То есть, между людьми должна быть дистанция — своя, особенная, касаться нужно друг друга так, чтобы не сильно колоться, но и так, чтобы не замёрзнуть одному в этом холодном мире.
В классической поэзии много соприкосновений — Пушкин «Пророк», «Анчар». Некрасов — поэма «Коробейники»:
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
Прикосновение возможно на всех уровнях чувств: слух, зрение, осязание, обоняние, вкус — на всех этих уровнях возможно прикосновение. Тютчев «Летний вечер»:
И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.
Фет пишет о боязни прикосновения, преддверии любви:
В темноте, на треножнике ярком
Мать варила черешни вдали…
Мы с тобой отворили калитку
И по тёмной аллее пошли.
Шли мы розно. Прохлада ночная
Широко между нами плыла.
Я боялся, чтоб в помысле смелом
Ты меня упрекнуть не могла.
Как-то странно мы оба молчали
И странней сторонилися прочь…
Говорила за нас и дышала
Нам в лицо благовонная ночь.
Ребёнок видит предметы и называет их имена: небо, деревня, земля. Был такой венгерский поэт в 20 веке Шандор Вереш, писал одностишия. У него есть такое: «Дерево, дым, трава». Дальнейшее развитие языка и мышления состоит в том, чтобы дать этим предметам определения. Дерево неподвижное, оно стоит — значит, стоячее. Дым и облако плывут, движутся, клубятся — значит, облако ходячее. А трава-мурава зелёная.
Эпитет в поэтическом творчестве очень важен. Вот у Алексея Кольцова, например, есть такая строка: «Соловьём залётным юность пролетела…» Эпитет залётный указывает на прорыв в другой мир, за горизонт. Или, например, «Не шуми ты, рожь, спелым колосом…». В этой строке не просто образное определение, но и народная мудрость — не шуми, рожь, полными колосьями, а то они осыплются. К тому же, зачем шуметь, когда всё уже созрело? Шумит то, что молодо-зелено.
На следующий семинар даю вам задание — возьмите несколько слов и придумайте к ним хорошие, образные эпитеты. Иногда из эпитета рождается целое стихотворение.
Мне персональное задание — придумать эпитеты к слову «молитва».
Я придумала несколько эпитетов к выбранным словам — молитва, фонарь, свеча, скамейка, брови, враг, переулок. Юрий Поликарпович одобрил только эти: солёная молитва («По щекам заструились молитвы солёные»), осевая молитва («Осевая молитва монаха, на которой вращается мир»), тощий колос молитвы («Тощий молитвы колос в сердце моём растёт»), путная молитва, хромая молитва. Болтливая скамейка. Зимние старческие брови, ворчливые брови. Вороватый ночной переулок — есть попытка эпитета.
Все мудрецы мира говорили о том, что жизнь — это тайна. Поэзия — тоже тайна. Без тайны нет поэзии. Есть стихи «внешние», но они забываются через поколение. После того, как рухнул советский режим, Маяковский стал не нужен. Правда, сейчас у молодёжи иногда возникает интерес к раннему Маяковскому, но только как к «разрушителю».
Сокровенное, внутреннее можно выразить внешними жестами: так у Ахматовой «Я на правую руку надела перчатку с левой руки…». Выдала своё волнение.
Есть жесты поэтические, а есть театральные. Например, «чеховский» подтекст: «Человека забыли!» (о Фирсе, «Вишнёвый сад»). Так через внешнее проявляется сокровенное: люди забыли о своей внутренней сущности.
Символ сам смотрит на нас, когда мы на него смотрим. У Платона есть замечательное стихотворение «Перстень»:
Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;
Словно живые, резцом врезаны в камень они.
Кажется, вот разбредутся… Но нет, золотая ограда
Тесным схватила кольцом крошечный пастбищный луг.
Стихотворение символично. Обратите внимание, когда вы разглядываете этих коровок в перстне, они как бы в ответ смотрят на вас и тоже вас разглядывают. Это символ.
Эта тема возникла в незапамятные времена. Ещё в первобытное существование человечества, когда мужчина-охотник надолго уходил в леса за добычей, а женщина его ждала.
В Евангелии есть хорошо известная вам притча о блудном сыне — это история возвращения грешника к Богу. Важно, что блудный сын вернулся НАВСЕГДА. Это полное возвращение.
Какова этимология слова возвращение? Возвращение — вращение — круг.
Все мудрецы мира улавливали эту особенность мира и человеческой души. Экклезиаст говорил: «Всё возвращается на круги своя».
У Вашингтона Ирвинга есть фантастическая новелла «Рип ван Винкель», герой которой — охотник — уходит в горы и теряется в тумане. Блуждая, он попадает на праздник гномов и решает повеселиться с ними, сыграть в кегли и выпить пива. Опьянённый волшебным напитком, Рип засыпает на 32 года, а когда просыпается и возвращается в свою родную деревню, то видит, что все забыли о нём и заочно похоронили. Он блуждает от дома к дому, но никто его не помнит и не узнаёт. Сначала его посчитали сумасшедшим, и только потом нашлась его родная дочь, которая уже сама была бабушкой. А в родных местах всё чужое. Так возвращаются путешественники.
Есть в литературе и «неполные» возвращения — на пепелище. Например, у Михаила Исаковского: «Враги сожгли родную хату».
Андрей Платонов «Возвращение». Иванов возвращается к себе домой и не понимает, что без него произошло с женой и детьми, они стали как чужие друг другу.
Есть в поэзии «призрачные» возвращения. Например, стихотворения Пушкина «Утопленник» и Лермонтова «Воздушный корабль». Здесь ещё важна цикличность: и мертвец, и корабль возвращаются всё время.
Возвращение может присутствовать в поэзии не полностью, частью — тоска по родине — тоже возвращение. Как у Цветаевой: «Но если по дороге куст встаёт, особенно рябина…»
Русские эмигранты много писали на тему возвращения, в том числе Иван Бунин и Георгий Иванов.
У Алексея Жемчужникова в 1871 году написано стихотворение «Осенние журавли»:
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли…
О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..
А вот Фёдор Тютчев пишет:
Итак, опять увиделся я с вами,
Места немилые, хоть и родные,
Где мыслил я и чувствовал впервые
И где теперь туманными очами,
При свете вечереющего дня,
Мой детский возраст смотрит на меня.
Это не возвращение, а посещение, на время.
На тему возвращения написаны два очень серьёзных романа — Томаса Вульфа «Домой возврата нет» и Марата Атабаева «Возвращение» (Туркмения).
У поэта всегда есть голос, если нет — то это просто стихотворец. Если женщина пишет от мужского имени, то она должна передавать мужской голос. Если этого не получается — выходит простое манерничанье. Яков Полонский «Мой костёр в тумане светит» — передан женский голос.
В эпосе — многоголосье. Лирика — это один голос, это «я». Созвучья, рифмы — всё это наполняет поэтический голос особыми красками. «Не шуми ты, мати зелёная дубравушка…» — былина, но в ней очень сильно выражен голос. Голос всегда живой.
Лермонтов «В минуту жизни трудную…» — громадное значенье голоса.
Тональность песен русских почти всегда печальна. У поэтов печальный голос, грустный. Светлая тональность, но грустная. В поэзии Фета — более светлая тональность. Но оптимистичность бывает надуманной. Вот знаменитая обманка советской литературы: «Человек рождён для счастья, как птица для полёта». Во-первых, полёт — это ещё не счастье. А во-вторых, кто нам его обещал — это счастье? Для голоса создаётся пространство внутри стихотворения — изнутри. Тогда появляется своеобразная акустика. Стремитесь к тому, чтобы в ваших стихах звучали живые голоса, ищите свой голос.
И ещё несколько слов. Юрий Кузнецов никогда не навязывал нам свои эстетические взгляды и пристрастия, принимая творческую индивидуальность каждого. Сам о себе почти ничего не рассказывал, только если мы специально просили его об этом. Он даже ни разу не прочитал нам на семинаре свои стихи. Для этого мы ходили на его творческие вечера. Особенно запомнилось 60-летие Юрия Кузнецова в большом зале ЦДЛ: зал был полный, а мастер с удовольствием читал свои лучшие стихи, улыбался и даже смеялся, что вообще редко с ним случалось.
При этом Юрий Поликарпович внимательно следил за тем, чтобы никто из молодых авторов не попал под его влияние, избежать которого впечатлительным поэтам было трудно. Как только Юрий Кузнецов замечал свою интонацию или образ в наших стихах, он подзывал нас к себе: «А это что у Вас такое? — говорил он, подчёркивая волнистой линией строчку, — А? А это у Вас Кузнецов!» (В таких случаях он почему-то говорил о себе в третьем лице).
Однажды я попала в описанную ситуацию, и после не слишком строгого внушения Юрий Кузнецов сказал:
«Знаете, есть такие планеты — с большой силой притяжения. Другие планеты, приближаясь к ним, могут попасть в эту область притяжения и начинают вращаться в ней, не имея возможности вырваться из круга, преодолеть его… Вы понимаете, о чём я? От таких планет надо держаться на расстоянии. Это не значит, что ничего нельзя заимствовать — заимствовать можно. Но как только чувствуете, что вас затягивает — сразу же ловите себя на этом! Иначе вы потеряете себя».
Когда я слышу о том, что Юрий Кузнецов был суров в общении и ворчлив, мне становится обидно. Сложно представить себе более доброго человека. С первого курса он печатал своих учеников в одном из лучших толстых журналов России — «Нашем современнике», где занимал должность редактора отдела поэзии. Когда он видел, что кому-то из нас нужна помощь (в том числе и материальная) или поддержка, никогда не отказывал. Как поэт, он мог найти нужные слова, после которых всё вставало на свои места. Он дарил нам редкие, дорогие книги, заступался за студентов в учебной части, когда у нас возникали проблемы, он, действительно, руководил нами, хотя внешне это не было очевидным. Те, кто считал Юрия Кузнецова высокомерным и суровым, никогда не пытались понять его и услышать, да и просто — взять те знания, которые он щедро раздавал своим ученикам.