Этой ночью он неожиданно для себя получил ответы на эти беспорядочные вопросы: «где» — на поле боя, в заброшенной женской школе; «как» — истечет кровью от пулевого ранения в сердце; «почему» — во время исполнения своего долга; «когда» — наверное, в течение следующих десяти минут, может, и раньше.
Зная характер его работы, это не удивительно. Ну, за исключением части про школу.
Он будет скучать по своим братьям. Господи… это было намного больнее превращения в зверя. И он будет беспокоиться за них и за будущее правления Рофа. Черт, он пропустит взросление Наллы и Рофа-младшего. И, будем надеяться, успешное появление на свет двойняшек Куина. Он сможет наблюдать за ними из Забвения?
О, его Мэри. Его красивая, прекрасная Мэри.
Его накрыл ужас, но было очень сложно удержаться за ощущение, потому как он ослаб еще больше. Чтобы успокоиться, он напомнил себе, что Дева-Летописеца не солгала. Дева-Летописеца была всемогущей. Дева-Летописеца сохранила баланс, когда спасла Мэри и сделала им величайший дар, уравновесив тот факт, что его шеллан никогда не сможет иметь детей.
Не будет детей, подумал он с внезапной и резкой болью. Он и его Мэри никогда не смогут иметь детей.
Это было печально.
Странно… раньше он не задумывался, что они хотели детей, по крайней мере, осознанно. Но сейчас, с пониманием, что этого никогда не произойдет? Он был полностью опустошен.
По крайней мере, его Мэри никогда не покинет его.
И он верил, что когда достигнет двери в Забвение и пройдет через нее на другую сторону, Мэри сможет отыскать его.
Ведь иначе смерть была невыносима. При мысли, что он может умереть и никогда больше не увидит свою любимую? Никогда больше не зароется носом в ее волосы? Не познает ее прикосновения? Не выскажет свои чувства, пусть она и так давно знает, как сильно он ее любит?
Поэтому смерть была трагедией, разве нет? Она была великой разлучницей, порой настигая без предупреждения, коварная воровка, кравшая у людей их эмоциональную валюту и оставляя банкротом до конца жизни….
Дерьмо, а если Дева-Летописеца ошиблась? Или солгала? Или не была всемогущей?
Внезапно паника вспыхнула с новой силой, мысли заклинило, он подумал о расстоянии, разделявшем их в последнее время, расстоянии, которое он принял за должное, он думал, что у него есть время исправить эту проблему.
О, Боже… Мэри, позвал он мысленно. Мэри! Я люблю тебя!
Черт. Он должен был поговорить с ней об этом, докопаться до сути проблемы, исправить все так, чтобы они снова стали близки, как родственные души.
Он с ужасом осознал, что проблема в том, что когда сердце перестает биться в груди, все слова, что ты хотел высказать, но не сделал этого, все, чем ты хотел поделиться, все неудачи, что ты спрятал в глубине шкафа, прикрываясь занятостью… все тоже замирало. На середине шага, и нога никогда не коснется земли… и это было самым главным сожалением в жизни каждого.
Просто ты узнаешь это лишь тогда, когда тебя настигнет смерть. И да, все вопросы, почему и как. Где и когда… окажутся чертовски неважными, когда ты покинешь земную жизнь.
Они теряли контакт, он и Мэри.
В последнее время… они теряли свою связь друг с другом.
Он не хотел уходить на такой ноте…
Белый свет стер все вокруг, охватил его целиком, украл его сознание.
К нему пришло Забвение. И ему оставалось только молиться, что его Мэри Мадонна сможет найти его на другой стороне.
Он столько всего должен ей сказать.
***
Вишес обрел форму посреди дворика из белого мрамора, над которым простиралось молочное небо, настолько яркое и необъятное, что ни фонтан в центре площадки, ни дерево с разноцветными щебечущими птицами в углу… ничто не отбрасывало тень.
Птицы молчали, все до единой, словно чувствовали его настроение.
— Мама! — его голос пронесся эхом, отскакивая от стен. — Где ты, черт подери!
Он пошел вперед, оставляя за собой след ярко-красной крови, и когда он остановился у двери в покои Девы-Летописецы, капли тихо падали с его локтя и ноги. Он постучал в дверь, снова позвав ее по имени, и брызги крови окрасили полированную панель как лак для ногтей, разлитый на пол.
— К черту все.
Врезавшись плечом в панель, он вломился в комнаты своей матери…. Чтобы застыть на месте. На кровати под простынями из белого шелка существо, сотворившее расу вампиров, а также давшее жизнь ему и его сестре, лежало, не шелохнувшись. У нее не было телесной формы. Просто трехмерный свет, который когда-то был ослепительно-ярким, как фотобомба, но сейчас напоминал старомодную масляную лампу с мутным абажуром.
— Ты должна спасти его. — Вишес пересек мраморный пол, смутно осознавая, что в комнате была одна кровать. — Проснись, черт возьми! Дорогой мне человек умирает, и ты должна помешать этому, черт подери!
Если бы у нее было тело, он бы схватил ее и заставил обратить на себя внимание. Но у нее не было рук, чтобы стащить ее с кровати, не было плеч, чтобы встряхнуть ее.
Он снова хотел закричать, когда в покоях слова пронеслись так, словно их пропустили через объемный звук[16].
Чему быть, того не миновать.
Словно это все объясняло. Словно он — капитальный олень, раз пришел беспокоить ее такими запросами. Словно тратил ее время впустую.
— Зачем ты вообще нас создала, если тебе плевать?
Что именно тебя тревожит? Его будущее или свое?
— О чем ты, черт возьми? — А, да, он помнил, что не должен задавать ей вопросы, но нахрен все. — И что это должно значить?
Пояснение действительно необходимо?
Стиснув зубы, Ви напомнил себе, что Рейдж превращался в зверя и умирал в своей второй ипостаси. Обмениваясь колкостями с любимой мамулей, он едва ли спасет друга.
— Просто спаси его, ладно? Перемести его с поля боя, чтобы мы смогли провести операцию, и я оставлю тебя гнить с миром.
И как это решит его судьбу?
Ладно, теперь он понимал, почему люди с проблемными матерями посещали любимые ток-шоу Лэсситера. Оказываясь возле нее, Ви каждый раз охватывал психоз, переданный внутриутробно.
— Он продолжит дышать, вот как.
Судьба всегда найдет его.
Ви представил, как Рейдж поскальзывается в ванной в особняке и умирает. Или давится куриной косточкой. Одному Богу известно, что могло свести брата в могилу.
— Так измени ее. Ты же всесильна, черт возьми. Измени его судьбу, здесь и сейчас.
Повисла длинная пауза, он даже задумался, а не уснула ли она… и, блин, как он ненавидел ее. Она сдалась, спряталась от мира, отгородилась ото всех как отшельница в своей хандре, потому что никто не целовал ей задницу, как она того хотела.
Хнык-мать-его-хнык.
А тем временем один из лучших бойцов в войне, который играл самую главную роль в охране Короля, скоро стартует с этой планеты. И Ви — последний человек на Земле, кто станет просить другого успокоить его попо-боль, но он обязан сделать все, что в его силах, чтобы спасти Рейджа, а кто еще, черт возьми, способен на это?
— Он важен, — напирал Ви. — Его жизнь важна.
Для тебя.
— К черту все, речь не обо мне. Он важен для Короля, для Братства и для войны. Если мы потеряем его, то окажемся в заднице.
Ты не думал о том, чтобы говорить правду?
— Считаешь, я беспокоюсь за него и Мэри. Ладно. Упомянем и это… потому что прямо сейчас ты не похожа на кого-то, кто в состоянии просто стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы перевести душу, которую ты лишила смертности, сквозь пропасть в Забвение в определенное время, которое женщина выберет сама.
Дерьмо. Сейчас, сказав это вслух, он действительно гадал, сможет ли это немощное существо на кровати на самом деле выполнить обещание, которое она дала, казалось, сто лет назад, хотя по факту прошло всего три года.
Столько всего изменилось.
Кроме того, что он по-прежнему ненавидел любые слабости. И все еще не желал находиться в присутствии матери.
Оставь меня. Ты меня утомляешь.
— Я тебя утомляю. Ну конечно. Ведь тебя здесь ждет целая куча дел. Господи Иисусе.
Отлично, хрен с ней. Он придумает что-нибудь еще. Что-нибудь… другое.
Черт, что ему еще оставалось?
Вишес повернулся к двери, которую только что выбил. С каждым шагом он ожидал, что мать окликнет его, скажет что-нибудь, нанесет резкий удар прямо в сердце, который окажется таким же смертельным, как и пуля, что свалила Рейджа. Когда она не остановила его, а дверь захлопнулась прямо за его спиной, едва не дав ему под зад, Ви подумал, что этого следовало ожидать.
Она даже не взбесилась на него.
Во внутреннем дворике кровавый след, что он оставил на мраморной дорожке, напоминал его судьбу, прерывистый и безобразный, являя собой доказательство боли, которую он зачастую не замечал.
И да, он хотел, чтобы пятна впитались в камень, может, хотя бы это привлечет ее внимание.
На этой ноте почему бы ему не хлопнуться наземь и не закатить детскую истерику, как в одном из отделов «Таргета» из-за не купленной игрушки?
Стоя там, он ощущал тишину как чистый звук сам по себе. Что было абсолютно нелогично и все же соответствовало происходящему. Он осознал, насколько тихо здесь было на самом деле. Избранные все жили на Земле, познавая себя, постигая себя как отдельную личность, оставив традиционное служение его матери. Раса не изменилась, существуя в современные времена, где старомодные циклы празднеств и обрядов по большей части игнорировали, а ранее уважаемые традиции сейчас оказались на грани забвения.
Хорошо, подумал он. Он надеялся, что она была одинока и не чувствовала должного уважения к своей персоне. Он хотел, чтобы она жила в изоляции, чтобы самые преданные люди повернулись к ней спиной.
Он хотел, чтобы она страдала.
Он хотел, чтобы она умерла.
Его взгляд переместился на птиц, которых он подарил ей, они разлетелись прочь от него, занимая дальние ветки на белом дереве, собравшись вместе так, словно он собирался переломать их шеи, одну за другой.