересного. Все вы — прекрасные, замечательные люди, и я счастлив, что в этот вечер судьба свела меня именно с вами. — Хиромант вздохнул и поправил перстень на пальце. Затем улыбнулся, и было странно видеть, как его белые зубы сверкают в черной бороде. — Тем не менее, дамы и господа, считаю своим долгом предупредить вас. Я много лет изучал свою науку, и я знаю, что есть знаки, которые могут трактоваться по-разному, в зависимости от расположения остальных знаков на ладони. Но сегодня я видел кое-что, и… Нет, я не могу, не могу ошибаться! — Он решительно сжал губы. — Дамы и господа, один человек из тех, кто находится в этой комнате — убийца, безжалостный и хладнокровный.
Адвокат открыл рот.
— Вы слышите? Сейчас среди нас находится убийца!
Евдокия Сергеевна тихо ахнула.
Итальянец обвел глазами бледные лица гостей, застывших на своих местах, словно пораженные громом. Первой очнулась графиня Толстая. Она хотела было бросить: «Что за шутки? Это просто возмутительно! Что за дурной тон?» — но не успела. Беренделли как-то сдавленно ахнул и, нелепо взмахнув рукой, повалился на ковер.
Глава 8Слова и музыка
— Господа, господа, — как заведенный, твердил Павел Петрович, — у него обморок! Уверяю вас, обычный обморок, ничего страшного… Маэстро Беренделли переутомился, должно быть. Ничего страшного, дамы и господа!