Хорошее объяснение случившейся странности. Интересно, кто его первым пустил в обиход? Я бы этому человеку выразил благодарность. Огромную.
— Ты умеешь держать язык за зубами?
Рыжий оскалился, показав ровные, немного желтоватые зубы:
— Сами видите, во рту пока прорех нет.
— То, что я скажу, не нужно знать никому больше. Понятно?
Он кивнул. Молча.
— Дерка убила Ньяна.
Ржавчина глаз Натти заметно посерела.
— Быть того не может!
— У неё не оставалось другого выхода. Она защищала мою жизнь и жизнь тех, кто находился со мной рядом.
— От кого? От дурачины Дерка?
Дурачина… Пожалуй, поумнеть пастуху не удалось до самой смерти. Но, как говорят в народе, избыток силы замещает недостаток ума.
— С ним что-то произошло. Я не видел его раньше, сравнивать не с чем было, но он… изменился. Как человек. В смысле перестал быть просто человеком.
Натти почесал затылок:
— А яснее сказать можете?
Я бы сказал. Если бы понимал хоть одну причину случившегося.
— Он двигался быстрее, чем может уследить глаз. И бил так, как будто вместо рук у него железные молоты.
Ржаво-карий взгляд на удивление отрешённо уставился вдаль, а губы моего собеседника брезгливо выдавили:
— Так бывает. Когда человек пускает в душу демона.
Я уже слышал эту деревенскую сказочку. Совсем недавно. Только не заметил веры в глазах того, кто её мне поведал. Собственно, вообще ничего не заметил, потому что Киф Лефер со-Литто умел прятать свои чувства и помыслы.
— Изменение души я могу понять. Но при чём тут тело?
Натти смежил веки:
— Вы разве не слышали ни разу проповедей прибоженных? Даже они не отделяют одно от другого высоким забором.
К стыду моему, я нечасто посещал храмы, особенно когда детство плавно перетекло в юность. И не помнил ни одной проникновенной речи божьих служек.
— Значит, в Дерка вселился демон, который переделал его тело?
Широкие плечи приподнялись и опустились:
— Выходит, так.
Хорошо, одно объяснение с грехом пополам нашлось. Но оно тут же потребовало следующего.
— А как насчёт Ньяны? Она ведь ни в чём не уступила пастуху. Собственно, превзошла, если вернулась живой и невредимой. Как быть с ней?
Взгляд Натти ловко скользнул мимо меня:
— Да ты и сам понимаешь. Ведь понимаешь?
Да, один и один сложить могу. Но представить, что внутри моей защитницы живёт нечто нечеловеческое…
— А как демоны проникают в тело? Или сначала в душу?
— Тебе бы не у меня об этом спрашивать. Почём я-то знаю? А есть люди сведущие.
Ну да. Охотник на демонов, к примеру. Только мне сейчас до него не добраться.
— Спрошу. Когда свижусь. А сейчас лучше прилягу, а то завтра вставать ни свет ни заря. Да, и когда будешь о коляске спрашивать, кучера тоже попроси.
Натти кивнул:
— Коляска будет. А кучер нам ни к чему. Сам справлюсь.
Нам?
— Ты о чём?
— Я хоть и не так прыток, как толстобокая, да только на одного руку всегда поднимут скорее, чем на двоих.
Грент оказался вольным городом, и этот факт лишил меня большей части накопившейся было уверенности. Впрочем, Натти сообщил об особенностях того места, куда мы направлялись, когда до городских ворот оставалось не более сотни шагов и поворачивать назад было поздно.
Я никогда не понимал, как Дарохранитель допустил возникновение подобных поселений. А если ничего не мог поделать с желанием людей оставаться неподчиняющимися никакой власти, кроме самолично избранной, то зачем согласился включить вольные города в состав Дарствия? Никакого проку от них не было, подати платились в общую казну небольшие, ополчение, а тем паче солдат для службы в дарственной армии «вольные» не поставляли, да и вообще никак не участвовали в жизни государства, клочок которого оставили за собой. Можно допустить, что на заре существования Дарствия некогда и не под силу было справляться со всеми неурядицами, благо они не представляли собой прямой угрозы, но сейчас? Почему бельма вольных городов всё ещё остаются на логаренской карте? Напрашивалось лишь одно объяснение, удивляющее и заставляющее задуматься: это нужно тем, кто облечён властью. Зачем — второй вопрос. Возможно, уже не настолько важный…
Стражники у ворот всё же присутствовали и выполняли ту же работу, что и их товарищи во всех остальных городах Дарствия. Собирали плату за вход. И наверняка, как на всех прочих рубежах, монеты, падающие в объёмистый кошель должны были пойти на укрепление городских стен, мощение улиц и прочие премудрости, без которых жить можно, но выжить не удастся.
Улицы города были слишком узкими для того, чтобы любому приезжему позволялось без дополнительной оплаты передвигаться по ним в конном экипаже, поэтому коляска была оставлена нами в предместье, на попечение хозяина постоялого двора. Но и пешее перемещение по Гренту оказалось удовольствием не из дешёвых: услышав, сколько придётся заплатить за вход, я мысленно выругался, потому что при себе имел ненамного большую сумму, но ещё даже не успел нащупать под складками накидки собственный кошелёк, а Натти уже отсчитывал монеты. И равнодушие, с которым его пальцы отпускали медные кругляшки в путешествие по чужим карманам, совсем не подходило простому прислужнику, да ещё из глухой провинции. Мне точно было бы жалко отдать столько денег сразу, а рыжий расставался с монетами, как с дорожными камешками, набившимися в башмаки.
Впрочем, кроме платы, стражникам больше ничего от нас не потребовалось, и это настораживало: в благопристойных городах всегда спрашивают, кто и с какой целью вступает в ворота. Конечно, нет никакой уверенности, что чужак назовёт настоящее имя, но видимость порядка соблюдается. Кроме того, в поселениях, где Наблюдательные дома полностью укомплектованы служками и Звеньями, врать всегда себе дороже. Здесь же… Властям нет никакого дела до безопасности?
К тому же пара фраз, которыми перекинулись люди, призванные охранять свой город, и вовсе чуть не сбила меня с шага:
— А мужики-то не просты.
— Ага. При одном даже ножа нет.
Обычно всё происходит ровно наоборот, и стража настойчиво интересуется, зачем тот или иной человек пытается пронести оружие, и если местные законы позволяют, то взимают дополнительную плату либо отказывают во входе, а тут как раз отсутствие средств защиты и нападения вызвало у стражей полууважение-полузависть. Получается, каждый обитатель вольного города Грента вооружён до зубов? И если кто-то приходит сюда с голыми руками, значит, он заведомо уверен в своих силах? Правда, у меня руки совсем уж голыми не были: прихватил из смотрительского дома посох, принадлежавший моему предшественнику. Было огромное желание обзавестись и чем-то стальным, но времени пошарить по Долу не хватило, да и, боюсь, дольинцы не поняли и не одобрили бы мою тягу к орудиям нападения и защиты.
А вот при Натти нож был. Не шибко большой, не шибко страшный, зато вселявший некоторую уверенность, что в потасовке мы погибнем не самыми первыми.
— Слышал, что говорили стражники? — спросил я, стараясь не повышать голос сильнее необходимого, а потому тщательно выбирая паузы, во время которых гул городских улиц становился немного тише.
— А они что-то сказали? — рассеянно нахмурился мой спутник.
— Да. Назвали нас с тобой непростыми.
Натти оглянулся на ворота, от которых мы уже удалились на слишком большое расстояние, чтобы можно было ясно различить выражения лиц городских привратников.
— С чего это?
— Потому что не заметили при нас оружия.
Рыжий тут же поспешил нащупать рукоять ножа и убедиться, что он никуда не делся.
— Ты так не шути! Я уж думал, мою ногтечистку кто стянул.
Он или придуривался, или в самом деле не понял, о чём идёт речь.
— Ты бывал здесь раньше?
— Да заходил как-то.
— Это спокойный город?
Вопрос прозвучал глупо, но на него ответили со всей серьёзностью:
— Как и наш Дол. Ты его трогать не будешь, и он на тебя не кинется.
Хм. А ведь я собирался именно что потрогать. Легонько-легонько. Только не знаю пока, за какое место.
В любом другом городе я бы сразу пошёл в Наблюдательный дом, показал свой знак и потребовал содействия. Может быть, грубо, может быть, улещивая. Неважно. Но если бы мне и отказали, то не впрямую, а отговариваясь нехваткой времени, тупостью бездельничающих служек и прочими причинами, по которым обычно не можешь добиться от дарственников необходимых сведений. А что делать здесь? Вольный город не знает Цепей и, скорее всего, посмотрит на моего жука не менее косо, чем на какое-нибудь Звено, даже самого драгоценного металла. Всё, что я могу сделать, это попросить. Кого-то.
— Кто здесь всем заправляет? Знаешь? Или главного вовсе нет?
Натти задумчиво посмотрел на уходящие вверх стены домов, тисками сжимавших улицу.
— Как не быть. Всюду есть главный.
Это радует. Но ничего не объясняет.
— А где его искать?
— Так в управе, где ж ещё, — бесхитростно ответил мой помощник и уверенно свернул на ближайшем перекрёстке направо.
Управа располагалась вовсе не там, где положено находиться главному городскому дому в добропорядочных городах. То есть не на площади, а в лабиринте переулков. Впрочем, удивляться не пришлось: самая большая и единственная площадь Грента была запружена торговым людом, разворачивающим свои временные лавки и, разумеется, не заботящимся о тишине. А вот чуть подальше, там, где улочки становились совсем узкими, царил благословенный сонный покой, и в такой обстановке вершить управные дела, несомненно, было намного удобнее.
Охранники не встретились нам ни при входной двери, ни при внутренних, и результат увиденного снова поставил меня перед нелёгким выбором из двух вариантов. Либо здешний люд благочестив настолько, что нет никакой нужды защищаться от возможных дурных помыслов и умыслов, либо охранять нечего и некого. Первое утверждение отметалось сразу, ибо там, где много оружия, никогда не бывает долгого мира, а второе приводило к неприятному выводу: я не найду здесь того, кто мне нужен. Но попробовать всё равно стоило.