Далее старичок спел восторженный панегирик Троцкому, Фрейду и психоанализу, а затем поведал занимательную историю о том, как краеугольным камнем советской педагогики – правда, на очень короткое время! – стала попытка преодоления открытого Фрейдом «эдипова комплекса», который состоит в желании ребенка заменить своего отца в отношениях с матерью. Только на место отца, по мысли «красных фрейдистов», у детей должна была стать то ли коммунистическая партия, то ли товарищ Троцкий лично. В общем, недовольство советской властью апологеты фрейдизма, оказывается, напрямую связывали с подавленной сексуальностью и «эдиповым комплексом», который лишь стоит преодолеть – и большевики получат единое общество, спаянное сексуальной любовью к коммунизму и Вождю! Но потом с Троцким случилась большая неприятность – он проиграл в политической борьбе и вынужден был уехать из Советской России. Дом детей еще просуществовал некоторое время, хотя всем как-то резко стало не до него. В итоге его закрыли, а вскоре всех «красных фрейдистов» расстреляли либо сгноили в лагерях…[27]
– Вы листайте, листайте, не стесняйтесь. Вижу, что вы еще довольно слабо разбираетесь в подобной литературе и вообще, половом вопросе, – мягко сказал старичок, закончив свой увлекательный рассказ о неудачном эксперименте по перенесению сексуального желания из половой сферы в политическую. – Ну, ничего, ничего. Все приходит с опытом. Даже сам интерес к науке в молодых людях весьма, весьма похвален. Нечасто приходится сталкиваться с единомышленниками. Вам бы пообщаться с моим, так сказать, коллегой по увлечению – или, как сейчас это модно называть на Западе, хобби. Думаю, вы обязательно найдете общий язык.
– А что за коллега? – безразлично спросил Артем, листая очередную пухлую книжицу. Он уже прикидывал в уме, хватит ли его зарплаты хотя бы на пару раритетов из загашника старичка.
– О, это интереснейший человек! – вновь воодушевился Академик. – Очень сведущий в нашем с вами вопросе. Особенно отменно он знаком с проблемой половых извращений. Представьте себе, он даже отрекомендовался мне как Абрам Моисеевич. Как будто я не знаю имени и отчества нашего знаменитого сексолога и исследователя сексуальных девиаций профессора Свядоща![28] Но я не обиделся. Человек он еще молодой, как и вы, мой друг. В таком возрасте, наверное, каждый не прочь подшутить над стариком…
– Стоп. А кто он такой? – внезапно Артем стал очень внимательным.
– Этого я не знаю, – призадумался старик. – Он никогда не рассказывает о роде своих занятий. Всегда берет только самые редкие издания. В основном по проблеме половых извращений. Это, так сказать, его конек. Всегда расплачивается сразу… А однажды он сказал мне одну удивительную вещь. Точнее, это был довольно изящный парадокс. Он сказал, что некрофилия является одной из наиболее гневно осуждаемых обществом девиаций. Но в то же время некрофил – один из самых безвредных для общества субъектов, поскольку он совершает свои действия исключительно с умершими людьми, которым, в сущности, все равно, что делают с их телами…
– Как вас зовут? – вдруг спросил старика Казарин, тщетно пытаясь скрыть волнение.
– Аристарх Анемподистович, к вашим услугам, – смущенно поклонился старикан.
– Аристарх Анемподистович, – проникновенно проговорил Артем, мельком удивившись, что с первого раза смог не только запомнить, но и выговорить столь сложное отчество. – Миленький, поверьте, мне очень важно найти этого вашего Абрама Моисеевича! Так важно, что вы себе и не представляете! Для всех людей важно! Помогите мне, пожалуйста!
Старик вновь пожал острыми плечиками, на которых, словно на вешалке, висел траченный молью соболь с пустыми дырками глаз, – на этот раз жест выражал крайнюю степень озадаченности.
– Как же вам помочь, мой дорогой? – раздумчиво проговорил он. – Абрам Моисеевич весьма скрытен по натуре. Где он квартирует – не имею ни малейшего понятия. О дне своего следующего визита он никогда не предупреждает… Постойте, что я вижу! Да вот же он! Как говорится, на ловца и зверь бежит! Видимо, он не обнаружил меня на моем обычном месте и вот оказался столь любезен, что направился сюда… Абрам Моисеевич, душа моя, идите к нам, не чинитесь! Тут вами интересуется один крайне симпатичный молодой человек!
В отдалении маячила долговязая фигура в темной болонье с надвинутым на глаза островерхим капюшоном. В одной руке незнакомец держал треугольный пакет молока, похожий на пирамиду Хеопса, второй заталкивал в рот остатки батона. С картонной пирамидки текло. Обычно такие прохудившиеся пакеты продавщицы старались всучить детям, которых родители послали в магазин за продуктами, или мужикам, которые все равно не смотрят, что покупают. Ходили байки, что в такие же тетраэдры, только размерами побольше, наши космонавты пакуют мусор, который потом выбрасывают за борт, и эти гробницы-помойки вечно кружатся по околоземной орбите космическим памятником советскому человеку – покорителю Вселенной.
Затянутая в болонью фигура застыла как вкопанная. Молочный пакет выскользнул из пальцев незнакомца и звучно шлепнулся на асфальт. Из него выплеснулось несколько белых капель. Судя по всему, он был почти пуст. Болоньевый, видимо, машинально притопнул по пакету ногой, как это делают мальчишки. Раздался характерный громкий хлопок, похожий на пистолетный выстрел. Пока Казарин тупо взирал на расплющенную картонную гробницу молочного фараона, незнакомец к нему повернулся спиной и бросился бежать. Но Артем уже узнал его: это был тот самый тип, который ускользнул от него на кладбище.
Конец первой части
Тульпа IМЕНЕС. Нетленные мертвецы
Жизнь поднимается из смерти.
Та-Кеми, Новое Царство (около 1250 г. до н.э.).
Глава 1Реки твои превратятся в кровь
Читатель знакомится с Менесом, сыном гончара Мома, и узнаёт, что бывает с теми, кто не прислушивается к словам пророков.
Ра – Солнечный Диск – медленно и тяжело опускался за пирамиду Божественного Хуфу[29]. Богиня ночи Гатгар готовилась укутать Долину Царей своим черным душным покрывалом до рассвета, когда Ра снова вернется в этот такой жестокий и такой прекрасный мир. Так происходило всегда, это уже знал маленький Менес, сын гончара Мома, хотя от роду ему было всего четыре весны. А что, если Ра больше не вернется к сыновьям и дочерям Та-Кеми?[30] При этой мысли Менес зябко поежился, хотя вечер был нестерпимо душным.
Дети Та-Кеми – Черной земли, – как и любое двуногое существо, испытывали, глядя на закат, странную грусть. В их генах дремала память тех невообразимо древних времен, когда их предки еще жили на деревьях и были легкой добычей хищников. Первобытные монстры выходили на охоту с наступлением темноты, и каждый закат мог оказаться для обезьяноподобного человеческого предка последним.
С тех пор над этой землей, которая дала людям жизнь своим плодородием и в благодарность досыта напилась крови многочисленных сражений, пронеслась бездна лет. Рослый потомок скакавших по веткам существ сумел забраться на самый верх пищевой цепи, превратил Та-Кеми, Черную землю в долине великого Нила, в цветущий сад и научился возводить грандиозные пирамиды, дающие живому богу – Пер-О[31] – вечную жизнь Там, Откуда Никто Не Возвращался. Однако по-прежнему каждый заход золотого Солнечного Диска – Ра – погружал сыновей Та-Кеми в первобытную тоску и предчувствие приближающейся смерти.
У подножия пирамиды Божественного Хуфу, куда впервые привел маленького Менеса отец его, гончар Мом, чтобы показать величайшее творение человеческих рук, бесновалась толпа. Перекошенные лица в нервно пляшущем свете факелов напоминали звериные морды. Высокий человек с реявшей на ветру бородищей вздымался над морем черных голов. Он бросал в толпу слова, как камни:
– Горе, горе тебе, народ Черной Земли! Воды рек твоих превратятся в кровь, и в крови той будут копошиться черви! Но ты все равно будешь пить эту воду, ибо не будет больше питья для тебя! И будут черви глодать тебя изнутри! Тучи пёсьих мух[32] облепят тебя, о народ Черной Земли, и скот твой, и рабов твоих! Они будут забираться тебе в нос, в уши, в срамные отверстия, облепят гортань твою, и ты будешь умирать в невиданных мучениях, если не освободишь сынов Израилевых!
Толпа ответила истошным воем.
– Покроетесь вы язвами и нарывами гнойными и будете разлагаться заживо, как трупы, и гангрена пройдет по лицам жен ваших, – продолжал бородатый гигант, перекрывая зычным голосом рев толпы. – Отвалятся у вас носы, отгниют пальцы на конечностях. Половые органы у мужчин и груди у женщин отпадут, словно хвосты ящериц. Мертвящий Сет принесет тучи саранчи, которая пожрет ваши посевы, и будете вы пить мочу свою и есть кал свой, чтоб утолить жажду и голод, о, гибриды осла и шлюхи! Дети ваши издохнут в блевотине и кале! Семя ваше превратится в кровь и гной, а жены родят от вас жаб и сколопендр! Псы будут лакать кровь вашу и насыщаться плотью! Жены ваши станут вдовами, а кости ваши сожжет солнце!
Менесу стало страшно, хотя ему еще ни разу не было страшно, когда он держался за крепкую мозолистую ладонь отца.
– Кто это, отец? – боязливо спросил он, прижимаясь ближе к родителю.
– Это Мозес, маг из народа хабири[33], которые сами называют себя сынами Израилевыми. Говорят, слово его может прожечь человека насквозь, – отозвался отец и крепче сжал руку сына.
Так Менес впервые познал страх…