А Славин Мишка — даже сравнивать обидно — делал все от души, любя, играя, радуясь… Что говорить?!
Был-то он пушистым, как меховой шарик. А эти пестрые одежды на медвежатах только раздражали Славу. Он понимал, что и медведям от их курточек и шаровар только хуже.
Кончилось представление, захлопали откидные кресла, погасли прожекторы, и на арене запылили граблями униформисты.
Слава проскользнул в дверцу бокового прохода, произнес как военный пароль: «К тете Лизе» — и прошел в глубь конюшни, где жили медведи.
Тетя Лиза была уже не в форме, а в клеенчатом широком переднике. Она разливала по мисочкам какую-то кашу.
— Садись, — сказала она. — Как звали твоего медвежонка? Мишка?
— А вы откуда знаете? Откуда вы все-все знаете?
— Я так думаю. Он был очень смышленый, твой Мишка, да?
— Да. У него еще было два белых пятнышка, как погончики. Вот, вот, и у вас тут он на афише такой. — Слава подошел к стене, которая была оклеена афишами, как обоями, — Этот! Но он почему-то не участвовал в представлении. Скажите: этот?! Да?
— Ах, этот?
— Да, этот! Он есть? Он живой? Это фото? Да?…
Тетя Лиза наполнила все миски, уложила их на тележку, повернулась к Славе и сказала:
— Подожди!
И снова он решил, что скоро, очень скоро увидит своего Мишку.
Только почему-то так бывает, что о хорошем думаешь, мечтаешь очень часто, а случается такое хорошее очень редко.
Так оно получилось и тогда.
Тетя Лиза очень скоро вернулась и сказала:
— Да, медвежонок этот живой, только он не совсем здоров и сегодня находится в изоляторе. Зовут его Лесик…
Слава перебил тетю Лизу:
— Но может быть, это вы его так назвали? Он же сам не мог сказать вам свое имя.
— Не мог, конечно. Но имя это было бы в его паспорте. А у Лесика и паспорта не было, когда к нам его принесли. Вот если бы он мог рассказать тебе свою историю…
Да, история Лесика была такой, что и на миллион медведей подобное, наверно, не случается. Может быть, с ним одним такое произошло.
Лесная история
Один на миллион
Жизнь Лесика началась на самой мягкой из подстилок, — это был сухой мох, пушистый и пахучий.
Сам Лесик не был тогда еще пушистым. От роду ему было всего лишь две-три недели, шерстка его была короткая и жесткая, глаза ничего не видели. Да он и не знал еще, что это такое — видеть, но зато он отлично понимал, как приятно лежать и сосать теплое молоко матери, прижавшись к ее животу.
Лесик приловчился сосать, не просыпаясь, Он спал и сосал, и даже потом, спустя много времени, прозрев, научившись ползать, ходить, лазать, рычать, бегать, разбираться в запахах, он вспоминал счастливые дни своего раннего детства.
Вспоминая об этом, он как бы окутывался в нежное и теплое облако и даже ощущал, как струйка согретого и чуть липкого молока окутывала рот и текла в живот.
Да, можно сказать, что такой колыбели, какую получил в первые дни своего рождения Лесик, не имел, должно быть, ни один медвежонок.
Это было дупло огромного кедра.
Вот какая квартира была у новорожденного медвежонка. И подыскала ему эту удобную квартиру мама-медведица. Она тоже была высокая; такая высокая, что самый рослый человек был бы ей еле-еле по плечо. Эта огромная зверина была нежной и ласковой матерью.
Когда ее медвежата вырастали и мама-медведица отлучала их, она ходила за продуктами: выискивала в лесу грибы, ягоды и коренья. А уж если найдет пчелиное дупло — это кондитерская. Для медведей мед вкуснее шоколада и мороженого.
Она не только кормила, но и учила уму-разуму маленьких медвежат и оберегала их от волка-разбойника.
При этом мама-медведица была строгая: чуть нашалит медвежонок, давала затрещины. Но медвежата не помнили зла — на мать ведь не обижаются, и между собой медвежата не ссорились.
Беда пришла, как всегда, нежданно. Далеко-далеко забрела мама-медведица за едой и напоролась на охотников. Так и ушла с пулей под шкурой.
В том году медведица была с маленьким медвежонком-сосунком. К счастью, мама-медведица отличалась не только ростом. Нет, медведица была ивы-сока, и умна, и хитра. Она давно приглядела благоустроенную квартиру. Всякие там ямы, даже меж корней больших деревьев, она отвергла, как сырые подвальные этажи.
Дупло в большом дереве не редкость! Но где найти такое дупло, чтобы оно было вместительным, а дерево не трухлявым? Что толку в большом, но трухлявом дупле? Только влезешь в него, повернешься, уляжешься, а оно и развалится — одни щепки вокруг и труха. Нет, такое жилье медведица обходила стороной. Гниль и труху она носом чуяла. И в конце концов добилась-таки своего. Известное дело: кто ищет, тот всегда найдет.
Бывает же такая удача: квартира совсем-совсем по вкусу. Кедр стоял прямой, как мачта. И весь район такой — сухой, не заболоченный, солнечный, и деревья одно к одному.
Не все же горестям быть — набрела и на удачу.
Загодя медведица притащила мох, разложила его, как полагается, или, проще говоря, обставила свою новую квартиру. Подумать только — даже вид из дупла был на юго-восток. И это не шутка: весной солнышко здесь раньше гостит, раньше снег сгонит, землю подсушит — все приготовит к выходу в свет. А ведь за зиму медведиха изголодается. Длинная ее Шерсть к этому времени сваляется и станет клочковатой.
Да, медведь осенью и медведь весной так не похожи, будто это два совсем разных зверя. Осенний медведь, можно сказать, курортник. Словно он только что прибыл из Артека: пушистый, похожий на мохнатый шарик, лоснящийся. Под шкурой перекатываются, как бы играя, яблоки мышц. В это время он незлобив и добродушен.
Зато весной медведь страшен. Встреча с ним не сулит ничего хорошего. Изголодавшийся, взъерошенный, длиннорылый. А тут, как назло, и поживиться нечем: недавно сошел снег, и на земле еще ничего не выросло.
Нет, сильно заспаться медведю никак нельзя. Зверь может так отощать, что потом и ноги его не понесут. А ведь известно, что зверя (не только волка, а любого зверя) ноги кормят. Медведица знала это отлично — зимовала не первый год. И как хорошо было, что присмотренный ею кедр фасадом на юг! В этой квартире зима раньше кончится, весна сюда первой придет, и раньше можно просыпаться и выходить за добычей.
Вот в какой роскошной квартире родился Лесик. Вокруг тишина — тайга. Иногда только вместо сторожа с колотушкой дятел по дереву постукает. И то постукает, постукает — и смолкнет.
Бывает еще — деревья от мороза трещат.
Умная медведица все к зиме предусмотрела. Ей мороз не страшен — нажирела; как говорят о медведях — набрала жиру. От этого стало ей теплее и ее молоко слаще. Благодать. Что говорить: берлога — жилище уютнее не придумать. В такой квартире — теплой и мягкой — медведь обычно спит развалясь и видит при этом сны один лучше другого. А снятся ему, должно быть, лакомства, съеденные за лето и осень: ягоды и орехи, рожь и рыба с тухлинкой (это для мишки самая вкуснота) и, конечно же, мед.
Спит медведь крепко. Разбудить его может только весенняя капель. Только не звуком своим, а каплями, которые падают ему на нос. Капли холодные, почти что ледяные. Только что они сосульками были. Такими кого хочешь разбудить можно.
Мама и Лесик самого разгара весны не дождались. Был конец зимы, а весны только начало. Медведиха смотрела сны, а Лесик спал и сосал, спал и сосал.
Так прошел месяц.
И вдруг в полной тишине, когда даже дятлы спать улеглись и деревьям, должно быть, надоело кряхтеть от мороза, раздались странные звуки в тайге. Будто миллион шмелей зажужжали — да все сразу, хором: зизж…ж…
Жуть. Жужжание это все ближе и ближе подвигалось к могучему кедру — медвежьей квартире.
«Что это?» — подумала медведиха. И хотя ума ей было не занимать и опыт жизни был у нее не маленький, здесь она растерялась. Жужжание, звон и скрип разбудили медведиху, а надо вам знать, что медведи это страх как не любят. Нажирели, залегли, и не трогай их. Спят, блаженствуют — только ветки над ними серебрятся. Это от медвежьего дыхания иней все зеленые иголочки, не то что ветки, серебром кроет. Для охотников такой иней бывает верной приметой. Но какие там охотники в глубокой тайге?! Медведиха такой кедр выбрала, что считала — нехоженые это места, человеку здесь делать нечего. А все равно не сразу она залегла. Приняла, можно сказать, все меры предосторожности: перед тем как лечь, встала на задние лапы и обошла кругом могучий кедр. При этом медведиха крутила толовой во все стороны, внимательно осматривая и вынюхивая все вокруг. Потом она села против ветра и напоследок втянула носом воздух.
Ни звуков, ни запахов, которые говорят об опасности. Теперь медведице можно залечь на зиму.
Умна была, хитра, но ведь на всякого мудреца довольно простоты.
Не то что охотники — лесорубы дошли в те места, что медведиха считала недоступными для человека. И шли лесорубы не только с топорами, как в прежние времена, а вооруженные всей новой техникой. У каждого лесоруба была механическая Пила с бензиновым моторчиком. Пилу эту прилаживали к дереву, пускали в ход; и по всему лесу разносилось ее жужжанье. А опилки так и били по снегу веером, как пули из пулемета.
Следом за пильщиками, так сказать пехотой лесного воинства, шли, словно танки, большие трелевочные тракторы. Это такие машины, что где хочешь пройдут — им не страшны ни топь, ни кустарник, подцепят огромный спиленный ствол и тащат его на буксире по заснеженному лесу.
Топоры у тех лесорубов были только на то, чтобы сучья счищать и еще зарубки на стволе делать. Хозяйкой на валке леса была техника. И потому лесорубы шли быстро и сумели проникнуть в самую глубь тайги, где полновластной хозяйкой считала себя медведиха.
Разбуженная шумом, который теперь уже сотрясал и заставлял дрожать ее жилище, медведица выглянула сквозь отверстие дупла. В первое мгновение она зажмурилась от яркого света и от блестящей красной шапки человека, стоявшего на коленях у корней кедра. Ну конечно же, откуда было медведихе знать, что у лесоруба это никакая не шапка, а красный металлический шлем. Такие шлемы бывают у мотогонщиков. Носят их и вальщики леса, чтобы здоровый сучок или дерево, стукнув по железу, причинило голове меньше беды. А красный шлем — это потому, что так голова человека виднее в зелени, и рядом работающий будет осторожнее.