еденных какими-то извращенцами на загнивающем Западе. Лысые и страшные, как последние пара месяцев Артемовой жизни.
Дальнейшее напоминало нечто вроде встречи двух шпионов в тылу врага. Миновав грязный, задристанный прокисшей помидорной жижей коридорчик, Казарин и его спутник оказались в темном, воняющем гнилыми овощами складе. Артем было подумал, что Кадык сейчас предложит ему сверить часы, как показывают в шпионских фильмах. Но торгаш вместо этого извлек откуда-то из-за ящиков с гнилой морковкой пару довольно больших коробок с книжками.
Артем медленно охренел: чего тут только не было! И знаменитая «рамочка» – лучшая советская серия фантастико-приключенческой литературы. И полузапрещенные Пастернаки-Есенины-Ахматовы с примкнувшим к ним Высоцким в виде его единственного опубликованного в Советском Союзе стихотворного сборника «Нерв». И «Архипелаг ГУЛАГ» опального Солженицына. И даже Библия в старинном синодальном издании.
Казарин потряс головой, решительно отгоняя почти непреодолимое желание запустить руку в карман куртки, где у него лежала зарплата за последний месяц. Все же сегодня он пришел сюда не за этим.
– Слушай, Кадык, а ты можешь мне достать книги… про это? – осторожно спросил Артем подпольного букиниста.
Слово «доставать» прочно вошло в лексикон советских граждан. Доставать приходилось все: колбасу, мягкую мебель и, конечно же, книги. Артем неожиданно улыбнулся, вспомнив, что в далеком детстве он, услышав, что есть такой писатель – Достоевский, сразу подумал, что его фамилия образована от слова «доставать».
– Про что – «про это»? – удивился обладатель огромного кадыка, вернув Артема в сегодняшний день.
– Ну, про это, – воспитанный в пуританских коммунистических традициях Казарин так и не смог выговорить запретное иностранное слово «секс» и с некоторым отвращением к самому себе изобразил коитус нехитрым и всем понятным жестом – с помощью кулака и пальца.
– Так бы сразу и сказал, – буркнул неразговорчивый Кадык и вытащил из-за самой дальней груды ящиков грязный пакет с полуистертой рекламой «Летайте самолетами «Аэрофлота».
Через мгновение оттуда были извлечены несколько иностранных журналов с полуголыми девицами на ярких обложках, «Декамерон» Боккаччо и «120 дней Содома» за авторством какого-то там маркиза, о котором Артем слышал впервые в жизни. Последней была вынута на свет сам-издатовская книжица, переплетенная в серый коленкор, с загадочной надписью «Эммануэль», сделанной шариковой ручкой.
Казарин помялся и пояснил, что это не совсем то, что ему нужно, промямлив что-то о медицинской стороне вопроса.
– А, фрейдов всяких душа запросила? – проворчал Кадык, сгребая свои сокровища в кучу и рассовывая по разным укромным местам. – Это тебе к Академику. Он у нас фрейдист. А я нормальный советский человек, член КПСС с тридцать седьмого года, а не извращенец какой-нибудь, чтобы всякими классово чуждыми фрейдами торговать! Вон он стоит. Он тебе все найдет. Хоть обчитайся!
Артем с Кадыком как раз вышли из павильона, и Казарин зашагал по направлению к указанному Кадыком гражданину. Сваливая с успешно реализованного шпионского задания, Артем, вопреки кодексу настоящего разведчика, обернулся назад и увидел, как Кадык шустро свернул торговлю и, взбрыкивая от нетерпения, потрусил к близлежащему пивному ларьку. Очевидно, он решил сбить неприятный осадок от общения с таким никчемным покупателем, как Казарин, пластмассовым вкусом жигулевского пивка, которое наглые красномордые торговки сплошь и рядом разбавляли сырой водой с добавлением стирального порошка «Минутка», чтоб была пена.
Старичок, на которого указал Казарину Кадык, гордо носил блестящее старорежимное пенсне, профессорскую бородку и облезлую шапку-пирожок. На ногах его, несмотря на осеннюю слякоть, красовались громадные валенки со сверкающими калошами. Интеллигентный вид слегка портил лишь значок «Мастеру свиноводства» с гордым призывом «Догоним и перегоним США!», нацепленный на видавшее виды пальто, очевидно, для отвода глаз. Перед старичком на промокшем куске картона также лежала кое-какая немудрящая печатная продукция – Артем разглядел «Молодую гвардию» и еще что-то столь же легальное и даже верноподданническое. Видимо, тоже для отвода глаз. Ясно было, что все запретные плоды из своего райского садика Академик прячет в не менее укромном месте, чем его кадыкастый коллега.
– Что вас интересует, молодой человек? – спросил Академик с бесподобным дореволюционным прононсом.
Перед этим человеком неудобно было пользоваться неприличными жестами, и Казарин, набравшись храбрости, ответствовал:
– Меня интересует половой вопрос…
Академик смерил Артема внимательным взглядом.
– Нынче, батенька, он много кого интересует. За удовлетворением оного интереса позвольте отослать вас к господину Кадыку. Извольте испросить у него весьма популярное ныне творение под названием «Эммануэль»[20]. Быть может, оно придется вам по нраву. Я же решительно не могу понять, что люди находят в этой низкопробной книжонке. По-моему, серость остается серостью, будь у нее хоть пятьдесят, хоть пятьсот оттенков…
– Вы не поняли, – терпеливо пояснил Артем. – Меня интересует исключительно научная сторона данного вопроса.
Академик оживился, на его впалых скулах проступил яркий чахоточный румянец.
– Никак не ожидал обнаружить в таком молодом человеке чисто научного интереса к данной проблеме. Молодым свойственно интересоваться скорее ее практической стороной. Это нам, старикам, осталось сомнительное удовольствие развлекать себя теориями. А у вас, позвольте поинтересоваться, профессиональный или личный интерес?
– И так, и эдак, – уклончиво отвечал Казарин. Не станешь же первому встречному рассказывать, что ты следователь и ищешь сексуального маньяка-убийцу.
– Ну, что ж, не хотите рассказывать – ваше право, милейший, – вздохнул благообразный старичок с ученым прозвищем. – Человеческая сексуальность… До чего же это все-таки странная штука! Вы знаете, знаменитый некогда немецкий психиатр Крафт-Эбинг[21] – основоположник науки сексологии, которую наша горячо любимая коммунистическая партия совершенно несправедливо называет буржуазной и бесполезной для пролетариата, – так вот, Крафт-Эбинг описывал один интереснейший случай. Он наблюдал пациента, который получал половое удовлетворение весьма неординарным способом. Он прицельно бросал, пардон муа, кусок дерьма женщинам в декольте. Если попадал между грудей – сразу наступала эякуляция. Вам, надеюсь, знакомо это слово?.. Да что ж мы стоим? – засуетился Академик. – Пройдемте, дорогой мой, я вам сейчас все покажу!
Старик вцепился Артему в рукав и потащил его куда-то.
– А как же это? – Казарин кивнул на книжонки, размокающие вместе с грязной картонкой в луже.
– Да кому нужно даже даром это совдеповское барахло! – в воодушевлении вопил старичок, увлекая Артема куда-то на зады микрорынка.
Отворив дверь в задней части какого-то ларька, Академик смело шагнул внутрь. Артем разглядел, что весь пол был усеян тушками рыб, которые плавали в уже начинавшем, судя по запаху, загнивать рассоле, щедро сдобренном обыкновенной грязью, которая натекала сюда с улицы. Старик резво зашагал по рыбьим телам, лишь изредка оскальзываясь и проваливаясь ногой в гнусную жидкость. Только теперь Казарин понял, зачем Академику галоши. Обычные ботинки тут же начерпали бы зловонной жижи. Артем сразу и навсегда дал себе слово больше никогда не покупать в таких местах «свежую» рыбу.
– Ну-с, что тут у нас? – проговорил Академик из темноты, а затем вновь возник на пороге рыбного ларька. В его руках была стопка каких-то книг ученого вида – не больно-то и большая, но все равно выглядевшая весьма внушительно. – А вот, взгляните-ка! Здесь Фрейд. А вот Юнг[22] – основоположник психоанализа. Это – уже упоминавшийся мною Крафт-Эбинг. А тут – Иван Блох[23]. Вообще-то, он был венерологом, но именно Блох предложил концепцию сексологии как самостоятельной науки. Обратите внимание на его труд «Сексуальная жизнь нашего времени и её связь с современной культурой»! Есть и доктор Кинси[24] – но только на английском. Вы читаете по-английски? Нет? Жаль, я тоже только по-французски и по-итальянски… Вот вам тогда еще Игорь Кон[25] и доктор Щеглов[26], соотечественниками которых мы с вами имеем честь являться. Эти – в самиздате, разумеется!
Артем благоговейно принял у старика книги и с интересом принялся листать самую верхнюю. Это был известный ему исключительно понаслышке Зигмунд Фрейд. Книга называлась «По ту сторону принципа удовольствия».
– Прекрасный выбор! – одобрил старик и принялся взахлеб рассказывать о теме, которая, судя по всему, живо его интересовала. – Это сейчас учение Фрейда под запретом. Но ведь на самом деле фрейдизм и коммунизм не так далеки друг от друга, как может показаться на первый взгляд! Они растут из одного корня – материалистического атеизма! Марксизм исследует макрокосм, общество, а фрейдизм – микрокосм, человека! Ваше поколение, конечно, уже не знает… Но ведь после Октябрьского переворота… Да, да, это сейчас говорят – «Октябрьская революция», а ведь раньше, вплоть до начала тридцатых годов, говорили – «переворот»!.. Так вот, сразу после Октябрьского переворота Троцкий увидел в учении Фрейда инструмент, который поможет большевикам создать нового человека! С сознанием, которое у слишком многих трудящихся оказалось, как тогда было принято говорить, «мелкобуржуазным», возиться было долго и скучно. И Троцкий всерьез зажегся идеей воздействовать прямо на подсознание, сублимировать, так сказать, сексуальную энергию в дело строительства коммунизма по методу старика Фрейда! Общества фрейдистов существовали в Советской России в начале 20-х годов вполне легально. Уже мало кто помнит, что в Москве даже был создан Дом детей, где воспитывали строго по Фрейду!