Темные стены, обшитые круглым блок-хаусом поблескивали лакированной древесиной. И резные наличники окон, красные, в цвет своей крыши, придавали дачному дому таинственность и неповторимый свой шарм.
— Пойдем, пойдем! Я дико устала и жрать снова хочу! — мольба в голосе Мули была мне понятна: в нашей школьной компании был только один человек, кормивший всех неустанно и даже с большим удовольствием. Лелька Король. То есть… Кот. Мне точно это не приснилось?
— Пойдем. Кухня где у нас? Повару платят натурой? — сегодня шутить у меня не получалось совсем. — Вам, кстати, рожать когда?
Муля устала. Круги быстро залегли под глазами, одной рукой подруга держалась за поясницу, второй — под кругленьким животом. Шутка ли: — дорога туда и обратно у них заняла целых пять с половиной часов. Да еще и конкретная нервная встряска, в виде прекрасной внезапнозамужней меня.
— Мне катать еще до сентября. Вот посмеемся, если этот подарочек друг наш Абрашек подкинет на собственный мой день рождения. Да, дорогой?
Антон широко улыбнулся, легко подхватил жену на руки, и понес резво в дом.
— Лель, кухня у нас на веранде, но мы будем сегодня развратничать: пить безалкогольный глинтвейн, жарить мясо на улице и позволять себе прочие вольности. Можешь хозяйничать от души, и ни в чем совершенно себе не отказывать! — Муля смеялась, целуемая очень нежно и ножками шаловливо болтая.
А я им позавидовала. Хотя, почему это? Чем бы ни закончилась эта история, в моей жизни есть уже Кот. Целый муж, между прочим. И “на ручки” уже тоже было. И все не так плохо. Вот только… нытье это сердечное, и глухая, всю душу вытягивающая, очень странная боль.
Я в одном была твердо уверена: жив. Но почему же так больно? Словно пальцы прижали мне крышкой рояля и давят, жестоко смеясь прямо в лицо.
Кухня Абрашек оказалась великолепна.
Когда у меня тоже будет свой дом, — буду хотеть ровно такую же. И чтобы мебель была вся плетеная, и панели на шкафчиках чтобы резные, а столешница каменная. И чайник тот самый, пузатый и медный. Он поблескивал тускло, стоя на самом почетнейшем месте: большущей индукционной плите. Куча кухонной техники, здоровенный двустворчатый холодильник (почти совершенно пустой), коллекция самых затейливых чашек на полках.
Хотя, главным все-таки было не это. Совсем.
Самый обычный житейский уют царил на кухне Абрамовых. Жил ли он в акварелях старинных на стенах? Или может, — на старом карнизе, с любовью отреставрированном и украшенном шторами, мастерски гладью расшитыми?
Наверное, — в этой люстре стеклянной, что собой красила потемневший от времени (или специально состаренный) лаковый потолок.
Пузатая, как самовар, матово-белая, унизанная по краям длинной стеклярусной бахромой, она гордо висела в латунных чешуйчатых лапах сказочного дракона и светила там, словно Луна.
— Ты хоть капельку успокоилась? — Антон показался в дверях. Пока я неспешно проводила ревизию наших запасов съедобного, он принес мои вещи, загнал машину во двор, запер ворота красивые. Настоящий хозяин.
— Честно говоря, я какая-то слишком спокойная. Памятуя о том, что случилось… А Муля где, спит?
Половина кочана капусты, пучок сельдерея, ведерко начатого майонеза, стаканчик сметаны, яйца, курица в морозилке и молоко. Картошка, лук, подсохшая сильно морковка и два ведра маринованного уже мяса.
— Куда там! Я дал погрызть ей запасных сухарей, выдал термос с ромашковым чаем и свой ноутбук. У нее срочное погружение в тему Котов. Скоро новости будут, я думаю. Ты бы еще отхлебнула…
И флягу свою протянул мне, “волшебную”.
— Это… транквилизаторы? — до меня вдруг дошла вся странность моего заторможенного поведения. Непоколебимое просто спокойствие. Я весь вечер была аки сытый вполне крокодил.
— Атипичные нейролептики. Военная разработка, привыкания не вызывает, стабилизирует нервную систему при шоковых невротических состояниях. Пей. — суровым таким голосом произнес. Очень докторским.
— А вдруг я уже тоже беременная? — это я так Антошку спросила, серьезно? Голос-то вроде мой, а слова очень странные. Хотя, после всего, что было уже пережито и мною увидено… Лишним точно не будет.
— А! Так тем более. Зашкаливающий уровень дофамина в твоем истощенном организме ни к чему хорошему для ребенка не приведет. Сейчас пять полных глотков и два на ночь.
Ребенка. Странное ощущение. Слово простое, а как его трудно сказать… Когда-то давно, в прошлой жизни, я запретила себе его даже произносить, даже мысленно. А теперь на тебе, — вырвалось и ничего. Никто в судорогах не скончался.
Проглотила я отвратительное это пойло, с трудом подавив в себе рвотный рефлекс. В Павловске это пилось как-то попроще. Или я тогда уже и не чувствовала ничего?
Антошка тем временем забрал мясо из холодильника, уволок самовар. Еще один обязательный житель всех старых дач, снова встретил меня в коридоре, к которому молодые уже успели пристроить новенькую веранду. Хорошо, что я теперь вся такая спокойная, а то бы наверняка прослезилась, пылко обняв самовар.
Быстро наколдовав пирог заливной с курицей и тушеной капустой, поставила на самый малый огонь варить крепкий куриный бульон с овощами и травами. Огородик у Мули, оказывается, всеже был, только, как сказал мне Абрамыч: “Это не огород никакой, а самый ее натуральный гербарий!”
Каких только трав там не росло! Я и запахи некоторых чувствовала впервые. Все-таки наша Муля — ведьма и вправду зачётная. Самая настоящая, как из сказочных книжек.
О ее ратных трудах нам с Антоном весь вечер напоминал громкий стук по клавиатуре ноутбука. Как она умудрялась на современнейшей мембранной клаве так лупить пальцами, да со звуком печатной машинки и бешеной скоростью?
Пару раз наша Муля явила нам свой озабоченный лик. В первый раз, спустя уже час, она цапнула кусок свежего пирога, налила себе чай и размахивая руками в ответ на обращенные взгляды: мол, отвалите, — сбежала.
Потом прилетела (круглые шарики тоже летают) с айфоном, вцепилась в мой шрам на плече (или шее) поснимала его со всех ракурсов, языком напряженно пощелкала и сбежала опять.
А мы с терпеливым супругом нашей отважной разведчицы жарили мясо и разговаривали.
Антошка, смеясь, рассказывал мне, детективную совершенно историю “Как он за Мулей ухаживал”. Как она за день до свадьбы сожгла тут, на камнях этого вот очага свое белое платье невесты. И пришлось им расписываться в голубом, том самом: “Помнишь, на выпускном на ней оно еще было.”
— Она думала, представляешь, что я свадьбу всю отменю из-за платья невесты. А я ей сказал: “Дорогуша моя, да хоть голой. Я столько тебя уговаривал, что мне лично — по барабану.” Ох, как Машка злилась тогда!
Антон колдовал у выложенного камнем высокого цилиндрического очага, а я сидела в шезлонге, его слушая и улыбаясь. Смешные какие они: ведь ругались же с самого первого класса. Да как! Мулю трясло крупной дрожью от одного только вида Абрамова. Правда, ровно до ближайшей контрольной. Тогда она списывала у него совершенно бессовестно.
Огромные сосны над головой мне женским голосом мне шептали что-то тихонечко на непонятном совсем языке. Галлюцинации? Странно, я не слышала о таком. Шипящие звуки, повторяющееся многократное: “Па — па, та — вана…”
Наверное, это все же лекарственные Антошкины шутки.
Остро пахло жареным мясом и сон накатывал тугой, теплой волной.
— Что тут у вас происходит? — встревоженный голос подруги резко над моей головой прозвенел. — Антон, вы сдурели? Ты что, ослеп у меня? Да Лелька же помирает! Тут проклятие на мучительную и долгую смерть! Быстро в дом ее, я звонить тетке Агате, бегом!
Я быстро села, заторможено посмотрев на друзей. Мучительная смерть? Да я спать просто хочу. И мяса. И пирог свой попробовать, наконец.
— Мария, не кипишуй. Не похожа она на умирающую совершенно. Сама посмотри. Точно тебе не привиделось? — Антон озадаченно обошел меня, руку взял, пульс нащупал. Брови поднял удивленно, взглянув на жену.
— Д…д…дааа. Я ничего не понимаю, Это ты сам посмотри!
Муля задрала длинный рукав просторной шелковой блузки, обнажая изящные очень серебряные часы на запястье. Нажала на циферблат, что-то беззвучно ему прошептала, и оттуда ка-а-а-а-к полыхнуло, как жахнуло! Да веселеньким, алым таким фейерверком.
Соседи, наверное, вдруг все подумали, что мы тут решили отметить наш личный, китайский вполне новый год.
Я тихонько сползла с раскладного шезлонга и чаю себе налила. Ромашкового. Похоже, хваленые Антошкины нейролептики свое действие исчерпали.
— Нифига себе сила! — голос Абрамова как-то вдруг разом осип. — А у меня два вопроса к вам, дамы: как у Лели, известной нашей тихони, сейчас получилось не помереть, и кому она так помешала?
19. Открытия
Я так и осталась не умершей. Спустя час, два три, до утра.
Антошка тихо входил, взволнованно щупал мой лоб, измерял даже давление. От замеров температуры я гордо отбилась. Тепленькая, и чудесно.
Мне доходчиво объяснили: произошедшее тут — невозможно. Нет средств противодействия самому страшному из проклятий, известному человечеству. Все равно, что пытаться отбиться зонтиком от грозы. Смешно? А у меня получилось.
О том, кто автор этого “чуда природы” не было нужды и догадываться. Даже молодая, очень слабенькая и сильно беременная ведьма-самоучка Муля поняла это доподлинно: такого рода “подарки” по силам лишь самым могущественным порождениям Тьмы.
То есть — демонам. Причем, как их называют “великим”. Кроме того, Муля что-то еще говорила о всяких лицензиях и законах. И страшной редкости демонов, как таковых. Я счастье имела познакомиться лишь с одним. Одной. Это Бог меня миловал, очевидно. Толпы я бы точно не выдержала.
“Как”, мы тоже узнали довольно быстро. Это был мой телефон. Я случайно заметила в списке контактов один незнакомый, в очередной раз прильнув к нему и зависла, мучительно пытаясь вспомнить заказчицу “Леночку Г”.