– Не спеши множить бремя смертей, прокаженный.
Владелец посоха наконец обернулся – и увидел руку, украшенную перстнем с огромным опалом, на котором был с большим искусством вырезан шакалий профиль Инпу – бога мертвых, окруженный какими-то таинственными закорючками. Об их значении даже не догадывался не обученный грамоте собиратель падали. Рука с печаткой цепко когтила посох прокаженного, и вырвать его из длинных сильных пальцев теперь было весьма затруднительно.
На больного проказой явственно повеяло ароматами сандала и каких-то других благовоний. Они перебивали даже вездесущий, проникающий во все поры тела трупный смрад.
– А, это ты, Серапис, – проворчал черный человек, ослабляя хватку.
Однако украшенная перстнем Инпу-Анубиса рука не спешила возвращать ему оружие.
– Он должен умереть, – снова потянул на себя свой посох прокаженный. – Ибо чем он лучше других, лежащих здесь вместе с ним? Человек рожден, чтобы умереть, и чем быстрее это произойдет, тем лучше для него. Меньше страданий. И больше корма гиенам и червям.
– Человек рожден не только для страданий, но и для жизни вечной, – вдохновенно и убежденно проговорил тот, кого прокаженный назвал Сераписом. – Хотя я знаю, что ты никогда с этим не согласишься, ибо червь сомнения и гордыни перед Богами уже выел Ба – твою бессмертную душу, – как сочную гифену[37], до косточки. Поэтому я не буду тратить слова. Я просто… куплю у тебя этого ожившего мертвеца.
Прокаженный и Серапис, который мог запросто поспорить с ним в высоте роста, отпустили посох почти одновременно. Тяжелая палка с глухим стуком ударилась о край общей ямы – да так и осталась стоять. Внезапно она перестала представлять для кого-либо из двоих хоть какой-нибудь интерес.
– И чем же ты мне заплатишь, Серапис? – проговорил прокаженный, тщетно пытаясь замаскировать алчность, пробужденную словами обладателя драгоценного перстня. – Медные утены[38] не больно-то ценятся нынче. Деньги – это простой металл, и они придуманы богачами, чтобы половчее обманывать бедняков. Все деньги мира не стоят одной миски чечевичной похлебки.
Чтобы скрыть свою заинтересованность, прокаженный повернулся к Серапису спиной и принялся справлять нужду прямо на трупы. Струйка жидкости смыла грязь с лица «живого мертвеца», обнажив нежную детскую кожу. Мальчик вновь застонал – на этот раз громче.
– А заплачу я вот чем, – проговорил за спиной прокаженного Серапис, и по склону ямы скатилось на раздутые трупы кольцо с резным шакальим профилем Анубиса. – Ну что, нравится тебе моя плата?
Прокаженный бросился на колени, забыв завязать передник. Он подобрал с кучи трупов драгоценность, ярко сверкавшую в лучах жгучего полуденного солнца, и нацепил на свой грязный крючковатый палец. Да так и остался стоять, полностью обнаженный, со съехавшим к ногам передником, забыв обо всем на свете. Из всех вещей на нем теперь оставалось только бесценное кольцо Сераписа. Вот уже в третий раз за день прокаженному пришлось удивиться, и на этот раз удивление было самым сильным.
– Ладно, так и быть, забирай мальчишку, – проговорил он, завороженно любуясь игрой солнечных бликов на опаловой гемме.
– Благодарю тебя, о, прокаженный, – высокомерно ответил сверху Серапис. – Однако напоследок позволь дать тебе два совета. Первый из них – все-таки уверуй наконец в жизнь вечную, ибо она существует. А второй – имей уважение к смерти, ведь когда-то и ты умрешь и станешь просто куском раскисающего на солнце дерьма. Возможно даже, что это произойдет гораздо скорее, чем ты думаешь…
Глаза прокаженного внезапно расширились. В них мелькнул ужас.
– Б-больно! – проговорил он срывающимся голосом, не отводя глаз от собственной руки, на черной коже которой сверкал, переливался, плавился на солнце драгоценный перстень Инпу. – П-почему больно?..
Из-под печатки в том месте, откуда бесстрастно взирал на яму с мертвецами их шакалоголовый бог, стекла по пальцу струйка удивительно яркой крови. Алый ручеек змейкой пополз по темной руке черного человека по направлению к локтю.
Прокаженный с диким визгом схватился за собственную давно не чесанную, украшенную колтунами бороденку – и она осталась у него в руках. Сами, без посторонней помощи, осыпались на изъеденные проказой щеки жидкие брови страдальца. Затем лопнули и стекли, как слезы, по щекам глазные яблоки прокаженного. Он попытался содрать страшный перстень бога мертвых со своего пальца, но тщетно. Затем с воем рухнул на кучу трупов, и из всех отверстий его тела начала фонтанами хлестать кровь. Внезапно дикий вой оборвался. Прокаженный был мертв.
На лице Сераписа появилась улыбка, которая повергла бы в дрожь любого, кто ее увидел бы: яд, приготовленный по древнему рецепту жрецов Инпу, действовал безотказно. Но смотреть на Сераписа было некому: перед ним громоздились только кучи трупов и маленький «живой мертвец».
Затем Серапис неторопливо спустился в яму и сдернул перстень с пальца мертвеца, нажав на камень с Инпу-Анубисом так, что спрятанный под ним отравленный шип вернулся в исходное положение. Старик торжественно водрузил печатку обратно на свой безымянный палец, который был значительно длиннее указательного и почти равнялся среднему. Затем бережно взял на руки тело мальчика, поднял лицо к изливавшему нестерпимый жар небу и благодарно прошептал:
– Радуйся, о, Инпу, новому рабу своему!..
Глава 5Мудрость Инпу
Менес постигает нелегкую науку впрыскивания в задний проход мертвеца сока горькой редьки, но никак не может постигнуть, что есть вечность.
– «А когда душа отлетела, человек видит разложение, и кости его тела распадаются и становятся смердящими вещами, и члены разлагаются один за другим, суставы распадаются в беспомощную массу, и плоть превращается в зловонную жидкость», – картавил наизусть Серапис.
– «…Плоть превращается в зловонную жидкость», – послушным колодезным эхом вторили ученики.
– «Так человек братается с разложением, которое набрасывается на него, и он превращается в мириады червей», – продолжал учитель, задумчиво глядя куда-то вдаль, поверх бритых мальчишечьих голов.
– «…И он превращается в мириады червей», – вновь поспешно повторяли за ним ученики.
– Так записано золотыми чернилами в священной книге «Рау ну пэрэт эм хэру»[39], – торжественно изрёк учитель. – И кто я такой, чтобы подвергать сомнению эти исполненные божественной мудрости слова. – Серапис нарочито тяжко вздохнул и чуть заметно усмехнулся одним уголком губ.
Кому, как не ему, Серапису, сыну Агенора, было знать, что тлен и, следовательно, саму смерть можно победить. Он это делал уже множество раз. Ибо Серапис был не кем иным, как главным бальзамировщиком храма Инпу в Пи-Рамсесе или, по-старому, Аварисе – любимой и лелеемой столице Живого Бога, Рамсеса Второго.
Но сегодня у знаменитого и процветающего мастера, ежедневно одерживавшего победу над смертью, было на редкость паршивое настроение. Серапису нездоровилось: его застарелый геморрой вновь воспалился, и ничто, даже колдовская мазь, изготовленная из печени трехдневного младенца, специально принесенного для этой цели в жертву Великим Темным Богам, не помогало. Сейчас Сераписа раздражало все, и особенно – его ученики.
Вслед за обязательным чтением Книги Мертвых начался урок.
– Мумия, о, тупоголовые посетители дешевых портовых шлюх, может быть изготовлена тремя способами, которые различаются как сложностью, так и стоимостью, – поучал Серапис, цепким взглядом выискивая, на ком сорвать злость. – Должно внимательно и с надлежащим почтением опросить родных и близких покойного, предложив им выбор. Только думайте, что вы предлагаете и кому предлагаете, о, смердящие куски верблюжьего помета!
Палка учителя звучно прогулялась по спине Тизи, который осмелился отвлечься на то, чтобы поймать овода, севшего ему на шею.
– Если клиент почтенный и готов платить золотом, то изготавливайте мумию таким образом, – продолжал поучать Серапис. – Сперва следует удалить мозг, для чего берется специально потребный на то крюк и вводится в ноздри покойного, о, вы, ходячие кладбища моей премудрости! Но через нос возможно извлечь не весь мозг, а лишь его часть, внемлите же, вы, ректальнорожденные глистопоклонники, зачатые от перхоти мертвых усатых проституток! Дабы удалить его полностью, должно либо вскрыть череп покойного, либо впрыснуть в него специальный раствор мочи, щелока и трав, о, выкидыши потных рабынь, пораженных проказой! Требуху и нечистоты, брюхо людское наполняющие, следует изъять из оного и заполнить полость брюшную миррой и иными благовониями, зашив затем воловьими жилами. После потребно поместить тело на семьдесят дней и ночей в натровый щелок, – запоминайте, вы, неучи, негодные даже обмывать вонючие трупы нищих дерьмовозов! По истечении этого срока тело должно обмотать бинтами, смазывая их вместо клея камедью, вы, выползыши из ослиного гузна!
Узловатая палка вновь замелькала в воздухе, и отвесивший подзатыльник соседу Зор схватился за враз побагровевшую руку.
– Ежели родные умершего платят серебром, то вам, грязные разносчики сифилиса, должно, не извлекая органов из тела покойного, просто впрыснуть в него кедровое масло со змеиным ядом. Оно разъест требуху, которая сама выйдет наружу через нос, рот, уши и нижние отверстия тела в виде смердящей жижи. Однако, внемлите мне, о, дешевые подстилки пьяных моряков, сохранность тела в этом случае уже не та.
Прыщавый Номах, начертавший на папирусе вместо мудрой речи учителя обнаженную деву и извергающий семя мужской орган, ткнулся от затрещины Сераписа носом в затылок Менеса, который сидел впереди, и теперь беззвучно плакал, размазывая по щекам кровь и слезы.
– Ну а для черни, всяких там горшечников и прочих малопочтенных клиентов, – Серапис бросил косой взгляд на Менеса, сына гончара Мома, – годно впрыскивание в задний проход трупа сока горькой редьки, настоянного на навозе, который немного задерживает тление. Сойдет также вымачивание тела в ослиной моче с небольшим добавлением меда. Да не перестарайтесь и кладите меда ровно столько, за сколько заплатил этот презренный сброд!..