— Я бы так не сказал, — с легким смешком отозвался доктор. — Видите ли, госпожа баронесса, сердце у всех людей находится слева, и чтобы нанести туда удар, особой сноровки не требуется, особенно если жертва лежит и не оказывает сопротивления. Если вы не против, я хотел бы вытащить нож.
— Кинжал, — поправила его Амалия. — Да, конечно, доктор.
Де Молине извлек орудие убийства из раны, осмотрел его и покачал головой.
— Ваши соображения, Венедикт Людовикович? — очень вежливо продолжала расспросы Амалия.
— Очень неосмотрительно держать дома такие вещи, — буркнул доктор. — Лезвие достаточно длинное, кинжал всадили почти по рукоять.
— Значит, убийца — мужчина? — быстро проговорила Амалия.
— Не уверен, — отозвался де Молине. — Как я уже сказал, Беренделли не сопротивлялся. Так что, если говорить начистоту, удар могла нанести и женщина. — Он грустно улыбнулся. — Когда я только приехал в Петербург, мне довелось какое-то время работать полицейским врачом. Так вот, я очень хорошо помню беднягу, которого привезли к нам с раскроенным черепом. Все были уверены, что на него напали жестокие грабители, но показания дворника прояснили дело. Оказалось, жена несчастного приревновала супруга к соседке. После того случая, госпожа баронесса, я стараюсь быть очень осторожен в своих показаниях.
Интересно, подумала Амалия, он нарочно употребил последнее слово или же, как и большинству иностранцев, ему все-таки недоступны некоторые нюансы неродного языка? Но доктор явно заметил, что ее интерес продиктован не любопытством или желанием соригинальничать. Она и в самом деле, если отбросить условности, допрашивала его, а де Молине давал показания. И оба они отлично понимали, что работа по раскрытию сегодняшнего преступления предстоит нешуточная.
— Хорошо, — кивнула Амалия. — Доктор, у меня к вам одна просьба. Здесь явно происходит нечто неладное, и что именно, мне хотелось бы разобраться. По этой причине, а также на случай возможных, скажем так, происшествий я бы попросила вас не покидать дом. Это лишь временная мера. Полагаю, мне понадобится несколько часов, чтобы понять, что произошло. И я намерена сделать все, чтобы убийца не ушел безнаказанным.
Венедикт Людовикович немного подумал.
— Что ж, возможно, вы правы, — согласился он, хотя в голосе доктора и прозвучало некоторое сомнение. — Но должен вас предупредить: не все гости могут отнестись с пониманием к вашему желанию, что особенно касается того человека, который убил господина Беренделли. Вы же собираетесь, насколько я понял, задержать до выяснения обстоятельств всех, кто присутствовал на вечере? — Де Молине с еще большим сомнением покачал головой. — Весьма разумная мера, но боюсь, госпожа баронесса, у вас возникнут трудности. Такие люди, как графиня Толстая или Константин Сергеевич Городецкий, вряд ли позволят указывать им, что делать.
Но Амалия только улыбнулась. А Билли, заметив эту улыбку, приосанился и поправил револьвер под сюртуком.
— Не беспокойтесь, Венедикт Людовикович, — сказала она. — Это я беру на себя.
Глава 10Угроза
— Возмутительно! — воскликнул Никита Преображенский. — Что вы себе позволяете?
Он хотел добавить еще что-то, судя по всему, весьма нелицеприятное, но графиня Толстая опередила его.
— Могу ли я узнать, — проговорила она, глядя прямо в лицо барону Корфу, который стоял у двери и никого к ней не подпускал, — по какому праву вы задерживаете нас и не даете нам уйти?
— Действительно! — поддержал ее адвокат. — Неслыханно, совершенно неслыханно! И если вы думаете, что вам сойдет с рук…
— Сойдет, — коротко ответил Александр, и тонкая жилка дернулась поперек его лба.
— Я хочу покинуть этот дом! — крикнула графиня Толстая. Она явно теряла самообладание. — Немедленно!
— Вы уверены? — прозвенел ей в ответ спокойный голос баронессы Корф.
Амалия вошла в гостиную. За ней вышколенной безмолвной тенью двигался Билли, и барон посторонился, пропуская их.
Павел Петрович беспомощно оглядел готовых вспылить, озлобленных гостей.
— Должен признаться, — несмело начал он, — мы не понимаем…
Не отвечая ему, Амалия обернулась к своему бывшему мужу и спросила:
— Ключи у вас? Очень важно, чтобы никто не мог покинуть дом, — добавила она по-английски, чтобы их не поняли посторонние.
— Я забрал все ключи, — ответил Александр тоже по-английски, протягивая две связки. — И запер двери, так что никто не уйдет отсюда, пока вы им не разрешите.
Амалия удовлетворенно кивнула.
— Сколько дверей в доме?
— Парадная и черный вход.
— Прекрасно. Вся прислуга на месте?
— Сколько я могу судить, да. Впрочем, надо будет уточнить у хозяйки.
— Благодарю вас, Александр Михайлович, — сказала Амалия, забирая ключи и передавая их Билли. — Вы мне очень помогли.
— Может быть, вы все-таки объясните нам, что происходит? — вмешался Иван Андреевич. — Почему господин барон не желает никого выпускать?
Варенька злыми глазами смотрела, как, шурша платьем, Амалия садится в кресло, выбранное с таким расчетом, чтобы ее видели все гости. Что же до Билли, тот, получив ключи, сразу же вышел из комнаты и отправился караулить выходы из дома.
— На самом деле, дамы и господа, все очень просто, — уронила Амалия.
— Неужели? — пробормотала Евдокия Сергеевна как бы про себя, но вместе с тем достаточно громко, чтобы ее услышали все.
Амалия тихо вздохнула.
— Прежде всего, — продолжала она, — никто не задерживает вас в доме.
— И прекрасно! — воскликнул адвокат, делая шаг к двери.
— И, разумеется, — словно не замечая его панической попытки бегства, тем же спокойным и размеренным голосом продолжала Амалия, — вы совершенно вольны идти на все четыре стороны, при условии, конечно, что хотите стать назавтра героями скандала. А он будет непременно, можно даже не сомневаться.
Иван Андреевич, который поспешил вслед за Константином Сергеевичем, застыл на месте.
— Что еще за скандал? — спросил он неприязненно.
— На что вы намекаете? — запальчиво осведомился композитор.
Амалия повела плечами и выдержала паузу, прежде чем ответить.
— Я полагала, дамы и господа, что вы и сами уже обо всем догадались. Ведь убит не кто-нибудь, а иностранный подданный, маэстро Беренделли, хиромант, услугами которого пользовались многие сильные мира сего и даже, говорят, сам итальянский король. И в таких условиях вы полагаете, что решите все свои проблемы, уйдя отсюда? — Амалия усмехнулась. — По-вашему, слуги, как только их начнет допрашивать полиция, забудут о том, что вы находились здесь во время убийства? А газетчики, для которых данное дело наверняка станет лакомым кусочком? Ведь так давно не было больших пожаров вроде гродненского,[18] даже войны никакой приличной не предвидится, и тут… Убит маэстро Беренделли! Вы хоть понимаете, какие последствия повлечет за собой это происшествие? Даже если вы ни в чем не виноваты, вас все равно будут подозревать, а нынешние следователи чертовски въедливы. К тому же многие из них только спят и видят, как бы им отличиться по службе, а сегодняшнее преступление открывает перед ними такие возможности! — Амалия не говорила, а почти пела, и глаза ее лучились золотом. Александр не отрывал от нее взгляда. — Могу представить себе заголовки в завтрашних газетах. К примеру, такой: «Тайный советник замешан в убийстве».
— Что? — пролепетал бедный Иван Андреевич. — Милостивая государыня, что… Что вы себе позволяете, в конце концов?
Амалия покачала головой.
— Не я, глубокоуважаемый Иван Андреевич, не я, — поправила она. — Вы же знаете журналистов. Их ведь хлебом не корми, а только посули что-нибудь эдакое сенсационное. Как только они узнают имена тех, кто находился на вечере, у господ газетчиков будет такое поле для подозрений, что ваши нынешние заботы покажутся детской шалостью. Журналисты начнут гадать, начнут подпускать обидные намеки: а не было ли тут романтических причин? а кто пререкался с Беренделли перед его смертью? а что он успел сказать, а что сказать не успел? В ход пойдут самые дикие теории, самые досужие фантазии! Вы и опомниться не успеете, как вас обвинят во всех смертных грехах. И каковы будут последствия — известно одному всемогущему богу.
— Довольно, госпожа баронесса, — мрачно бросил Владимир Сергеевич. — Ход ваших мыслей нам вполне ясен. Как я понял, у вас есть какое-то предложение?
— Да, — кивнула Амалия.
— И в чем же оно заключается? — высокомерно осведомилась графиня Толстая.
— Мое предложение самое простое, — отозвалась Амалия. — Один из тех, кто находится сейчас в доме, — убийца. Но я не верю в то, что он мог остаться совершенно незамеченным, потому что такого никогда не бывает. Кто-то что-то обязательно заметил, но просто не придал увиденному значения. Поэтому все остаются на своих местах, а я побеседую с каждым и так или иначе пойму, кто убил маэстро Беренделли.
— Нелепо! — в сердцах проговорил композитор. — Просто нелепо!
Но Амалия только покачала головой.
— Или я проведу расследование здесь и сейчас, или к вам завтра же придут полицейские, а у ваших дверей станут дежурить газетчики. Вы этого хотите? — Однако, если судить по лицам гостей, ничто подобное отнюдь не составляло предмета их желаний. — Для нашего же блага нам лучше разобраться в том, что именно здесь произошло, самим.
Никита Преображенский мучительно размышлял. Кто же она такая на самом деле, госпожа баронесса Корф? Откуда у нее столь властный тон, такое обезоруживающее хладнокровие и, главное, убежденность, что именно ей, Амалии, предстоит разгадать, кто и почему совершил убийство? Он ничего не понимал, но чувствовал, что сам заражается ее уверенностью. Кто он для всех собравшихся здесь людей? Маленький композитор с большими мечтами. Если и правда случится скандал и на его имя ляжет тень, велика вероятность того, что никто в целом свете не захочет иметь с ним дела. Что же до Элен… Никита достаточно хорошо знал женщин, чтобы не обольщаться на их счет. И он знал, что будет с ней ровно до тех пор, пока не наскучит, как происходило раньше с его предшественниками. И если следствие вдруг решит сделать его козлом отпущения, то вряд ли Элен станет защищать его. Скорее пожмет своими прекрасными белыми плечами и найдет себе другого музыканта, или художника, или артиста, который одновременно и молод, и неизвестен, а потому будет целиком зависеть от ее милостей.