Глава 55
Она сорвалась с места так, словно отлично знала каменоломни. Да так оно и было, скорее всего. Ведь Бет тоже была девчонкой Сент-Клауда. Мы с Джуни последовали за ней. Я почувствовала легкое головокружение – то ли от страха, то ли из-за проглоченной белой таблетки. Но я ведь съела только одну.
«Она не убьет меня? Нет?»
Позади нас кого-то вырвало; а затем раздался флегматичный крик Рикки:
– Мы все равно вас поймаем!
Мы обогнули кострище, у которого я сидела меньше недели назад, и побежали к гранитной горе по другую сторону карьера. Бет прокладывала нам путь к ее вершине, Джуни наступала ей на пятки, я замыкала нашу цепочку. Я надеялась, что Бет знала дорогу и нас не ждал безвыходный тупик наверху. Я обернулась посмотреть, насколько мы опередили наших преследователей. Яркий лунный блеск высветил Рикки, он отставал от меня всего на пятьдесят ярдов, из ноздрей парня свисали длинные струи соплей. Он выглядел разъяренным, перескакивал с камня на камень, как горный козел. Но где же был Эд? Насколько он отстал от Рикки?
Бежавшая впереди Бет чувствовала себя на гранитной стене так же уверенно, как Рикки. Она ловко перепрыгивала с валуна на валун, поворачивалась, протягивала руку Джуни, пособляла ей, как могла. Шаги Рикки стали громче. Мне хотелось убежать от него, но слева от меня чернела непроглядная вода карьера, предупреждавшая: «Будь осторожна, или я поглощу тебя всю, как Морин». Я так и не прыгнула с вышки в тот день, в парке. Морин нырнула первой. Следом Бренда собрала в кулак все свое мужество и тоже прыгнула в воду. А я не смогла. Я даже не отважилась подняться на вышку.
– Давай! Скорее! – послышался сверху призыв Джуни.
Рикки издал странный булькающий звук. Похоже, он меня догонял. Даже мучимый рвотой, он был лучшим бегуном в сравнении со мной. Рикки съел много таблеток, но они исторглись из его желудка вместе с рвотой. А мое сердце строчило, как пулемет. Я даже испугалась: как бы его не заклинило. Я попыталась подогнать свое тело, заставить его лезть в гору быстрей. За Бет и Джуни. Но чем выше я взбиралась, тем больше возрастал риск падения вниз. Из-за страха высоты голова закружилась еще сильней. Я постаралась не смотреть вниз.
Но услышала издевку Рикки:
– Беги, не беги, но тебе от меня не спрятаться.
Его голос прозвучал совсем близко, всего метрах в трех от меня. Я попыталась рывком увеличить дистанцию, но камни были острые, а глаза заливал мутный пот.
– Давай! – позвала меня Бет.
Она уже стояла на вершине – силуэт, очерченный светом луны. Мне показалось, что она готова побежать дальше, умчаться отсюда без оглядки. Но вместо этого Бет развернулась и поспешила на помощь Джуни. Схватив сестренку за локоть, она потащила ее за собой, извинившись передо мной взглядом.
Я поняла, что он значил.
Бет не оставила бы Джуни. Она влекла ее за собой, в безопасное место.
Мне захотелось зарыдать от благодарности. Но в этот миг рука Рикки вцепилась в мою лодыжку. Я лягнула его с такой силой, что чуть не потеряла равновесие. Еще немного, и я бы покатилась кубарем вниз, в черный водоем, мерцавший в пятнадцати метрах под нами, в холодные, когтистые, серые лапы призрака, сторожившего карьеры. В попытке удержаться я вонзила ногти в каменную породу. Рикки перевернул меня на спину, лицом к себе, у самой кромки гранитной стены. Моя рубашка задралась, и острая гранитная игла, проткнув оголившуюся кожу, впилась в позвоночник. «Только не смотри вниз!»
Заплывшие, налитые кровью глаза Рикки блеснули злобой. По подбородку стекала струйка слюны. Он выпустил мою лодыжку, вытащил из-за пояса нож – наш кухонный нож! – и занес его обеими руками над моей головой. Словно собирался принести меня в жертву.
Джуни вскрикнула.
Рикки покачнулся.
А потом соскользнул и рухнул в воду.
Или я его столкнула. История, которую я потом рассказывала, менялась изо дня в день.
Бет божилась, что все было правильно.
– Тебе надо было выжить, крошка, любой ценой, – повторяла она.
Глава 56
В ту ночь, в полицейском участке, я попыталась объяснить шерифу Нильсону, что за таблетки находились в пузырьке из-под анальгетика.
– Там были таблетки для сердца, успокоительные «пилюли счастья» и аспирин, – сказала я, продолжая кутаться в одеяло, хотя еще час назад перестала дрожать. – Я пыталась предостеречь Рикки перед тем, как он их проглотил.
– Конечно-конечно, – пробормотал Нильсон; лицо шерифа перекосил спазм, лоб затянулся пленкой пота; острый запах его тела уже начал разъедать мне ноздри и глотку.
Шериф опрашивал меня в отдельном кабинете, с глазу на глаз; и исписал кипу бумаг прежде, чем я добралась до этой части рассказа – о том, как Рикки проглотил таблетки, которые я принесла с собой, решив убить Эда.
Я указала на его блокнот:
– Вы это запишете?
Шериф постучал пальцем по голове. «Я все держу здесь», – сказал мне этот жест.
– Нет надобности, – произнес Нильсон вслух.
Я нахмурилась:
– А вскрытие вы будете производить? Чтобы узнать, из-за чего Рикки умер? Из-за этих таблеток, которые взял у меня?
Рот шерифа изобразил холодное подобие улыбки.
– Без надобности, – повторил он, а потом встал и вышел из комнаты.
Я проводила его взглядом и, наконец, поняла, с чем мы столкнулись, в какой ситуации мы оказались.
Наконец-то я это поняла.
Отец с шерифом заправляли в Сент-Клауде всем. Их «шоу» должно было продолжаться. И оба держали в руках по гигантскому ластику. Все, что выходило за рамки их постановки – как, например, рука отца, прижимавшая голову Морин к его паху, или шериф Нильсон, фотографировавший напуганных девочек на своем яблочно-зеленом ковролине, – все это попросту было неважным. Стиралось. Уничтожалось.
Именно в тот момент, когда шериф сказал мне, что вскрытия не будет, я осознала: у них был ластик даже для этого, для вещей, которые мы делали, когда они нас раскусили.
А еще они пытались научить нас применять ластик друг к другу, стирать неудобные подробности из нашей жизни. Вот почему мы избегали разговоров о маме, сжегшей мое ухо, или о захламленном доме миссис Хансен.
Осознание этого подействовало на меня, как яд. Во мне как будто что-то умерло.
Вот только, невзирая на все, что я узнала, на огонь, разгоревшийся во мне после того, как нашелся медный идентификационный браслет, меня продолжала коробить страшная мысль: у нас не было шансов. Даже если бы стали играть по их правилам.
Если такое могло происходить в моем доме, в моем окружении, это могло иметь место везде.
Я размышляла об этом, когда в комнату заглянул агент Райан. Он зашел меня проведать, убедиться, что со мной все в порядке. Единственный человек, пожелавший дать, а не отнять. И что-то в его поведении – а вел он себя так, словно хотел и извиниться, и сразиться ради меня со злодеями – напомнило мне Клода.
– Шериф Нильсон заставлял мою подругу Морин делать ужасные вещи перед тем, как она погибла, – выпалила я, собрав все свое мужество и приготовившись сделать самое трудное из всего, что мне приходилось до этого делать.
Я решилась рассказать об отце.
Агент Райан наклонил голову, бросил взгляд назад через плечо, а затем вошел в комнату и притворил за собой дверь.
– Что он заставлял ее делать?
Наступил момент истины, а я почувствовала: мне с этим не справиться.
Зубы сами прикусили язык.
Мы в Пэнтауне привыкли хранить наши тайны. Не выносить сор из избы.
А потом… Вы не поверите в то, что случилось потом. К нам в этом тусклом, убогом кабинете присоединились мои подруги. Морин с ее неизменной позицией «Да пофиг!» и Бренда с ее непоколебимой стойкостью и крепостью духа. Они появились в ту минуту, когда я больше всего в них нуждалась. Я не видела их, не чувствовала их запаха, но я ощущала их присутствие рядом. Мы трое выросли вместе, мы вместе создавали музыку в «Вальхалле», смеялись, шутили, грустили. Мы были связаны незримыми нитями. Я прикоснулась к одиночной сережке, потерла кольцо настроения, подаренное мне Брендой перед первым и единственным концертом, который мы дали вместе, втроем. Оно приобрело нездоровый желтовато-зеленый цвет. Но мне уже стало пофиг. Потому что я почувствовала в себе силы сделать задуманное. Я должна была это сделать.
– Не только шериф, но и мой отец тоже, – сказала я. Мне показалось, будто я ступила на ломкий лед, но пути назад уже не было. – Он заставлял Морин делать ужасные вещи, а ей исполнилось только шестнадцать. И она была не единственной. У меня есть фотографии.
Агент Райан внимательно выслушал всю мою историю. А когда я разревелась так сильно, что не могла говорить, он взял меня за руку и просидел так со мной, терпеливо ожидая, когда я успокоюсь. И глаза у него были такие печальные… Но главное – он мне поверил!
Рассказав обо всем, я спросила агента, признался ли Ант. Я видела, как полицейские вывели его в наручниках из хижины. Знала, что он тоже находился где-то в здании, в каком-нибудь унылом кабинете. Или уже в КПЗ?
Агент Райан сидел напротив меня, сцепив руки на столе, как в молитве. Услышав мой вопрос, он закрыл глаза, выдержал так несколько секунд, а затем открыл глаза:
– Антон просил поговорить с тобой.
Меня словно током ударило.
– Для чего?
Но не успела я задать этот вопрос, как сама нашла ответ на него. Ант нуждался в прощении. Отчаянно нуждался.
Агент Райан понаблюдал за мной с минуту. А потом произнес:
– Ты не обязана это делать. Но если надумаешь, все будет зафиксировано. Все, что скажет он, и все, что скажешь ты.
– Хорошо, – кивнула я.
Меня отвели в переговорную комнату; Ант уже сидел в ней. Увидев парня, я едва не развернулась и не сбежала. Ант был бледным, как мел; в голубых глазах застыл ужас; левый глаз, который у него всегда был чуть меньше правого, теперь казался узкой щелкой.