Стоя за рабочим столом, я съела свой завтрак и запила его стаканом молока. «А миссис Хансен что-нибудь ест или за отсутствием аппетита ничего себе не готовит? – озадачилась я. – Надо отнести ей еду». Именно так поступали все соседи, когда у Агаты Джонсон, жившей выше по улице, умер от сердечного приступа муж. Запеканки текли к ней рекой.
Я пошарила в шкафу, отставляя в сторону консервы с фасолью и горошком, нашла красно-белую банку сгущенного супа с курицей и звездочками. Разогрела его, перелила в отцовский термос и сделала еще пару бутербродов с болонской колбасой. Конечно, это была не запеканка, но мне не хотелось тратить время на ее приготовление. Тем более что день выдался жарким и влажным.
Пока суп томился, я приняла холодный душ и надела комбинезон из махровой ткани. Мне бы очень хотелось в такой знойный день собрать волосы в два коротких хвостика, но с таким же успехом можно было нацарапать на затылке карту сокровищ, если я желала привлечь внимание. Я этого не хотела, поэтому сцепила волосы большой заколкой у основания шеи. А затем снова заглянула к маме. Судя по запаху в ее спальне, мать вставала, чтобы покурить, но опять задремала. Я сложила «гостинцы» для миссис Хансен в бумажный пакет, бросила в него еще красное яблоко, обула ортопедические сандалии фирмы «Шолл» и стартовала.
Шагая по улице, я ощутила характерное покалывание в шее (я всегда его ощущала, когда кто-то за мной наблюдал). Однако, обернувшись, я никого не увидела. «Это реакция на палящее солнце», – успокоила себя я и двинулась дальше. Но стоило мне перейти улицу, как синий «Шевроле» свернул в наш квартал и через пару секунд поравнялся со мной.
За рулем сидел Эд.
Я почувствовала, как страх удушливым дыханьем опалил мне лицо. Но отец же говорил, что они решили выдворить его из города. «Судя по всему, плохо постарались». Я продолжила идти, отбивая подошвами сандалий нервную дробь по тротуару. Но «Шевроле» последовал за мной, как акула.
– Приветик, красотка, – выкрикнул Эд.
К моему стыду, рука потянулась к поврежденному уху: я поспешила убедиться, что оно прикрыто, чтобы Эд не взял обратно такое приятное слово – «красотка».
– У меня нет времени на разговор, – пролепетала я, подняв для пущей убедительности пакет. – Мне нужно отнести это подруге.
– А меня ты другом не считаешь? – ухмыльнулся Эд.
Когда я не ответила, он остановил машину и почти прокричал:
– Ты была гораздо разговорчивей, когда я устроил для тебя шоу на ярмарке и когда курила мою травку у костра.
Чуть выше по улице громко захлопнулась дверь-ширма. Если я расслышала ее хлопок, значит, и хозяева дома услышали нас. Сделав несколько шагов, я приблизилась к Эду ровно настолько, чтобы мы смогли поговорить, но не настолько близко, чтобы он мог меня схватить. Я не думала, что он рискнет меня похитить среди бела дня, но если раньше – до того, как я узнала о том, что Эд подозревался в убийствах, – он просто вызывал у меня дискомфорт, то теперь мне захотелось провалиться сквозь землю и исчезнуть.
Эд указал на пакет:
– Что там за еда?
Я прижала зашуршавшую бумагу к груди, ощутила тепло термоса.
– Суп и бутерброды.
– Я люблю бутерброды.
В пакете их было два. Я попыталась придумать предлог, чтобы не делиться ими с Эдом, но так и не смогла подыскать вежливых слов. Сунув руку в пакет, я вытащила бутерброд в вощеной обертке и протянула его парню – осторожно, как работник зоопарка, кормящий тигра.
– Так-то лучше, – довольно кивнул Эд, разворачивая добычу. – У моей болонской колбасы есть имя: «СЪЕШЬ МЕНЯ», – хмыкнул он, откусив уголок бутерброда. – Кому предназначается вторая?
– Матери Морин. – Я уже занесла руку, чтобы указать ей на дом подруги, но тут же сообразила, что в ее гибели мог быть повинен Эд.
– Черт, да… эти неприятные новости об утонувшей девчонке. До меня дошел слушок, что она утопилась в карьере… после того как узнала, что Бренда встречается с Рикки.
На миг я впала в ступор.
– Что???
Эд пожал плечами:
– Я только повторил то, что слышал.
– Но я думала, что она встречалась с тобой. Я имею в виду Морин.
– Нет, я не подбираю за другими объедки. У тебя неверные сведения. – Откусив от бутерброда, Эд причмокнул губами.
Я перебрала в памяти все события прошедшей недели. Да, на вечеринке в каменоломне Бренда была с Рикки, но, по-моему, Морин было наплевать на это. Она порвала с Рикки, если вообще начинала с ним отношения.
– Похоже, это у тебя что-то со слухом.
Эд резко повернул ко мне побагровевшее лицо:
– Что ты мне только что сказала?
– Я… ничего. Не загоняйся. Я просто расстроена. Моя подруга умерла.
Несколько секунд Эд буравил меня колючим взглядом.
– Лучше не заводи меня, – процедил наконец он.
И выбросил в окошко пассажирского сиденья наполовину съеденный бутерброд; он шмякнулся у моих ног и раскрошился на части. Я уставилась на расползавшийся по асфальту майонез. Но трескучий звук заставил меня поднять взгляд. Зажав в руке пузырек с анальгетиком, Эд отправил несколько белых таблеток в рот.
– У тебя в пакете, случаем, не лежит газировка «Ройял Краун»? – спросил он, мучая таблетки во рту.
Я потрясла головой.
– Черт, непруха. – Эд разгрыз и проглотил таблетки. – А знаешь, почему я тебя тормознул? Решил спросить: не желаешь сходить на двойное свидание?
– С кем? – откинула я голову назад.
Эд расхохотался, да так сильно, что на его глазах проступили слезы.
– С Антом, – выговорил он, когда взял себя в руки. – Малой мне все растрепал. Да никак не заткнется. Ты прям не сходишь у него с языка. И я подумал: я ведь на колесах и могу вас подвезти. Так может, ты возьмешь с собой свою прелестную сестренку?
– Джуни двенадцать лет! – воскликнула я задрожавшим от потрясения голосом.
– Зато выглядит намного старше, – пожал плечами Эд.
– Мой отец – окружной прокурор, – прошипела я, постаравшись, чтобы слова прозвучали угрожающе. Но почему-то интонация получилась вопросительной.
– Это я слышал, – хмыкнул Эд, заведя мотор. – Но ты подумай над моим предложением. Я знаю, как развлечь девушку и доставить ей удовольствие, – добавил парень.
И газанул так резко, что лежавший на приборной панели брелок с ключами свалился на переднее сиденье.
– Хлеб я проглотить не смогу, а за суп спасибо, – поблагодарила меня миссис Хансен, когда я объяснила ей, зачем пришла.
Меня все еще потряхивало после встречи с Эдом. И, стоя на ее крыльце, я с трудом превозмогала желание оглянуться через плечо. Взгляд миссис Хансен был ясным, но ее слова звучали невнятно, а тело пахло чем-то сладким, как будто она выкупалась в яблочном соке. Женщина еще не впустила меня в дом, но за ее спиной я разглядела чистый пол и свет, струившийся в гостиную через окно в дальней стене, о существовании которого я напрочь позабыла – так долго оно было спрятано за коробками.
– Вы делаете уборку? – спросила я.
– Нет. Готовлюсь к переезду, – ответила мать Морин, устремившись на кухню и жестом пригласив меня последовать за ней.
Несмотря на то, что говорила она невнятно, двигалась миссис Хансен уверенно, и при ходьбе ее не заносило. Хотя, возможно, лишь благодаря коробкам, все еще стоявшим по обе стороны прохода.
Кухня удивила меня даже больше гостиной. Стол сверкал чистотой. Я поставила на него бумажный пакет; в голове завихрился рой вопросов. Мне еще не доводилось слышать, чтобы кто-то по доброй воле уезжал из Пэнтауна. Люди держались за район, передавали дома по наследству детям.
– Куда вы переезжаете?
Миссис Хансен наклонилась к холодильнику и извлекла из него графин с холодным чаем.
– Подальше от этой проклятой дыры, и это главное. Я уезжаю отсюда с разбитым сердцем.
Не знаю, что выразило в тот момент мое лицо, но из глотки миссис Хансен вырвался короткий глухой смешок, как будто кто-то ткнул ее в грудь двумя пальцами.
– Ты все поймешь, когда повзрослеешь, – убежденно молвила она. – А может быть, и раньше. Ты всегда была смышленой девочкой.
Женщина открыла шкафчик, набитый кружками из ресторана быстрого питания с изображениями Рональда Макдональда и других маскотов компании, которые обычно давали посетителям бесплатно, в приложение к заказанному гамбургеру. Достав две кружки, миссис Хансен налила в них холодный чай. Мне досталась кружка с воришкой гамбургеров Гамбургларом, а себе мать Морин взяла кружку со Злым Гримасом.
– И когда вы уезжаете?
Миссис Хансен отпила глоточек чая, и исходивший от ее тела сладкий запах усилился, словно жидкость испарялась через поры женщины.
– Когда я отыщу здесь кое-что важное и когда буду готова сказать, что ничего из этого уже не важно. Ничего… без Морин. – По лицу миссис Хансен волной прокатилась печаль, но женщина продолжила: – У меня в Де-Мойне есть подруга. Она сказала, что я могу пожить у нее некоторое время. А там – как знать? Лас-Вегас всегда нуждался в статистках.
При этих словах миссис Хансен опять глухо хмыкнула. Ровесница моей матери, она все еще оставалась красавицей.
– Тогда мне нужно будет забрать из гаража барабаны, – сказала я.
Я пошла к миссис Хансен, ощутив неодолимое желание поиграть. Но по дороге к ней мне в голову пришла мысль: а не посоветоваться ли с ней насчет фотографий? Я не собиралась говорить ей, зачем пробралась в тот подвал. Только о том, что нашла там. Миссис Хансен – единственная из всех знакомых мне взрослых – казалась человеком, с которым можно было без смущения и неловкости поговорить о подобных гнусностях. Но этим утром она была очень странной: печальной, но такой собранной, какой я не видела ее годами.
Мать Морин кивнула, но ее ясные глаза потемнели:
– А знаешь, ты могла бы уехать со мной. Здесь нечего делать. Мне давно следовало сбежать из этого чертова городишки… еще тогда, когда твой папаша начал подбивать ко мне клинья, перебрав до этого все юбки в Пэнтауне. Если уж твои родители не сумели здесь выжить, не загрязнив свои души, то это не по силам никому из нас. – Миссис Хансен схватила меня за подбородок, я от неожиданности вздрогнула. – Я очень сожалею об этом. Я не хотела таких последствий. Констанс… она не смогла пережить… то, что я спала с твоим отцом… Она так и не стала прежней, узнав о нашем адюльтере…