— Продолжай.
— Предатели рассчитывали, что после смерти Меновига им удастся сделать новым Ард-Ри Илбрека, но Лаурик помешал им, когда разжег на Празднике Быка сердца достойных пламенной речью. Когда часть Силы от Силы Всеблагих проистекла из его жил в жилы моего господина. Потерпев поражение, как ядовитые змеи среди камней затаились они, выжидая удобный момент. Много раз пытался коварный Лоннансклех спровоцировать Ард-Ри на ссору, но это ему не удавалось. Тогда, зная, сколь близки Луатлав и отец мой, Гуайре Менд, Мак-Аррайд нанес удар по моей семье. Я лишился обоих братьев, о Каллад!
Да, парню можно было только посочувствовать. Любой на его месте проникся ко всему роду Аррайд жгучей ненавистью. Теперь понятно, почему Луатлав послал к нам именно его: предательство исключено, а праведный гнев и горечь утраты лишь добавят речам убедительности.
— Но и этого убийце показалось мало, — продолжает тем временем Голл. — В поединке с моим братом Бранном пал могучий Сиге, сын Илбрека. Когда же король отверг постыдные условия примирения, выдвинутые Мак-Аррайдом, покинул тот Ардкерр, пылая темным гневом.
Тем временем вновь вмешался Мудрый. Во сне явился он к господину моему и раскрыл ему глаза на вероломство жены и бывшего союзника. Долго не желал Коранн верить Лаурику, ослепленный любовью, но обстоятельства вынудили его преодолеть недостойную Ард-Ри слабость и заключить Этайн под стражу. Мы ждали лишь Мудрого для того, чтобы устроить суд над предательницей, но ночью, накануне его приезда, люди Илбрека напали на Ардкерр и отбили королеву.
— Ты уверен, что это были именно люди Мак-Аррайда? — быстро спрашиваю я.
— Увы, господин. Для всех нас было бы лучше, окажись это ошибкой, но…
— Кто-нибудь видел их?
— Нет. Как я сказал, нападение было совершено ночью. Убийцы хорошо подготовились, ведь они долго были гостями моего господина и как следует изучили его дом. К тому же, похоже, что среди людей Ард-Ри были предатели: ворота Ардкерра были открыты изнутри. Убийц вряд ли было много, иначе они бы не сумели так быстро и аккуратно свершить задуманное. Перебив воинов у ворот и тех, кто охранял Этайн, они исчезли вместе с правительницей и ее сестрой. Главой же стражи в ту роковую ночь был Гуайре Менд. Мой отец.
Я не удерживаюсь от понимающего свиста. Зная о той дружбе, которая связывала Луатлава и Заику, можно не сомневаться: даже если бы за Илбреком не водилось иных грехов, теперь Ард-Ри не успокоится, пока не убьет его.
Между тем пауза затягивалась. Хотя не нужно быть провидцем, чтобы предположить, чем закончится этот разговор.
— Мы готовы к войне. Ронан Светлый со своими людьми уже выступил в поход, и теперь господин мой спрашивает тебя: будешь ли ты верен своей клятве?
Когда Голл удаляется, я жду немного, а потом резко хлопаю в ладоши. За моей спиной раздается еле слышный шорох раздвигаемых тканей.
— Во имя Четырех, Трен! Если ты думаешь, что я хоть что-то понял из вашего разговора, то ты глубоко заблуждаешься!
Я не спеша разливаю по кубкам мед и опускаюсь обратно на трон, приглашающе махнув рукой. Отец пригубляет золотистый напиток. Фрэнк, еще более хмурый, чем обычно, морщится и демонстративно отставляет свой кубок в сторону.
— А меньше всего я понимаю, зачем ты заставил меня всё это время сидеть в этой растреклятой комнатке у себя за спиной и дышать пылью. Любому понятно — этот Голл пришел вовсе не за твоей головой!
Фрэнк прозрачно намекает на то, что для всех тут — и для меня в первую очередь — он — мой телохранитель. Телохранителям же положено заниматься охраной тела господина, а не беседовать с ним и правителем по душам, распивая хмельное. И уж тем более не пристало телохранителям владыкам своим советы давать, особенно телохранителям нездешним. Они, нездешние, ничегошеньки в наших делах не разумеют, и слава Четырем! Вот примерно всё это, да и еще много чего читается в глазах моего верного телохранителя. Веселый он парень, Фрэнк! Ай, веселый!
— Как знать, друг мой, как знать… — потягивается отец громко хрустнув суставами и нелестно отозвавшись о неудобном троне, будь он неладен.
Спасибо хоть, что не заводит свою любимую песню о том, что старый он и немощный, кости его ноют, мышцы сохнут и любимая жена не радует — помирать, видно, пора. Знаю я этого немощного: как обнимет — ребра внутрь прогибаются…
— Мне вот кажется, что именно за ней он и пришел. За его головой и за столькими головами моих людей, насколько жадности хватит.
— Ты намекаешь на заварушку?
— Заварушку? Сдается мне, Фрэнк, ты не осознаешь всех масштабов происходящего. То, что ты с таким презрением именуешь «заварушкой», очень скоро может вылиться в одну из самых кровопролитных войн в Пределе.
Фрэнк насмешливо изогнул бровь:
— И наша задача — предотвратить ее?
— А вот и не угадал. Точнее, не совсем угадал. Конечно, если никакой войны не будет, то я не слишком расстроюсь, но избежать этого можно только одним способом. Угадай, каким?
— Убить Илбрека Мак-Аррайда, разумеется.
— И снова не угадал. Пока не заварилась вся эта каша — скажем, пару лун назад, — это и впрямь решило бы все наши проблемы. Но даже Мудрый не в силах вернуться во вчерашний день. Нет, этот путь нам никак не подходит, и знаешь почему?
Фрэнк мотает головой. Я-то уже давно догадался, куда клонит отец, поэтому подталкиваю своего телохранителя на верный путь:
— Как ты считаешь, кому из всех жителей Западного Предела больше всего нужна голова хозяина Дун Фэбар?
— Королю, то есть Ард-Ри.
— Верно. Теперь смотри, что получается. Если ты, или я, или любой человек, скажем, завтра убьет Илбрека, то на кого падет подозрение в организации этого убийства?
— Ну, если я правильно понимаю здешнюю ситуацию этого вашего Горного Орла врагов хватает… Но сдается мне, многие скажут, что кинжал убийцы откован в Ардкерре. И всё равно я ничегошеньки не понимаю.
— Разве? А ведь это так просто, — вновь перехватывает инициативу отец. — Впрочем, ты же у нас чужак… Илбрек — властелин северных земель Предела, Владыка Гор. Его люди — Мак-Иннесы, Мак-Морны и, разумеется, Мак-Аррайды — гордые и вспыльчивые люди, дети суровой земли, от которой нет смысла ждать милостей. Они, конечно, пашут и сеют, разводят скот и занимаются ремеслами, особенно кузнечным и ювелирным делом, но больше всего любят воевать и умеют это делать. И — это главное — они отличаются исключительной преданностью. Пока жив Илбрек, для нас всегда остается надежда закончить дело миром или хотя бы малой кровью. А мертвый он тут же становится боевым знаменем, ведущим северян вперед к отмщению. Кроме того, знамя это тут же подхватит его сын, о чьих подвигах уже распевают барды по всему Пределу.
Фрэнк открывает окно, бесцеремонно выплескивает в него содержимое своего кубка и вновь наполняет, но уже пивом. Не любит он сладкое — что в питье, что в речах.
— Но, если я правильно понял, ни Илбрек, ни Коранн не склонны к миру. Напротив, оба так и мечтают вцепиться противнику в горло.
— Точно. При этом на стороне Ард-Ри — все верные ему люди, и прежде всего — Ронан Нехт, а за Мак-Аррайдом — все недовольные властью Луатлава, а таких достаточно при любом, даже самом лучшем, правителе. А еще те, кто надеется под шумок драки между господами решить свои проблемы. Наконец, есть еще нейтральные, например, Властелин Лесов и его Лишенные Благодати, которые могут остаться в стороне, а могут и встать под знаменами того, кто пообещает больше.
— И есть еще вы.
— Точно. И мы. А нам, как ты понимаешь, есть что терять. И приобретать тоже есть чего.
Фрэнк задумчиво мотает ногой и выжидающе смотрит на меня:
— Ну, выкладывай. Как можно предотвратить эту войну? Прикончить обоих?
Мы смеемся. Долго и со вкусом. Недовольство и даже некоторая свирепость столь отчетливо читаются на лице воина, что даже я едва не верю. Другой глянет со стороны — ужаснется. Вот как достанет сейчас Фрэнк меч, как превратится из телохранителя в телохранителя… Жуть!
— Очень просто. Если руку к разрешению распри приложит небезызвестный тебе Лаурик Искусный.
Улыбающийся во весь рот Фрэнк (и куда это свирепость подевалась?) при моих последних словах мигом серьезнеет.
Так оно всегда и случается. Он каким-то шестым чувством понимает, что веселье закончилось, и теперь разговор пойдет самый что ни на есть серьезный. Но сейчас даже не в этом было дело. Просто я произнес то имя.
Лаурик Искусный.
Мудрый, способный перемещаться по Пределам. И перемещать других.
Мы немного молчим, думая каждый о своем. Мои мысли, если быть честным, отличаются редкостной паскудностью. В голове звучит противный голосок (искренне надеюсь, что это не пресловутое «второе я»), сообщивший, что «верный и преданный Фрэнк сдаст меня с потрохами любому, кто пообещает доставить его домой. Меня и кого хочешь. По рукам-ногам перевяжет, рот заткнет — и сдаст. На вес, как купец поросенка…»
«А я? — тут же отвечаю ему я. — Я сам? Если так же сидел бы в каком-нибудь Северном Пределе, где солнце — не солнце, трава — не трава, без друзей и врагов? Без цели…»
«Глас мудрости» начинает возмущенно нудеть что-то по доводу того, что «каждый о себе заботится, так уж заведено», но я решительно задвигаю его в самые дальние уголки со знания и возобновляю беседу:
— Ты не ослышался. Лаурик, и только Лаурик, способен пусть не одним словом, но примирить. Рассудить. Разобраться. И поверь мне, его послушают оба.
— Послушают? Даже если прольется кровь?
— Да. А кровь-то уже пролилась. Сдается мне, что Ард-Ри сейчас будет склонить к миру куда труднее, чем Илбрека. Ты вот не знаешь, а Луатлав с отцом того юноши, который передо мной два часа распинался, рос вместе, кровь смешивал, столько вместе пережил… И всё же послушают оба. Хотя бы потому, что тот, кто дерзает противиться воле Мудрого…
— …тот противится воле Четырех, — заканчивает за отца Фрэнк. — И с ним не церемонятся.
Вот! А меня еще будут спрашивать, зачем я с ним советуюсь! Затем. Как сказали бы сладкоголосые барды: «голова у мужа сего — волшеб