Во главе местной лавочки, конечно, стоял комендант. Вернее, не стоял, а ловил. Лососей. Спокойно дожидаясь, пока сделка совершится и ему принесут туго набитые медью мешочки. И вчера был как раз такой день. Но почему эрте Элбен отправил вместе с солдатом нашего деревенского дурачка? Ведь тот мог стать никому не нужным свидетелем происходящего… Ага. Именно «никому не нужным». Вряд ли в торговлю были посвящены все гарнизонные оболтусы, иначе с ними пришлось бы делиться. В другом месте, более многолюдном, скажем, имей комендант в подчинении уже под сотню людей, легко было пригрозить и приструнить, а тут он сам рисковал нечаянно свернуть шею, возвращаясь с рыбалки. Как было сказано? У второго патрульного вдруг заболела нога, а отправлять вместе с осведомлённым лицом неосведомлённое было неприемлемо. По деньгам. Вот наш усатый друг и воспользовался подвернувшимся под руку рыжим пареньком, настроенным на совершение подвигов. А при случае дурачка можно ведь было и «потерять» где-нибудь в лесу, верно?
— И что вы все вчера решили?
Юноша зло раздул ноздри:
— А ничего. Я сказал маме, что возвращаюсь.
— И её это, конечно, не порадовало?
Он плюнул бы мне в лицо, если бы уже не пообещал себе дожить до грядущей казни, а так всего лишь гордо и скорбно промолчал.
— Значит, ты повернулся и ушёл?
— Ничего другого не оставалось.
— А подождать ещё одну подорожную?
— Их приносят раз в седмицу, не чаще. Что бы я делал в лесу столько дней?
Разумно. Но, как зачастую и случается, поступок, совершённый по всем правилам логики, оказался не тем, что требовалось.
— Что случилось потом?
— Я не видел. Ушёл слишком далеко.
— Но ведь слышал?
Лицо юноши скривилось от боли, только совсем не той, что причиняли туго затянутые узлы.
— Они спорили. Слов было не разобрать, да я и не прислушивался. Вот только потом…
— Потом?
— Мама закричала.
— И ты бросился назад?
Он опустил взгляд:
— Я не успел.
Ну это мы все уже поняли. И хотя бы одно то, что на твоей одежде нет брызг крови и прочих следов сражения, кроме совсем свежих, полученных, когда тебя пеленали, легко доказывает: в случившемся на поляне ты не участвовал.
— Когда ты вернулся, все были мертвы?
Он кивнул, сглатывая слюну и морщась так, будто она вдруг оказалась горче полыни.
— И лежали так, как лежат сейчас?
— Да.
— А убийца?
— Его здесь не было.
— Сколько времени прошло с того мига, как ты услышал крик, и до того момента, когда оказался на поляне?
— Немного. Одна минута. Может, две. Я бежал.
Пожалуй, не врёт. Будь он дальше, не слышал бы ни шума спора, ни крика. Но уложить за столь короткий промежуток столько человек… Надо быть очень быстрым и умелым. Или очень сильным.
Я снова прошёлся вдоль мёртвых тел, присматриваясь повнимательнее.
Женщину определённо убили ударом в голову. Девочке разорвали грудь наискось от правой ключицы. Таким движением, будто убийца отмахивался. Мол, отойди в сторону, глупая, ты мне мешаешь. И не рассчитал приложенной силы. Проводник лежал странно скрючившись. Бился в судорогах, прежде чем умереть? Да ещё пальцы впились в землю. Такое бывает, когда испытываешь сильную боль. И мне не нравится, как выглядит его поясница. Не может она изогнуться под таким острым углом. Позвонки не позволят. Если только связки между ними не порваны.
Я присел на корточки, вытянул охотничий кинжал из ножен на поясе проводника и взрезал одежду. Да, кто-то сломал бедняге позвоночник. Но, видимо, обездвижил только наполовину, поскольку тот продолжал дёргаться. Недолго. Скажем, ещё один вдох, пока убийца не отправил свою жертву в мир иной новым ударом всё по тому же позвоночнику, только в верхней его части. Шейной.
А вот с солдатским костяком всё в порядке. Горло вырвано и всё. Даже видны концы опустевших соломинок кровеносных сосудов. И солдат, в отличие от проводника, пытался сопротивляться. По крайней мере, успел вынуть свой нож. Но добраться им до противника не смог: лезвие чистое, без единой капельки крови.
Кто-то хорошо здесь поработал. Быстро. Надёжно. Грязновато, но с кем не бывает? Он уже вполне мог успеть сменить одежду и уйти далеко-далеко отсюда. Если бы умел думать. А Дерк, судя по рассказам Ньяны, в сём искусстве не преуспевал. Но лишь до недавнего времени, как выяснилось минутой спустя.
Он возник на краю поляны, не потревожив ни единой веточки ни под ногами, ни на голых кустах. Собственно, я и заметил его появление, только услышав позади себя сдавленный вздох защитницы и подняв взгляд. Да, парень дюжий. Мыслей в голове нет, зато руки большие, сильные и… Натруженные. На костяшках кожа содрана. Ногти чёрные, но той самой ржавой чернотой, что оставляет запёкшаяся кровь. Ну что ж, вот и наш убийца, собственной персоной?
— Дерк… Где ты был?
Не самый подходящий ко времени и месту вопрос, но другого так быстро не нашлось. А тот, что прозвучал из уст Ньяны, даже лучше, ведь парень её знает.
— Я хотел защищать!
Славно сказано. С тем самым напором и горячностью, которую очень любят в будущих солдатах командиры.
— Кого, Дерк?
Второй вопрос ушёл в ту же пустоту, что и первый: блеклые серые глаза даже не мигнули.
— Я хотел защищать.
— Соечка по тебе тревожится. Почему ты не вернулся домой?
— Я хотел защищать. И я… защитил?
Теперь спрашивал он, но не у Ньяны, не у меня и ни у кого из живых людей, присутствующих на поляне. Дерк спрашивал у мёртвых.
— Вот что, парень… — Старший патрульный, видимо, решил, что мы и так потеряли слишком много времени, чтобы продолжать тратить его на полоумного пастуха. — Хватит валять дурака. Ты убил их?
— Я должен был защитить. — Взгляд рыжего медленно переместился по кругу, от одного тела к другому. — Они угрожали.
Любопытно, кто, кому и в какой последовательности, но вряд ли пастух об этом расскажет. Впрочем, я и сам могу предположить. Только надо встать и выпрямиться, чтобы выглядеть внушительнее.
— Всё началось с того мужчины, а, Дерк? Он первый начал спорить. Даже кулаки сжал, наверное, уж настолько был недоволен.
— Я должен был защитить.
— Ты и защитил. Солдата. А чем помешала женщина? Наверное, громко закричала. А тебе не понравился её крик, верно?
— Я защищал.
— Конечно. Девочка тоже путалась под ногами. А солдат? Почему умер он? Ведь ты же должен был защищать как раз его. А, Дерк?
— Я защищал. Ты нападаешь. Так же как он. Я защищаю. Дерка.
Обычно всегда заметно, когда противник собирается атаковать. По движениям, становящимся скупыми. По напряжению мышц, различимому даже под одеждой. По взгляду. Я думал, что хоть чему-то научился за время службы, однако простой деревенский дурачок положил все мои знания и умения на обе лопатки.
Его атака словно исходила откуда-то изнутри: я не углядел ни единого признака, а рыжий пастух уже оказался рядом со мной, и кулак, невесть в какие доли мгновения занесённый для удара, уже двигался наперерез моему виску. Однако встречи двух совокупностей костей не произошло.
Я почувствовал рывок за миг до того, как в мой бок впились острые камешки. Но по крайней мере, голова осталась цела, в глазах не помутилось, и можно было отчётливо видеть две фигуры, застывшие друг против друга. Видеть на протяжении всего одного вдоха, потому что потом накидка Ньяны взлетела в воздух, чуть закрывая обзор, а когда полотнище ткани коснулось земли, бойцы уже не стояли.
Правда, что именно они делали, я не мог даже вообразить: над поляной повисла серая полупрозрачная дымка, рваными щупальцами вытягивающаяся то в одну, то в другую сторону. А ещё расцвели цветы. Первые цветы моей новой весны. Алые бутоны, разрывающиеся сотнями крошечных капель. Они возникали то тут, то там, висели в воздухе, потом опадали куда придётся, в том числе и на меня. Я не понимал, что происходит, но страха не чувствовал. Не успевал испугаться. И наверное, надо было отползти подальше, к краю поляны, укрыться за стволами деревьев или за камнями, но любопытство удерживало на месте, заставляя вглядываться в серую дымку до рези в глазах.
Пока всё вдруг снова не замерло.
Они стояли почти там же, откуда исчезли, только в левой руке Ньяны была зажата рукоятка взведённого арбалета, пальцы правой руки защитницы дрожали в непосредственной близости от одного из колчанов, закреплённых за плечом, а плоть Дерка, и одетая и обнажённая, оказалась усыпана алыми лепестками ран, из которых торчали чёрные охвостья стрел.
Они стояли недолго. Оба. Пастух рухнул на землю вниз лицом, причём мне показалось, что смерть пришла к Дерку ещё до падения, а потом Ньяна всхлипнула и тоже осела. На колени. Выпустила из руки арбалет, уставилась на бездыханное тело своего знакомца. А ещё через минуту напряжённой тишины послышалось:
— Он такой же, как я…
Я положил на стол перед комендантом сначала один футляр, потом второй. Слов, конечно, не требовалось, и так всё было ясно, но мне хотелось что-то сказать. Что-то многозначительное, мудрое и суровое. Однако поскольку ничего подходящего на ум не приходило, оставалось лишь молчать и надеяться, что тишина будет истолкована благоприятным для меня образом. Ну хотя бы чуть-чуть.
— Предъявляете обвинение?
Эрте Элбен был умным человеком, но не только. Ещё он был очень взрослым человеком и умел ценить время, особенно своё и особенно если его оставалось немного.
— Я должен так поступить?
Он не ответил, но соломенные усы обречённо повисли.
— Сколько подорожных вы выписали с начала года?
— Вам нужна точная цифра?
— Нет, довольно и порядка.
— К полусотне.
Хорошая прибыль. Пусть даже одной лишь медью.
— Каждый раз по три-четыре человека приходит?
— Они почти всегда идут семьями.
Конечно. Какой смысл оставлять часть родных на произвол судьбы? Уж лучше попробовать накопить ещё немного монет, зато уйти в лучшую жизнь сразу и всем.