Злой ужасно Абрамыч пихал мне в нос какую-то страшную гадость и гадко ругался.
— В очередь! — отпихнула от лица руку и почему-то закашлялась. — Много вас нынче желающих. Ты кстати меня отравил. Так и запишем, Антошечка. Муль, а давно он у тебя дикий такой?
С трудом поднялась, нашла взглядом сумку на вешалке, поползла к ней. Мне почему-то казалось сейчас: если остановится хотя бы на миг, то сразу же провалюсь снова в беспамятство. Нужно было что-до делать, срочно и обязательно. Хоть в носу ковыряться, но надо, не оглядываясь и не останавливаясь.
Друзья потрясенно молчали, видимо мысленно обвинения примеряли. Совсем Леля кукушкой поехала думали, наверняка.
А в сумке той вожделенной лежал вполне приличный новый костюм, (судя по фото на сайте) ни разу не надеванный, в заводской упаковке. Не оборачиваясь, стиснув зубы, стащила футболку, услышав за спиной громкий и выразительный присвист.
Ну что поделать, пусть видят. Все равно им рассказывать, одна я со всем этим точно не справлюсь.
— Поздравляю, красавица. Вечно ты вляпываешься. Судя по твоему виду, даже не знаешь, во что.
Муля всегда была доброй подругой. Узнаю. Мне даже значительно полегчало: есть еще в этом мире хоть что-то стабильное. Например — я. Со своим самым главным талантом: умением “вляпываться”.
— Спасибо, родная. Не представляешь, как я соскучилась по твоему чувству юмора.
Не оглядываясь, переоделась, а когда обернулась, Муля была уже рядом.
Посмотрела я на нее, такую красивую сейчас, такую счастливую (до того очевидно момента, когда я на ее голову снова свалилась). Мне не дано. Тихо всхлипнула, сделала шаг и оказалась в объятьях подруги.
— Поплачь, Лельк. Тебе даже полезно теперь. А пожрать мы успеем.
И словно кнопочку снова нажали. Это все Кот виноват, это он приоткрыл мои слезные чакры. Держалась же все это время, закостенела и высохла. А теперь: чуть что, так реву или в обморок падаю. Чудо, как хороша.
Спустя битый час, потраченный на мое дружеское отмачивание, мы спустились, наконец, в ресторан и поели. Оставаться в замке не было больше смысла, и Абрашки решили забрать меня на свою дачу.
Возражения не принимались, да их и не было. Одно утешало: в один голос оба они уверяли, что “такие, как этот твой” просто так не помирают. Муля клятвенно обещала мне “все рассказать”, благо ближайшие дни времени у нас будет достаточно. Народу вокруг было много, обсуждать всяких демонов не представлялось возможным.
Так странно… мы ели, изумительную еду, смотрели на красоты вокруг, тихо разговаривали о чем-то неважном, а там… Где-то там над любовью моей издевались. Я чувствовала его боль. Словно бы через толстое и мутное стекло мысленно видела, ощущала болезненные отголоски, тени. Изматывающее ощущение, убивающее. Делать вид, что все как бы в порядке и медленно тут умирать.
— Лель… Я не спец в этих вопросах особо. Так… пришлось тут поинтересоваться историей некоторых. Перед свадьбой они сообщили мне один удивительный факт. — Антон тщательно слова подбирал очень тщательно, косясь на соседние столики.
— Ой. Можно подумать! То, что я ведьма, ты знал с первого класса. Сам же меня обзывал. — А вот Муля вообще не стеснялась. Беременным можно чудить.
— Эм. Я не о нас. Я о том, что Лельку должно сейчас сильно колбасить. Ксати, мы тебя поздравляем. Хоть и хм… хм… внезапно. Прости. — Он раскаянно хлопнул глазами.
Я так и не поняла совершенно вообще ничего, с большим трудом фокусируясь на обоих Абрашках.
— А? — Все что смогла глухо выдавить.
Многословная я сегодня и выразительная.
— Дружочек, может ее подготовить сначала? Про бабочек там, про жучков и цветочки? Зачем сразу про члены, позы и камасутру, скажи?
Антон поперхнулся паштетом печеночным, очень даже гусиным с белыми грибами. Странный какой, даже я по старой школьной привычке так на Мулю не реагировала. А ему с ней еще долго жить-поживать и добро продолжать наживать.
— Вы о чем сейчас? Оба, два, сразу. — Не очень осознанно, но у меня уже хоть не одни междометия получались.
— Ой, все. Теперь она от тебя не отстанет. Да Лель? Ну сожри ты его наконец уже, разрешаю.
И не очень понятно мне было: свет Мария Владимировна это точно сейчас рассуждала о пирожке?
— Я тебя поздравляю с замужеством, дорогая моя. Скоропостижным, конечно, и явно для всех неожиданным, но состоявшимся. Как там, ты говоришь, фамилия у супруга?
Вот теперь мне не до пирожка уже было. Совсем.
— К-к-к-акого? — снова весь мой богатый словарный запас уныло скатился до одних междометий, похоже.
— Как там в книжках женских пишут? “Истинного?” Паспорт с собой у тебя? Проверь, может чего я и путаю.
Паспорт с собой у меня абсолютно везде и всегда. Привычка, привитая долгими годами проживания в погранзоне.
Достала. Руки мои задрожали внезапно. Открыла. Мамочки дорогие, и все безвременно почившие предки по нашей с ней женской линии. Это кто?!
Паспорт был тот же. Даже серия с номером. И корявая подпись моя. И витиеватая — сотрудницы государственных органов. А вот все остальное…
Где, то чудовище, что пялилось на меня со страниц главного документа, удостоверяющего личность гражданина родимой страны?
На ее месте лучезарной улыбкой сияла красавица. То есть я. Но — не я. Хотя… такой он меня и увидел, в то наше первое утро. Даже ворот футболки мужской. И коса.
Но как? Взгляд растерянно скользнул дальше, уткнувшись в текст на страницах. Илона Олеговна Кот.
— Что?! Это… шутка такая, подделка, муляж? Я не понимаю! — выронила из рук это чудное чудо, и даже подпрыгнула.
— А я предупреждал. Начинать стоило с бабочек. — Абрамыч неспешно доедал свой обед. Он всегда отличался завиднейшим аппетитом и основательностью.
— Любишь ты ковыряться в открывшихся ранах с оттягом и долго. Садист! Рубить этот сорняк надо быстро и с треском. — Муля допивала имбирный свой чай, глядя на мужа с укором.
Это двое скромную личность мою игнорировали, с интересом заядлых натуралистов наблюдая мою пусть уже очень тихую, но вполне ничего себе так истерику.
— Вы меня хоть услышали? — головушку повесив устало я спросила, без всякой надежды на внятный ответ.
— Это новая жизнь твоя теперь. Илона Олеговна. Ну подумаешь, сменила величество на котячество. Можешь взглянуть на другие все свои документы, картина везде одинаковая, уверяю. Я тебе больше скажу: никто даже и не удивится. Включая родителей. Качественно в органах все сработано, не придерешься.
Антон тщательно вытер руки салфеткой. Посмотрел на меня очень серьезно.
— Жизнь твоя изменилась, Лель. Я не знаю, зачем он это сделал, но думаю, причины на то были очень серьезные. В браках таких не бывает разводов. “Только смерть отныне разлучит вас” — тоже не просто метафора.
Мы разговаривали очень тихо, но я краем глаза заметила, народ за соседними столиками начал тихонечко нервничать. Пора делать ноги.
Взглянула вопросительно на Абрашек, головой им кивнув.
— Ога. Да, Я уже даже наелась почти. Ты права, нам пора. Только знаешь… Давай-ка ты нас по маршруту прогулки вчера проведешь, вот прямо до шага точнехонько. Постарайся. Мне глянуть кое-что нужно. — Муленька явно что-то задумала.
— Не стоит. Я думаю, будет достаточно найти тот загадочный тир и место, где их фотографировали. Так где у тебя, говоришь, фотографии? — Антон озабоченно посмотрел на жену, явно трезво оценивая ее форму физическую и возможности.
Он был прав: я сама, в конце нашей с Марком прогулки с большим трудом стояла на твердых ногах.
18. Два вопроса
То ли от выпитого снова перед дорогой огненного пойла из фляги Антона, то ли просто об общей усталости, но весь путь до дачи Абрашек я спала, как убитая. Без сновидений и крепко.
Проснулась от осторожного встряхивания за плечо и громкого звука знакомого голоса.
— Ты там ее не отравил, горе-доктор? — Муля явно нервничала, тряхнув меня уже посильней.
— Завтрак вытряхнешь из подруги, Мария. — надо же, был еще кто-то, кто не забыл ее имя.
Я открыла глаза, подслеповато моргая, и оглядываясь по сторонам.
Когда-то, еще будучи юными школьниками, классе в пятом-шестом, мы приехали на эту дачу, отмечать день рождения Мули. Тогда она представляла собой покосившийся маленький домик, неумело покрашенный голубой масляной краской. Кое-где уже облупившейся. А в прочих местах горе-маляры и вовсе забыли пройтись валиком по стене, оставляя неровные полосы на старых и темных от времени досках.
Но дом и тогда был чудесным. Покрытая слоем черной копоти маленькая буржуйка, (которую нам строго-настрого запретили топить!), старый медный чайник на большом кухонном примусе. Огромнейший самовар, строго встречавший гостей в маленьком, застекленном крохотными окошками под потолком коридоре — имитации дачной веранды.
Мы тогда жгли свой костер. На маленькой наспех выкошенной площадке, в обрамлении больших и ветвистых кустов старой сирени, к сентябрю все еще остававшихся ярким зеленым пятном на стремительно пожелтевшем участке. Рядом стояли кусты черноплодки и барбариса — обязательные жители всех старых дач. Можно было хватать терпкие ягоды прямо с ветки, жевать их и друг дружке показывать потом черные языки. Ночь напролет мы веселились, жарили дешевые сосиски на палочках, и разговаривали.
О чем? Да о всех смыслах жизни, конечно. Если бы взрослые знали, какие беседы ночами ведут их непутевые детки…
А теперь, дачный участок преобразился практически до неузнаваемости. Те же сосны огромные, они стали еще только больше и толще, словно бы повзрослев вместе с нами. Тот же мох голубой у корней, но от него теперь явственно веяло древней магией.
Или это меня произошедшим с Котом так приложило, что везде уже видится потустороньщина?
Сирень старая разрослась настоящей стеной. А кусты черноплодки остались, превратившись в красиво остриженное ограждение вокруг площадки у круглого очага.
Домик тоже преобразился: весь фундамент был выложен кругляком. Красная крыша стальная, под старинную черепицу. Большая новая веранда с роскошными витражами на арочных окнах.