новые, золотые шарики величиной с виноградинки, свисавшие вниз на тонких цепочках. И похоже, эти серьги были очень дорогими.
Нам не удалось дозвониться до Морин, чтобы еще раз порепетировать перед выступлением. В гараж пришли только мы с Брендой, и до последнего момента обе переживали – появится ли Морин вообще, не сорвет ли нам первый «концерт»?
Но конечно же, она появилась – жаждавшая от собравшихся людей любви и поклонения. И они должны были ее полюбить, услышав нашу игру. После увиденного прошлой ночью я думала, что Морин будет вялой и апатичной, возможно, даже потерянной. Но нет! Морин вела себя как обычно – естественно, непринужденно и уверенно. И одета она была на миллион баксов.
На ней были коричневые вельветовые брюки клеш с заниженной талией, вышитые крошечными желто-оранжевыми цветочками. Подруга скомбинировала их с белой блузкой-крестьянкой свободного кроя с объемными рукавами-фонариками. Благодаря широкому вырезу с завязками она прилично открывала ее плечи. В свете софитов зеленые прядки ее прически с перьями в стиле Фарры Фоссет смотрелись фантастически круто.
Морин была рок-звездой. Бренда тоже – в своей яркой оранжевой футболке, голубых джинсах с двойной звездой и буквами H.A.S.H., вышитыми золотой нитью на правом заднем кармане, и кожаных босоножках «Кэнди» на деревянной платформе. Она прихватила с собой кольца настроения и торжественно вручила их каждой из нас.
– На удачу, – радостно прощебетала подруга. – Настройтесь так, чтобы они были синими. Это значит, что все хорошо, вы в гармонии с собой и внешним миром.
Я надела кольцо на палец. Оно сразу приобрело тошнотворно-желтый оттенок.
– Дай ему минуту, – засмеявшись, шлепнула меня по руке Морин.
А Бренда заключила нас обеих в объятия.
Когда мы расцепились, я, все еще ощущая на груди тепло подруг, снова глянула на толпу. Как ни была я напугана, но все же ощутила атмосферу момента. С наступлением сумерек мерцающие огни парка сделали его похожим на уголок Лас-Вегаса. И пускай эти люди пришли послушать не нас, мы должны были устроить им шоу.
Мое внимание привлек стук. Я поняла, что смотрю вверх, на чертово колесо. Смотрю с открытым, пересохшим ртом. Сомкнув губы, я перевела взгляд на Джерома Нильсона в полной униформе. И Морин, и Бренда, и я – мы все посмотрели этим летом «Смоки и бандит» в «Синема 70». А потом, когда вышли после просмотра фильма из кинотеатра, Морин заявила: если можно было бы смешать Джеки Глисона и Берта Рейнольдса в блендере, то получился бы шериф Нильсон. «Униформа Джеки Глисона, его тело и осанка и усы Берта Рейнольдса – вот вам и шериф Нильсон, – хохотнула она. – Теперь я только об этом и буду думать при встрече с ним в церкви». Мы с Брендой прыснули со смеха, потому что оценка подруги была справедливой.
Рядом с шерифом Нильсоном стоял мой отец; глядя на меня, он сиял так, словно я готовилась заявить об изобретении лекарства от рака. Агент из Бюро уголовных расследований – по виду ирландец – стоял чуть позади обоих с угрюмым выражением лица.
– Мы так рады, что вы выступаете, – громко провозгласил шериф Нильсон, обведя рукой толпу. – Местные девушки. Это хорошо. Правильно. Пэнтаун вами гордится.
– Спасибо, сэр, – сказала я, усомнившись в том, что он смог бы расслышать мои слова в гомоне ярмарки.
– Хотя, – продолжил шериф, поглядев на Бренду и Морин, а потом на ярмарочных рабочих, таращившихся на нас из будок, – мой совет вам на будущее: не стоит так сильно краситься. Ни к чему привлекать к себе ненужное внимание.
Глаза Морин сузились:
– Вместо того чтобы запрещать нам сиять, лучше велите им прекратить пялиться.
Губы приезжего агента задергались, как будто его подмывало рассмеяться. Гулливер Райан – вот как его звали. Я вспомнила.
Но то, что он все еще оставался в нашем городе, было недобрым знаком.
Шериф поднял вверх руки, задабривая Морин; рот изогнулся в легкой улыбке:
– Увы, такие уж мы, мужчины. Под красивыми словами и одеждой мы животные. И с этим нужно смириться.
Повисшую в воздухе неловкость разрядил зазвеневший бубен Джуни. Сестренка пряталась за динамиком; высотой платформы ее сандалии не уступали босоножкам Морин, короткие малиновые шорты и кроваво-красный топик открывали больше, чем прикрывали.
«Она старается казаться взрослой», – подумала я. Я тоже старалась, пока Джуни не сказала мне без всяких обиняков: «В этой мешковатой футболке, необъятных брюках палаццо и шлепках без задника ты похожа на древнюю старушенцию».
В свете того, что присоветовал нам сейчас шериф Нильсон, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание, замечание сестренки показалось мне смешным – точнее, ироничным. Потому что в какой-то момент я сама предложила поменять название нашей группы на «Бабусек», разделять волосы пробором посередине, надевать очки в круглой оправе и бесформенные платья. Тогда нам точно не пришлось бы беспокоиться о том, как мы выглядели. Но Бренда с Морин мигом наложили вето на мое предложение.
– Я действительно горжусь вами, девочки, – заявил отец, вторя Нильсону.
Бренда, отвернувшаяся от шерифа, вежливо улыбнулась ему. А взгляд Морин устремился поверх толпы. Кого она ждала? Я нажала носком ноги на педаль барабана: послышался слабый «бум», который можно было услышать, лишь стоя на сцене. Мне не понравилось, что Морин проигнорировала отца. Это было грубо с ее стороны. Словно почувствовав мое неодобрение, Морин обернулась и моргнула, как будто очнулась от дремы. А потом ухмыльнулась.
– Спасибо, – сказала она, обращаясь к отцу и Нильсону. И принялась возиться с циферблатом своего усилителя.
– Вы не возражаете, если я поднимусь на сцену и представлю вас? – спросил шериф, обратив вопрос мне.
Еще больше разволновавшись, я посмотрела на Бренду. А та вдруг резко побледнела. До нашего выступления остались считанные минуты. Мы, наконец, полностью осознали: оно действительно состоится!
– Все готовы? – спросила Бренда.
Морин кивнула, ее лицо запылало. Джуни затряслась так сильно, что бубен в ее руке зазвенел, не дождавшись удара. При виде напуганной сестры я, как ни странно, ощутила прилив уверенности.
– Ты готова, Июньский Жучок? – подмигнула я девочке.
Джуни кивнула, но рта не открыла. И я заподозрила, что услышала бы клацанье ее зубов, разомкни она губы.
– Мы в порядке, – кивнула я Бренде, подкрепив слова заверяющей улыбкой.
Та свирепо ухмыльнулась шерифу:
– Представьте нас.
Глава 14
– Это было потрясно! – завопил в восторге Клод. – Так хорошо вы еще никогда не играли.
Я кивнула, все еще ошеломленная. Клод был прав. Мы начали немного скованно и несогласованно, как будто играли три разные песни. Какой-то козел попробовал нас освистать. Но ко второй композиции даже те люди, что пришли на ярмарку не ради музыки, начали на полпути разворачиваться и стекаться к сцене, таща с собой чучела, доставшиеся в качестве приза, и надкусывая липкую сладкую вату.
Под нашу третью песню все пустились в пляс.
Люди принялись танцевать!
Чужие, незнакомые нам люди, с которыми нас ничто не связывало.
Вот тогда Морин прокричала: «Вальхалла!» И мы украдкой переглянулись над нашими инструментами, потому что уже пребывали в ней, в небесном чертоге нашей музыки, взмывали ввысь и падали, творя волшебство.
Я могла бы проиграть всю ночь, но все закончилось до ее наступления.
Шериф Нильсон запрыгнул на сцену, схватил Морин за руку, прошептал что-то ей на ухо, а потом пропыхтел в микрофон:
– Давайте похлопаем Girls из нашего Пэнтауна!
Аплодисменты пробрали меня так, словно их ввели мне с внутривенными инъекциями.
Техники Джонни Холма засновали по сцене, передвигая и подключая свое музыкальное оборудование; и каждый из них норовил пожать нам руки. Пока они складировали наши инструменты в углу, мы упивались успехом. А потом, не чуя под собой ног от радости, перебрались в зону за кулисами. Там нас поджидали Клод, Эд, Рикки и Ант. Морин бросилась в объятия Эда. Но даже это не смогло меня расстроить. Я слишком высоко парила от счастья.
– Что ты думаешь, Эд? – спросила Морин. – Тебе понравилось, как я играла?
– Конечно, – ответил парень, выпятив губы.
Похоже, он считал этот жест классным. Сегодня Эд выглядел круче Фонзи из ситкома «Счастливые дни» – в белой футболке, джинсах и ботинках на высоких каблуках, увеличивавших его рост почти на четыре сантиметра. В черных напомаженных волосах парня эффектно отражался свет прожекторов.
– Мне кажется, мы незнакомы? – Эд развернул Морин так, чтобы она не заслоняла ему Джуни, распаленную и сияющую после выступления. – Как тебя зовут, прелестница?
– Джуни, – пропищала сестренка, натягивая топ.
Эд смял жестяную банку из-под газировки и отбросил ее в сторону, а потом вытащил из внутреннего кармана своей кожаной куртки, перевешанной через плечо, пачку «Кэмела». Выбил из нее сигарету и театрально щелкнул зажигалкой – точь-в-точь как делали крутые парни в кино. Он красовался перед нами, разыгрывал целое представление. Это было очевидно. Но почему мы обязаны были на это смотреть?
Прикурив, Эд глубоко затянулся, а затем неспешно выдохнул. И сквозь облако табачного дыма подмигнул Джуни:
– Ты похожа на мою первую подружку, ты это знаешь?
Джуни улыбнулась.
– Она разбила мое сердце. – Эл скривил рот так, словно разгрыз гнилой орех. – Женщины, они такие…
Джуни продолжала улыбаться, но ее лицо сморщилось, а рот превратился в причудливый островок. Она не знала, как поддерживать такие разговоры. Я тоже этого не умела, но не вступиться за свою малолетнюю сестренку не могла. Кем бы я была после этого? Только я не успела нанести Эду ответный удар. Пока я придумывала, что сказать, он повернулся к Морин:
– Может, выйдем в народ, чтобы я мог похвастаться знакомством с тобой?
Черт возьми, этот парень нашел верные слова, чтобы зацепить Морин.
– А как же моя вечеринка? – проскулил Рикки.