— Будем стоять или будем действовать?
Из-за спин стражников раздалось недовольное:
— Ишь понабежали тут… А ну, расступись!
Женщина, вошедшая в камеру третьей, своей шириной напомнила мне давешнюю любительницу собак, однако росточка во вновь прибывшей было намного меньше, и синяя мантия окутывала собой этакий колобок, но не плотно скатанный, а весьма рыхлый и колыхающийся при малейшем движении. Волос на голове Серебряного звена Цепи одушевления по традиции не было, но, видимо, дама, в отличие от Гирма, не нашла в себе достаточных сил, чтобы отказаться от бровей и ресниц, а заодно и густо их накрасила.
— При всём уважении к вам, эрте… — Вместо окончания фразы золотозвенник придал своему лицу выражение заинтересованного ожидания, а вовсе не строгого сожаления, и спустя вдох я понял, почему вышестоящий чин предпочёл поощрить опоздавшую, а не пожурить.
С резвостью, удивительной для роста и веса, женщина метнулась к лежащему телу, изогнулась над ним, словно принюхиваясь, потом в мгновение ока оказалась уже у решётки, на которой всё ещё висели скрюченные кисти рук.
— Так-так-так…
Сереброзвенница, прикрыв глаза и мечтательно улыбаясь, нежно потёрлась щекой о бледный покров обескровленной плоти, лизнула запёкшиеся капли, склонила голову набок, словно о чём-то думая, повернулась к золотозвеннику и решительно заявила:
— Ничего не осталось.
— Эрте уверена?
— Эрте знает своё дело.
В словах женщины помимо скучного спокойствия прозвучало что-то вроде игривого вызова померяться силами. По губам пеговолосого скользнула улыбка:
— Что-нибудь расскажете?
— Увы, тут и говорить не о чем. Вытеснение не завершилось, как должно было: похоже, несчастный слишком поторопился. Впрочем, если бы он оказался терпелив и выдержан, мы с вами не стояли бы тут и не знали самого главного.
— Всё-таки прошедшая ночь?
Слово «прошедшая» золотозвенник выделил особо. Женщина ещё раз посмотрела на пальцы, обвившиеся вокруг прутьев решётки.
— Думаю, да. Но точное время вы установите и сами, а я скажу только то, что знаю наверняка: это случилось.
В её голосе не прибавилось ни единой нотки тревоги или озабоченности, но мне почему-то стало вдруг не по себе. «Это»? Что именно? Пришла новая чума, принёсшая с собой повальное безумие?
— Теперь попрошу не мешать мне, разлюбезные эрте, — сказала женщина, возвращаясь к бездыханному телу.
Жив был парень или уже мёртв от потери крови, похоже, не волновало никого. По крайней мере, если его не попытались спасти сразу же, он или был заведомо обречён, или… Если это болезнь, она может быть заразной. А что, если те капли крови, долетевшие до меня…
— А его сосед? — в такт моим мыслям спросил золотозвенник, всё это время ни разу не взглянувший в сторону соседней камеры.
— Он пахнет кровью, — чуть раздражённо ответила женщина. — Но только мёртвой.
«Багряные» вышли в коридор и направились к месту моего теперешнего обитания, задержавшись лишь для того, чтобы узнать, не прибыли ли на допрос патрульные, доставившие ночного драчуна в тюрьму. Я не стал вскакивать на ноги, ни когда незваные гости переступили порог, ни когда оказались совсем рядом, нависая надо мной грозными глыбами. Золотозвенник едва заметно кивнул сопроводителю, и у моего горла с тихим свистом остановился наконечник раздвинутого бракка, вопреки ожиданиям набухающий не тёмными ядовитыми прожилками, а нитями искорок, сбегающими по бокам и собирающимися в один большой огонёк, повисший в воздухе на расстоянии дюйма от навершия.
— Встать.
Огонёк начал угрожающе потрескивать, и одна из слетевших с него искорок больно ужалила мою щёку.
Опасная штуковина. Похоже, действует на значительном удалении, не то что мой посох. И как бы мне ни было любопытно узнать о принципе действия этого оружия, испытывать его на себе что-то не хотелось, поэтому я выполнил обращённый ко мне приказ.
Мои глаза оказались примерно на одном уровне с глазами золотозвенника, чем тот не преминул воспользоваться, уставившись на меня немигающим взглядом.
— Сколько времени ты находишься в этой камере?
— Если скажете, который час идёт, мне будет проще ответить.
Он криво усмехнулся:
— Скоро пробьют утреннюю зорю.
— Я оказался здесь ещё до вечерней.
— Значит, этого парня привели уже при тебе?
— Да, эрте.
Золотозвенник, казалось, вдобавок к застывшему взгляду перестал ещё и дышать.
— Он что-нибудь говорил? Рассказывал о чём-нибудь странном, что с ним приключилось?
— Он ничего не помнил. Если вы хорошо смотрели, то наверняка заметили шишку у него на лбу с правой стороны. Так вот, парня кто-то от всей души стукнул по голове, почему он впал в беспамятство.
— Но решётку он дёргал не во сне, ведь так?
— Да. Очнулся вскоре после того, как его принесли. И долго не мог понять, что происходит, а потом…
— Потом? — Пеговолосый напрягся, как охотничья собака в стойке.
— Потом кое-что всё же вспомнил.
Золотозвенник, приготовившийся к обстоятельному рассказу, сердито фыркнул, наткнувшись на простодушное молчание, и огонёк бракка приблизился к моему лицу почти вплотную.
— Что именно?
— Вспомнил, что вышел ночью во двор. Гулял там. Встретил давнего неприятеля и подрался с ним. А подрался, потому что стал таким же сильным.
Тёмные глаза всё же мигнули.
— Дальше!
— А дальше всё было просто. Он решил, что я сомневаюсь в его силе, и вцепился в решётку. Итог вам известен.
Золотозвенник ещё раз пристально прищурился:
— Больше тебе нечего рассказать?
— Нет, эрте.
Последние слова умирающего, сколь бы важными они ни были, именно в силу своей необъяснимой значимости показались мне опасными в первую очередь для меня самого, поэтому я предпочёл промолчать.
— Всё готово! — окликнула из-за решётки женщина, и «багряные» отправились обратно.
Что именно творила сереброзвенница Цепи одушевления во время моего допроса, я не видел, но, когда она отошла от тела, мне почудилось, будто мертвецу стало чего-то недоставать. Может быть, части лица, может быть, отдельных кусочков плоти: света факелов, задерживаемого спинами стражников, не хватало, чтобы всё ясно разглядеть. Зато я смог увидеть то, что и в самом деле выглядело поразительно и пугающе.
Женщина подошла к решётке, положила свои ладони на оторванные кисти, начала поглаживать, всё настойчивее и настойчивее, а в какой-то момент скользнула в них, как в перчатки, и медленно разжала скрюченные пальцы, словно те вдруг стали её собственными. Потом руки, живые и мёртвые, то ли разделившиеся, то ли ещё слеплённые друг с другом, спрятались в складках мантии. Бритоголовая, поворачиваясь, чтобы уйти, поймала мой удивлённый взгляд, насмешливо подмигнула, и в следующий миг посреди камеры взвились языки костра, охватившего мёртвое тело. Очень странного костра, бросающего на стены не жёлтые или красные, а синеватые отблески.
Пламя взлетело, протрещало от силы с минуту и упало вниз, исчезая в швах между каменными плитами пола. Бракк вновь вернулся в поясные ножны, а сам сопроводитель — за спину своего Ведущего, который, прежде чем покинуть тюремный коридор, повернулся ко мне и сказал:
— Тебе было бы безопаснее забыть всё, что ты видел. Но ты не имеешь на это права.
С прибытием сонного тюремного начальства пришла и моя свобода: стражники вернули изъятые при аресте вещи, к которым, судя по всему, разумно предпочли не прикасаться больше необходимого, и препроводили навстречу начинающемуся дню, морозному и празднично ясному, словно вознаграждающему взгляд яркими красками за мутную тревогу минувшей ночи. Времени до утренней поверки оставалось совсем немного, но не успел я ускорить шаг, намереваясь как можно скорее добраться до Наблюдательного дома, меня догнал оклик:
— Сопроводитель Мори!
Таким тоном ко мне всегда обращался лишь один-единственный человек моего мира, ограниченного городскими стенами. Вот только этому человеку полагалось поутру находиться вовсе не на узкой улочке, а в просторном кабинете.
— Эрте?
Ротан Лаолли со-Мерея не растерял умения прятаться от любопытных взоров: я бы прошёл мимо него, не заметив или в лучшем случае рассеянно подумав, что один из выступов каменной кладки имеет чуть большие размеры, нежели его соседи.
— Направляетесь на службу?
— Да. Как и должно.
— Не торопитесь. — Он ещё глубже спрятал лицо в капюшон плаща, однако это странным образом никак не отразилось на чёткости долетающих до меня слов. — Мои ноги уже не те, что в юности, да и бежать вам… некуда.
Забавное совпадение. Когда «багряные» ушли из тюремного коридора, я подумал о том же самом. Правда, так и не смог понять, откуда взялось навязчивое желание оказаться как можно дальше от всего случившегося, самое лучшее — в другой жизни.
— Что вы хотите сказать, эрте?
Лаолли вздохнул:
— Я полагал вас, Мори, одним из наиболее разумных и надёжных сопроводителей. Да-да, знаю: среди нас нет ни лучших, не худших, как гласит «Уложение о нерукотворных стенах», но все мы люди, а значит, временами бываем слабы… Так вот, мне казалось, что на ваше усердие можно рассчитывать. И поначалу мои надежды оправдывались.
М-да, начало запутанное и многообещающее. Причём обещающее много дурного, а не приятного.
— Вы не задумывались, почему я направил в патруль городской стражи именно вас? Ведь многие, в том числе и я сам, видели, что зачинщиком драки был сопроводитель Тенн.
Всё любопытнее и любопытнее. Только почему-то не хочется разматывать этот клубок.
— По правилам следовало бы наказывать его, а не вас, верно? И если бы вы стали возражать… Но вы не стали, как я и предполагал. Вы исполнили приказ, что мне и требовалось. Хотите узнать истинную причину, по которой оказались в патруле?
Честно говоря, нет. Но моё молчание, равно как и любое моё слово, не остановило бы назидательную речь Лаолли:
— Вы были нужны там в своём обычном качестве. Для защиты.