.
Эта иерархия, эта лестница — более престижная, чем управленческая. На вершине ее стоят заслуженные, многократно подтвердившие свое охотничье умение, свою искушенность в идейных основах союза, свою верность этическим требованиям. Это «симбоны». О них еще речь впереди. Здесь же следует сказать, что это элита охотничьего союза, его мозг, его направляющая сила. Это те, кто организует и контролирует деятельность союза, кто имеет право решающего голоса на всех его собраниях. Но это только те, кто лично и бесспорно заслужил свой особый статус среди равных себе.
Помимо этой — сравнительно прямой — лестницы прав, положений, престижа в недрах союза имеется еще особая ветвь, которую образует группа музыкантов и сказителей, хранителей истории и фольклора охотничьего союза — «донсо-джелиу», или «гриоты охотников». Именно они создавали музыкальный и песенный фон при проходе колонны охотников перед президентской трибуной на параде в честь Дня Независимости Мали. Гриоты охотников — это своего рода носители памяти охотничьего союза. Это люди, пользующиеся нередко не меньшим уважением, чем «симбоны», а иногда и сами оказывающиеся «симбо-нами», так как деятельность их как музыкантов и сказителей неотделима от собственно охотничьей практики.
Жизнь охотничьего союза насыщена и разнообразна. Но основной пик его активности приходится на сухой период, который продолжается около полугода (от ноября — декабря до мая). Сама изменчивость этой активности, включающей и собственно охоту, и обряды, связанные с ее началом и концом, и мемориальные ритуальные действа, представляет специальный интерес. В ней особая связь природы и общества, их согласованность.
В дождливый период, в бурное время полевых работ дают урожай не только культурные растения, но и приносят приплод дикие обитатели саванны. Традиция не поощряет охоту в это время. Сами же охотники, никогда полностью не порывающие с земледелием, в эти месяцы выращивают на полях с мотыгой в руках зерновые культуры, основу питания на предстоящий год.
Сухой же период — это время резкого сокращения полевых работ и оживления на поливных огородах, когда мужчины уже меньше заняты хозяйственными делами по обработке земли. Но в это время происходит увядание в природе: опадает листва деревьев, жухнет, сохнет трава, иссякают источники.
Сухой сезон — охотники выходят в лес, в саванну. Этот выход организован, соответствующим образом обставлен: происходит «открытие леса». В празднике участвуют все жители окрестных деревень. Охотничий союз проводит важную и во многом символическую акцию, в которой реализуются представления архаического сознания о двойственности окружающего людей мира: природа невозделанная, «дикая», существующая вне людей, то есть сама для себя (если так можно выразиться), и природа очеловеченная, включенная в систему человеческого бытия, служащая человеку. Эти миры находятся во взаимодействии, перетекают один в другой, конфликтуют один с другим. Связующим же звеном между ними, регулятором этих взаимодействий являются сами люди. Что касается леса, саванны, связь осуществляют охотники, члены охотничьего союза, а через них и сам союз, выступающий посредником между обществом и его неочеловеченным природным окружением.
Видимо, мировоззрение, которое было присуще охотничьим союзам, еще не знало деления природы на стихии (огонь, вода, земля, воздух и т. д.), то есть в нем отсутствовал даже зародыш натурфилософских воззрений. Подобный взгляд возник у тех же бамбара, но исторически много позднее, сложившись в мировоззренческую систему других тайных союзов, опирающихся на земледелие, кузнечное дело и существующих параллельно с охотничьими.
Итак, в дождливый период для людей в центре внимания мир самого человека, очеловеченного пространства, люди как бы замыкаются в себе, в своих проблемах. Может быть, можно даже говорить о центростремительных процессах в повседневной жизни, о сплочении социумов. В сухой период, с прекращением дождей картина обратная: «лес открывается», люди разбредаются, проникают в царство природы, расширяют очеловеченное пространство. И так из года в год — постоянный круговорот, постоянная смена тенденций на противоположные по мере смены времен года.
Охотничьи праздники и ритуалы, знаменующие эту смену, служат и сегодня важным инструментом идеологического воздействия союзов на самих охотников и на широкие слои населения. Кстати, известно, что руководство страны имеет неофициальные постоянные контакты с лидерами союза охотников в окрестностях столицы — Бамако. Известно также, что особо высока доля охотников — членов охотничьего союза — в армии, и тут армейская иерархия нередко не совпадает с охотничьей и приводит к деформациям в уставных отношениях военных.
Конечно, такая специфическая роль охотников и их объединений в жизни общества свидетельствует о сохранении влияния архаических общественных структур и архаического общественного сознания в нынешней действительности. Для непосвященного наблюдателя это выступает как колорит страны, как экзотика. Но это реальность, реальность значимая, с которой нельзя не считаться.
Думаю, что для большей наглядности сказанного в этой главе в нее можно ввести дневниковую запись о необрядовом представлении охотников Бамако.
8.09.80 г. Бамако. Сегодня я был приглашен принять участие в представлении, даваемом охотниками в расположении так называемой «деревни Кибару». Это комплекс построек, большинство которых имитирует традиционные жилища различных областей Мали, сооруженный вблизи гостиницы «Амитье» для проведения мероприятий по программе борьбы с неграмотностью в 1974 году.
На этот раз представление охотников — «Охотничье бдение» — было приурочено к празднованию 8-й годовщины создания Национальной дирекции функционального образования (ДНАФЛА) и газеты «Кибару». В мероприятии ожидалось участие высокопоставленных особ из политического и государственного руководства страны, министров, дипломатического корпуса, приглашенных и зрителей. Билеты достать было очень непросто.
Все проходило на открытом воздухе. Начало «Бдения» намечалось часов на 8 вечера при электрическом освещении.
В девятом часу прибывают главные официальные лица. Некоторое время — замешательство, официальные речи. Снова пауза и замешательство. Наконец начинает не очень стройно и ладно звучать музыка, исполняемая на донсо-нкони. Из мрака на сцену выходит группа мужчин в охотничьих одеждах. Большинство из них с ружьями.
Они двигаются в полуприсяде, ритмично, под музыку поднимая и опуская таз. Движение охотников напоминает движение насекомого богомола на листке или стебельке растения.
Группа движется гуськом, постепенно замыкаясь в круг. В завершение пролога вперед вышел старик в охотничьей одежде и в охотничьей шапке в виде берета, украшенной парой рожек, возможно, антилопы манкалани. Он приседает, временами держит палку-трость подобно ружью. При этом он озирается по сторонам, как бы выискивает что-то в пространстве перед сценой. Старик, видимо, многим знаком: слышны выкрики приветствия, аплодисменты.
Быстрый темп и ритмичность музыкального сопровождения создают тревожное ощущение. Металлический скрежет син-зана и подвывания солистов усиливают это ощущение.
На сцене новая, вокальная, группа. Теперь почти все охотники сидят на сцене, образуя круг, разомкнутый к зрителям. В середину его входят два музыканта, охотника-гриота — донсо-джелиу. Они обходят всех находящихся на сцене и поименно приветствуют их. При этом исполнитель на донсо-нкони называет их имена, кратко и шутливо восхваляет названных. Затем он выводит на середину площадки шесть охотников, которые в песне рассказывают слушателям о «моральном кодексе» охотника.
Наконец эта группа рассаживается. Появляются два охотника. Исполняется танец. Один из танцующих заряжает со ствольной части свое ружье, забивает в него шомполом пыж, после чего начинает выделывать с ружьем разнообразные фигуры, в частности, держа ружье одной рукой над головой, размахивает им подобно копью. В один из моментов танца, подняв ружье вверх вертикально, охотник нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, знаменуя завершение танца.
Из мрака на освещенную часть сцены выходит человек, из одной щеки которого торчит тупым концом «бандита» — острый металлический стержень, служащий для расчесывания головы и плетения косичек, составляющих элемент традиционных причесок. Он напоминает стилет и может служить колющим оружием. Из ранки к уголку рта и на нижнюю челюсть стекает струйка крови. Она кажется неправдоподобно алой и густой. Охотник показывает публике свои ладони, на которых также видны широкие пятна того же цвета. Предполагается, видимо, что ладонь окровавлена.
Соседи-малийцы пересказывают мне на бамбара слова из исполненных уже песен. Впрочем, их и песнями-то в полном смысле назвать нельзя. Они чем-то напоминают русскую частушку.
Если у тебя нет хорошей жены, ты не будешь вкусно есть.
Громкий разговор и песня — не одно и то же.
Многие разговаривают, но это — не песня.
Один человек не в состоянии устроить всю страну.
Если есть два друга, то один должен быть над другим.
Иначе не понять им друг друга.
Чем ярче они, тем труднее понять им друг друга…
По ходу представления в момент относительного спада активности на сцене на нее вышла из зрителей женщина и исполнила несколько па танца. Стали выскакивать на сцену и другие зрители. Звучат слова той же песни:
Жизнь одного царя не знаменует конец всего света.
А затем поется:
Человек должен бояться охотника.
Охотник — это ведун, он знает деревья, он знает воду, он знает зверей, он знает лес.
Если лес захватил тебя, если ты получил пищу, ты заговоришь.
На сцену выходит старик. Он танцует несколько гротесково те же па, что и охотники. Песня продолжает звучать: