Покончив с книгой, Жан вновь принялся с любопытством озираться вокруг. Помимо сокровищ алхимической премудрости он обнаружил в башне и предметы, откровенно пугающие: приспособления, явно предназначенные для пыток, причем большинство из них было такого размера, что они скорее подходили для мучений детей, карликов или совсем миниатюрных женщин. А некоторые по габаритам и строению годились лишь для животных, птиц и даже насекомых. Вот они – ночные забавы барона Жиля, сообразил Жан. Самого сиятельного маршала мальчугану так и не довелось пока увидеть, если не считать краткого эпизода на охотничьей тропе – но тогда ему не удалось даже разглядеть лицо Жиля из-за застилавших глаза слез. Лишь из рассказов домочадцев барона, знавших его лично, парнишка выяснил, что основной чертой в облике маршала была иссиня-черная борода. Одни говорили, что оттенок этот природный, другие же утверждали, будто синий цвет – плод алхимических упражнений Жиля и действия на его волосяной покров различных колдовских снадобий даи химикатов. Так или иначе, но прозвище Синяя Борода прочно закрепилось за сиятельным бароном, хотя тот и терпеть его не мог.
Вдруг внимание мальчика привлек небольшой диптих на стене – нечто вроде маленького алтаря всего с одной створкой, закрывающегося подобно книге. Створка была затворена, и на ней искусный художник изобразил лукаво улыбающегося юношу, который совершал рукой предостерегающий жест: мол, не открывай! Надо ли говорить, что Жан тут же поддался искушению и потянул за створку. Но его ждало жестокое разочарование… Мальчуган и сам не знал, что он ожидал увидеть на внутренней сворке алтаря, но уж точно не то, что предстало перед его взглядом. На прямоугольной доске была нарочито грубо намалевана толстая, покрытая отвратительными буграми жировых отложений задница!
– Бабушка, это что? – удивленно пропищал мальчишка.
– А енто, сынок, вещь древняя и от простаков сокрытая, – прошамкала бабка Меффрэ, сурово поджав губы. – Слыхал ли ты когда-нибудь о тайном обряде «baciaculo», каковой еще называют «leccaculo»?
– Отродясь не слыхивал, бабушка, – признался Жан.
– Вестимо, – не удивилась бабка. – Иде уж тебе, христианское семя, слыхивать про таинства священной Каббалы! Знаешь ли ты, какая кость главная у человека?
– Наверное, кость правой руки, бабушка, – предположил Жан. – Которою совершаем мы крестное знамение…
Старуха залилась хохотом, больше похожим на воронье карканье.
– Проклятие Адонаи Элохим Цабаот Шаддаи! – с ненавистью выкрикнула она. – Кого оно может спасти? Да я бы скорее отрубила себе правую руку, чем сотворила сей позорный знак! И-и-и, не-е-ет, милок, не в руке правда, а многим ниже… Вот тут!
И бабка Меффрэ крепко ухватила мальчишку за зад так, что он вскрикнул от боли.
– Священная мандорла! – продолжала она. – Миндалевидная кость, что находится в основании хребта человечьего! Вот где правда! Вот где истина! Вот где сокрыта жизнь вечная, а не в кресте, который не более чем простое орудие пыток! Посредством мандорлы возродится тело всякого усопшего, ибо она – единственное, что после смерти не гниет в земле.
– А что это такое торчит из зада? – вдруг заинтересовался Жан, который внезапно разглядел на картине нечто странное.
– А енто – то самое: проклятие Адонаи! – злобно сплюнула старуха. – Взгляни-ка сам: на что похоже?
– То ли репейник, то ли терновник… – неуверенно предположил мальчик.
– Тернии! – истерично взвизгнула старуха Меффрэ. – Терновый венец Галилеянина!
И она злобно плюнула в изображение терновника, то ли торчащего, то ли растущего из намалеванного темперой зада и знаменующего собою, по ее твердому убеждению, весь тяжкий гнет христианских догм и лживой морали Церкви Христовой.
– Вот оно, препятствие на пути к жизни вечной! Вот то, что не пускает человеков к свободе и наслаждениям! Но ты его преодолеешь! И поклонишься священной косточке! Уже скоро! Я приобщу тебя к древним колдовским мистериям, к таинствам, завещанным нам праотцами и праматерями нашими! Мы полетим с тобой на ковен, где ты поклонишься Сатане и воздашь ему положенное целование! И станешь одним из возлюбленных чад Его!
– Сатане? – потрясенно переспросил Жан, будто надеясь, что ослышался. – Сатане?..
Затем он попятился в испуге и решительно возразил:
– Я верую во Христа, Спасителя нашего, крестные муки за нас принявшего, и во Святую Троицу… Я никогда не поклонюсь Сатане, тетушка! И не просите!
Старуха взвыла, как раненая волчица, и протянула к нему свою хищную когтистую длань. Мальчишка бросился наутек, попытавшись осенить себя крестным знамением. Но не успел: что-то твердое больно ударило его по затылку. В глазах у него все поплыло. Падая, он развернулся назад и увидел старуху Меффрэ. В руке она держала пест – тот самый, которым толкла в ступе порошок из мумии дочери египетского вельможи. Затем бабка куда-то исчезла и наступила темнота.
Глава 6Черный ковен
Жан получает волшебное транспортное средство, о котором давно мечтал, и отправляется туда, где кипяток совсем не жжется, а обед состоит из весьма необычных блюд.
Когда Жан очнулся, его голова кружилась и нестерпимо болела, а тело жгло, будто адским огнем. Похоже, его натерли какой-то мазью, поскольку из подмышек и паха непереносимо воняло то ли плесенью, то ли болотом. Он с трудом привстал на ложе, нетвердо упираясь в него локтями, и обнаружил, что он абсолютно голый. Последний раз мальчуган чувствовал себя столь же паршиво после того, как тайком приложился к бочонку с вином в баронских погребах. Тем не менее парнишке пришлось тут же потрясти гудящей головой, хоть это и причинило ему немалые страдания. Потому что метелка, дотоле мирно стоявшая в углу горницы, в которой очнулся Жан, вдруг сама собой зашевелилась, сдвинулась с места и, приплясывая, двинулась к нему. Но ее тут же перехватила узловатая рука старухи Меффрэ:
– Куды прешь, глупая?! – беззлобно проворчала ведьма, которая также успела полностью обнажиться, явив взору свои отвратные прелести. – А ну, поди к бабушке…
Метелка подпрыгнула вверх, попытавшись вырваться из цепких крючковатых пальцев старухи, но не тут-то было. Голая колдунья, потрясая отвисшими персями, лишь крепче вцепилась в черенок и ловко пристроила его промеж собственных ляжек, с которых складками свисала дряблая морщинистая кожа. Метелка вновь затрепыхалась, совершая возвратно-поступательные движения, и старуха хрипло застонала от удовольствия. Ей явно нравились проделки домашней утвари, оживленной с помощью колдовства.
Жан вздрогнул от неожиданно раздавшегося шума. В дымоходе что-то (или кто-то) отчетливо завозилось. А мгновение спустя из камина вместе с хлопьями сажи выкатилось удивительное существо. По строению тела оно напоминало человека, но было покрыто густой свалявшейся шерстью, в которой кишмя кишели блохи. Морда у существа была человеческая, точь-в-точь как у шкодливого мальчишки. Рожи оно корчило – одна смешнее другой. А затем повернулось задом, продемонстрировав совершенно лысые ягодицы и длинный хвост, немного похожий на ослиный. Задрав его повыше, существо с громким звуком испортило воздух.
– Облизьяна!.. – завороженно прошептал Жан.
– Вот и для тебя сыскалась лошадка! – удовлетворенно проблеяла бабка Меффрэ. – А ну, садись-ка на нее верхом!
Мальчик не посмел ослушаться и осторожно примостился на плечи уродца. А тот будто только этого и ждал: стремглав сиганул в камин, где еще раз оглушительно пукнул, после чего стрелой вылетел в дымоход. Островерхая крыша башенки, а вместе с ней и весь огромный замок, из труб которого то там, то сям поднимались белесые столбики дыма, стремительно провалились вниз, и наездник вместе с «конем» окунулись в плотную розовую пену подкрашенных закатом облаков.
Откуда-то сбоку вынырнула старуха Меффрэ верхом на столь полюбившейся ей метелке.
– Чтой-то облачно нонче, – озабоченно пробормотала она. – Кабы нам не заплутать в небе.
Ведьма ловко перехватила метлу в руки и мгновенно «вымела» небесную твердь, разогнав облака по сторонам.
– Ну вот теперича, пожалуй, можно и лететь, – удовлетворенно прокричала она.
Облизьяна, на которой восседал верхом Жан, будто по команде стала набирать скорость, мигом оставив ведьму и ее нехитрое транспортное средство далеко позади. Животное проворно перебирало в воздухе волосатыми лапами, наращивая темп полета, но при этом успевало ловко слизывать с собственной шерсти блох длинным, как у некоторых видов лягушек, языком. Сзади что-то кричала бабка Меффрэ, но ее крики относило ветром. А Жан, вцепившись в жесткую шерсть на загривке чудища, думал только об одном: как бы не сверзиться вниз – туда, где отливала серебром полоска реки, узкая и кривая, словно сарацинская сабля.
Блохастый «конь», судя по всему, прекрасно знал дорогу, поскольку уверенно стремился на закат, вслед за клонившимся к горизонту солнцем. Очевидно, конец пути был уже близок, поскольку в воздухе все чаще стали попадаться другие «пассажиры»: то молоденькая косматая ведьмочка в кадушке, которая озорно подмигнула Жану и умчалась вперед, то пузатый епископ в надетой задом наперед митре, оседлавший грудастую монашку и умудрявшийся творить с ней блуд прямо в полете. Уздой и удилами монахине служили ядовитые змеи, которые громко и угрожающе шипели, когда та грызла их в любовном экстазе.
Наконец бабке Меффрэ удалось кое-как нагнать своего юного протеже. Старуха запыхалась так, будто все это время бежала за Жаном по земле, а не летела по воздуху, движимая колдовской силой. Груди свои, прежде свисавшие до самых чресел, она закинула за плечи, и они развевались теперь в полете подобно лохмотьям омерзительного плаща.
– А ну, тягай своего коника за срамные места! – приказала она, едва отдышавшись. – Мы почти на месте…
Мальчик сделал, как ему было велено, и облизьяна, повинуясь новой команде, камнем рухнула вниз, так, что у седока засвистел в ушах ветер. Земля стала вновь стремительно приближаться, но мгновением позже Жан рассмотрел, что никакая это не земля вовсе, а бурлящая поверхность какого-то кипящего варева. Оно булькало в исполинских размеров котле, и в мутном бульоне плавали многочисленные шкварки. Снизившись еще немного, мальчик разглядел, что это и не шкварки вовсе, а головы множества людей, которые, по-видимому, приготовлялись на ужин какому-то людоеду-великану. И тут же облизьяна выскользнула из-под мальчишки так ловко, словно шкура ее была смазана салом. Жан испустил последний предсмертный крик и рыбкой плюхнулся в кипяток.