— Нет, месье, — безмятежно отозвалась Амалия, — причина у вас как раз была. Дело в том, — тут она сделала паузу, — что маэстро Беренделли был женат на француженке и долгое время жил в Париже.
— И что из того? — в запальчивости спросил доктор.
— А вот что, — Амалия вздохнула. — Некоторые гости в ходе допросов вспомнили одну странную вещь. Когда вы прибыли на вечер, то были очень оживлены, но стоило явиться Беренделли, вы сразу же забеспокоились. Несколько раз пытались уйти, ссылаясь на какие-то выдуманные дела, а потом и вовсе запаниковали, когда Анна Владимировна чуть не посадила вас за стол рядом с хиромантом. Вы явно избегали его и старались даже не смотреть в его сторону. Да и он тоже не горел желанием общаться с вами. Спрашивается, почему? Да потому, месье, что он знал вашу тайну. Он жил во Франции, как вы; и именно в Париже, как вы. И наверняка узнал вас.
— Вздор! — вспыхнул доктор. — Сплошь ваши домыслы!
Амалия откинулась на спинку стула, обронив всего лишь два слова:
— Иерусалимская улица.
— Что? — Доктор был ошеломлен.
— Вы сказали, что на ней находится полицейское управление Парижа, — терпеливо пояснила Амалия. — Но видите ли, месье, это не так. Сейчас оно находится на набережной Ювелиров. — Тут Амалия сделала паузу, чтобы улыбнуться Билли. — Старое здание управления сгорело в дни печально известной Парижской коммуны. Вам неизвестно, где теперь находится управление, значит, вы не были в Париже после 1870 года. Почему? Вы преуспевающий человек, у вас нет отбоя от пациентов, и я никогда не поверю, что вы не тоскуете по родине. А дело в том, что вы просто не можете туда вернуться. — Амалия подалась вперед, ее глаза заискрились. — Вы ведь не можете, не правда ли? Потому что вас сразу же посадят в тюрьму, если узнают. И ваше имя не де Молине. Молине — небольшой город во Франции. Зовут вас, возможно, Венедикт Людовикович, то есть Бенуа, сын Луи… Ах да неважно, потому что при желании мы ведь можем установить вашу личность. А поскольку вы бывший коммунар и живете по подложным документам, то наши власти вполне способны выслать вас из страны. Ну так что, доктор? Вы скажете мне правду, или мне передавать дело следователю, который должен прибыть с минуты на минуту?
Доктор облизнул губы. Вид у него сразу же сделался постаревший и измученный.
— Хорошо, — выдохнул он. — Хорошо… Не надо следователя. Я все вам расскажу. Действительно… — медик на секунду умолк. — Да, я участвовал в коммуне. Я был молод… был наивен… Мне казалось, мы многого можем добиться. Но вы не видели, как ужасно все закончилось… Расстрелы на Пер-Лашез… крики казненных… я ведь был там, прятался… как последний трус… Никогда не смогу этого забыть, — тихо признался доктор. В глазах его стояли слезы. — Вы говорите, я не могу поехать во Францию… Могу, и мне все равно, что меня арестуют. Но я просто не хочу возвращаться в страну, о которой сохранил такие воспоминания. Это выше моих сил.
«Значит, вот почему он произнес те странные слова о сыне хозяев — что лохматый Митенька зря считает, будто революция — развлечение, — подумал Билли. — Ах, как права Амалия! Помнится, она как-то обмолвилась, что слова — великие предатели, они всегда говорят о человеке больше, чем он хочет сказать…»
— Вы были знакомы с Беренделли? — спросила Амалия.
— Да. Я был тогда помощником у врача, который лечил его душевнобольную мать, и он, конечно, запомнил меня. Вечером, как только вошел, маэстро окинул меня таким взглядом… Я сразу же понял, что он меня узнал. — Доктор поднял голову. — Но я не убивал его, мадам! Я не убийца, не для того я стал врачом!
Врет, помыслил Билли, покрепче сжимая рукоятку револьвера. Как пить дать, врет…
— Некоторые коммунары не слишком церемонились со своими противниками, — заметила Амалия. — Если Беренделли знал вас, то, может быть, вы и были тем убийцей, на которого он намекал перед смертью? Потому что, скажу вам откровенно, я не верю в хиромантию, астрологию и прочие псевдонауки. Маэстро Беренделли просто захотелось удивить присутствующих, и он бросил им намек на сенсационное разоблачение. Он знал, что один человек из сидевших за столом действительно является убийцей, но прочитал это не по ладони, о нет. Он просто знал. А кроме вас, ни с кем из присутствующих он прежде не встречался. И никто, кроме вас… — она покосилась на серьезное лицо Билли, который жадно внимал каждому ее слову, и осеклась.
Оловянные солдатики смотрели на доктора, как присяжные, уже приговорившие его к гильотине. Но де Молине только упрямо покачал головой.
— Я понимаю ход ваших мыслей, баронесса, и должен признать, что с точки зрения логики он безупречен. На моей стороне только правда, как бы она ни была неправдоподобна. Поверьте мне, она бывает и такой. А правда заключается в том, что, когда я оставил Беренделли в малой гостиной, он был жив, хотя и чувствовал себя не очень хорошо — очевидно, мышьяк уже начал действовать. И я не убивал его. Не пытался отравить, не пронзал кинжалом. Он поблагодарил меня и попросил уйти, и я ушел. Только и всего.
Амалия тяжело вздохнула.
— Хорошо, будь по-вашему, — внезапно произнесла молодая женщина. — Только скажите мне вот что. Мадемуазель Мезенцева вам нравится?
— Что? — Доктор ожидал чего угодно, только не такого вопроса.
— Она вам нравится? — повысила голос Амалия. — Вы находите ее красивой?
— Боже мой, мадам! — Доктор оторопел. — Нет, если вам угодно знать, я… Она довольно мила, но я не считаю ее красивой. У нее вполне обыкновенное лицо, хотя многие мужчины…
— Значит, она вам не нравится? — сухо спросила Амалия. — Благодарю вас. Это все, что я хотела узнать.
Де Молине поднялся с места. Билли стоял в стороне от двери, скучающе глядя куда-то вбок, а револьвер, который он держал в руке совсем недавно, как сквозь землю провалился.
— Я могу идти? — несмело спросил доктор.
— Да. Пока я верю вам, вы не убивали Беренделли. Но вы скрыли от меня правду и поэтому должны признать, что у меня были основания подозревать вас. Однако можете не волноваться: о вашем прошлом я никому не скажу. — И она царственно кивнула де Молине, показывая, что аудиенция окончена.
Глава 25Второе разоблачение
— Можно спросить? — отважился подать голос Билли, когда доктор скрылся за дверью. — Вы поверили ему. Ваше право, конечно, хотя лично мне он кажется очень подозрительным… Но при чем тут девица?
Амалия, которая встала с места и подошла к окну, так круто обернулась на каблуках, что американец невольно подался назад. Сзади была стена, и он весьма чувствительно ударился локтем.
— Какая еще девица? — осведомилась баронесса, испепелив его взглядом.
У нее было такое лицо, что Билли немедленно захотелось спрятаться куда-нибудь. «И что я такого сделал?» — в тоске подумал молодой человек.
— Вы спросили, нравится ли она ему… — но, не закончив фразу, Билли угас и попятился к двери.
Амалия отвернулась.
— Все дело в платке, — сказала она. — Подумай, и ты сам поймешь.
Билли озадаченно моргнул.
— Нет, ничего не понимаю, — честно признался он.
— Было очень умно — вытереть руки не своим платком, который мог выдать убийцу, а чужим. Весь вопрос в том, откуда чужой взялся.
— Но мы же знаем, откуда взялся платок, — с готовностью подхватил Билли. — Один из гостей, — он бы скорее удавился, чем сказал «ваш муж», — порезался, мисс хотела его перевязать и уронила…
— Я не о том, — отрезала Амалия. — И вовсе не это важно, а другое. Не то, что лежит на поверхности, а то, что скрыто… или кажется таким, хотя на самом деле совершенно очевидно. — Она умолкла. Задумчиво покачала головой. — Мне с самого начала не стоило браться за расследование. Надо было позвать Марсильяка сразу после того, как убили Беренделли. Может быть, тогда не было бы двух других смертей.
Билли тихо вздохнул. Ему не нравилось, что Амалия так переживает. И вообще он придерживался о ней слишком высокого мнения, чтобы кто-то, даже она сама, мог его поколебать.
— Забавно, — сказал он.
— Что именно? — спросила Амалия, не глядя на него.
— Да все, — объяснил Билли. — Ведь итальянец сказал адвокату, что тот больше не выиграет ни одного процесса. И в самом деле, как он может что-то выиграть, если он мертв? Да и графиня… Маэстро предсказал ей, что не пройдет и полгода, как она встретится с тем художником. Получается, не зря она так боялась — тот застрелился, и она тоже…
Амалия укоризненно посмотрела на него.
— Элен Толстая не кончала с собой, ее убили, — поправила она. — Лучше расскажи мне подробнее, что сказал Беренделли тебе самому.
Билли замялся.
— А вам так важно знать? — наконец спросил он.
— Да, — кивнула Амалия. — Мне хочется понять, каким образом он производил на не самых глупых людей впечатление человека, который действительно разбирается в прошлом и будущем. Относительно хозяев и гостей все ясно — он вычислил, кто окажется на вечере, и заблаговременно навел о всех справки. Узнал, что с ними было, чем они живут сейчас, на что надеются… В случае со мной все было легко, потому что про меня известно более чем достаточно. Но вот ты… Ты — другое дело.
Билли вздохнул.
— Что именно вы хотите знать? — спросил он.
— Кто из вас больше говорил — ты или он?
— Мы оба говорили, — удивленно ответил Билли. — Он прочел по моей ладони, что я родился далеко… что у меня в жизни было всякое… ну, разное… — Он потупился. — Бурная молодость, как это называется в книжках, вот!
Ну да, подумала Амалия, хиромант незаметно разговорил парня, а когда тот ему сам все про себя рассказал, ошеломил откровениями… слегка переиначив слова… Ах, Билли, ну как же можно быть таким наивным?
— Я сразу же должна была понять, — сказала она. — «Дамы и господа, один человек из тех, кто находится в этой комнате — убийца, безжалостный и хладнокровный», — процитировала она со вздохом. — Боже, сколько я гадала, ломала себе голову… а ведь на самом деле все очень просто. Беренделли сказал правду, он знал, что один из нас — убийца, причем вовсе не знакомый ему доктор де Молине, бывший коммунар, которому за участие в революции на родине грозит тюрьма. Ах, щучья холера! Наш хиромант просто хотел покрасоваться, но беда в том, что среди присутствующих в самом деле оказался убийца, и он не стал церемониться. И все закон