Прошло еще немного времени.
— Проклятье! — Крик был такой силы, будто сам Иегова решил излить на нас потоки огня и серы. Это Габриэль попытался встать, из-за чего лодка покачнулась.
— Сядь на место! — раздраженно заворчали все, кто был в шлюпке.
Габриэль тяжело плюхнулся обратно и заорал надтреснутым голосом:
— Бог! Бог! Какой, к черту, Бог? Бог есть зло. Вот что такое Бог. Бог есть зло. Дьявол победил. Вот как!
— Не надо про дьявола! — взмолился Скип.
— Успокойся, — произнес Дэн.
— Как? Успокойся! Ты что, рехнулся? — Смех Габриэля был больше похож на лай.
— Может, и так, но ты все равно успокойся.
— Очень просто, — раздался еще один бестелесный невозмутимый голос — может быть, капитана, хотя на него это мало было похоже. — Вполне вероятно, что мы все умрем.
Чья-то ладонь просунулась под мою руку.
— Не хочу умирать! — послышался тихий всхлип.
Не знаю, кто это был. Саймон, наверное. Хотя голос совсем не похож. Но Саймон так давно ничего не говорил, что я почти забыл о его существовании. Кто-то безутешно зарыдал.
Лодку снова качнуло.
— Будь ты проклят, Скип, это все из-за тебя! — взвился Габриэль.
— Знаю, знаю. — Обессиленный шепот Скипа раздался прямо у меня над ухом, так близко, что волоски в ушной раковине шевельнулись. — Простите, простите.
— За борт тебя пора, и все дела. — Зубы у Дага стучали, его мучила икота.
— Хватит! — отрезал Дэн.
— За борт его! — с усмешкой в голосе поддержал Габриэль.
— За борт! — присоединился Саймон.
— За борт! За борт! — подхватил Тим.
Я и сам чуть не закричал вместе со всеми, но Дэн сурово осадил крикунов:
— Не забывайте, у меня есть пистолет. Любой, кто рискнет поднять руку на товарища, получит пулю.
Все притихли. После чего заговорил капитан Проктор:
— У меня тоже есть пистолет.
Тишина.
— У меня тоже есть пистолет, — задумчиво повторил он. — Мистер Раймер, просветите меня, будьте так добры. Я что, больше не капитан этого… этого…
— Вы — капитан. Без сомнений.
— Уж если надо будет кого-то пристрелить, то решение принимать мне.
— Безусловно, я не хотел…
— Вот же дураки! — Габриэль произнес это с невыразимым презрением. — Какая теперь разница?
Несколько минут все молчали.
Небольшие волны ритмично покачивали шлюпку: вверх-вниз, вверх-вниз, напевая колыбельную, колылулылулылулыбельную без начала и конца…
— По-твоему, значит, я дурак? — не выдержал капитан. — Я не дурак!
— Никто так не думает, — успокоил его Дэн.
Скип издал долгий, жуткий визг; этот безумный звук пронзил мне мозг, а капитан заорал:
— Да заткните его кто-нибудь, ради всего святого!
— Скип, поди сюда, — подозвал его Дэн.
Ад вырвался на волю, ужас обуял всех, перескакивая от одного к другому, заползая во все щели и заполняя пространство удушающим облаком. Сначала кто-то скулил прямо у меня над ухом, а потом этот кошмар уже был повсюду, и я оказался внутри его, я был весь соткан из него и пытался выкарабкаться из него — пробираясь сквозь плач, завывания и зубовный скрежет.
— Шабаш!
Грянул выстрел.
Тишина.
И тут заговорил капитан:
— Мы не животные. Еще один звук, и следующая пуля уже попадет не в воздух. — Голос его звучал хрипло.
Сдавленные вздохи, сопение. Через несколько секунд все опять стихло.
— А теперь все успокоились и спим. Мистер Раймер, мальчик — под вашу ответственность.
— Иди сюда, Скип, — ласково произнес Дэн. Голос звучал устало.
— Возитесь с ним, а я спать из-за него не могу, — обиделся Габриэль.
— Спать? — переспросил Тим. — Ты — спать?
И мы снова дружно рассмеялись.
Скип наступил на меня в темноте.
— Пошел ты!.. — выругался я.
— Извини.
— Думаете, я дурак, — глухо сказал капитан, — но я все равно командую этим предприятием. И обязан заботиться о благе всей команды.
Скип обо что-то ударился. Шлюпка дернулась.
— Да усни ты, ради бога! — взмолился Дэн.
Тихая бесконечность безлунной и беззвездной ночи. Даг храпел. Рука Тима покоилась в моей, а я думал о матушке.
— Мама, — произнес я вслух.
— Да. Тсс, — прошептал Дэн, — увидишь ты еще свою маму.
Смерть была рядом. Сидела совсем близко. Судя по тому, что мы успели повидать, умирать — это больно. Если наши товарищи умерли, то чем я лучше? Как она наступает? Смерть, я имею в виду. Где бы она тебя ни настигла, застываешь, пораженный. Погибну я или выплыву? Когда я узнаю? Что я услышу? Что увижу? Каким будет небо: темным или светлым? У какого борта? Как я буду уходить: тяжело или легко? Как горько! Как горько покидать мир — вот что самое печальное.
Наверное, я уснул. Во сне мы с Ишбель шли вдоль Рэтклифф-хайвей, как бывало. Все казалось таким ярким и отчетливым. На ней было белое платье, как у балерины, и лицо ненакрашенное, как будто она только что проснулась. Потом я вдруг оказался в нашем жилище на Уотни-стрит, в комнате с занавеской, за которой храпели Бархотка и Мари-Лy. И снова я на море, дремлю под колылулылулыбельную волн и храп Скипа. Кто-то ткнул меня в бок:
— Мы не проводили его как следует!
— Что?
Голос Тима:
— Мы не проводили его в последний путь! — Разъяренные когти сомкнулись на моем плече. Синяк останется.
— Что?
— Нехорошо это! Неправильно!
— Кого? Что?
— Уилсона. Человека всегда надо проводить как следует.
— А!
— Мы прокляты!
К рассвету в капитанской шлюпке кто-то запричитал утробным голосом: «Пожа-а-луйста. Пожа-а-луйста! Ну ради бога! Пожа-а-луйста! А-а-а!»
И другой голос, устало:
— Заткнись!
Дэн издал долгий гортанный стон. Он закрыл мне ухо рукой, как заслонкой, чтобы защитить от шума. Под вторым ухом располагался его живот, он то поднимался, то опускался, издавая странное потрескивание.
— Не могу так больше, — прошептал я, — не хочу умирать.
— Не обращай внимания, спи.
Мне приснился пир — столы во сне ломились от еды. Проснулся я с полным ртом слюны. Дэн лежал, откинув голову, и разговаривал с небом, обратив к нему обветренное лицо. «Ну-ну, — рассуждал он нараспев низким голосом, — "…раны мои болят в ночи и не заживают…". И точно ведь, ей-богу». Распухший серый язык, словно гигантский клещ, безуспешно пытался зацепиться за губу. «Дышу, следовательно, существую. Мысли уже ни при чем». Он с задумчивым видом высосал немного крови из ранки на руке. Перехватив мой взгляд, Дэн изобразил бледную улыбку. Брови у него разрослись и совсем надвинулись на глаза.
— Помнишь, ты говорил: «Не волнуйтесь, бывал я в переделках и похуже»? — напомнил я. — Теперь-то уже так не скажешь. Правда? Хуже, чем сейчас, еще ни разу не было?
Дэн на мгновение задумался:
— Да. Пожалуй, ты прав. Но все равно не волнуйся.
Даг сидел, опершись на планширь, и что-то бубнил на своем языке. Непрерывное бормотание время от времени прерывал гортанный вопль, словно мальчишка подзывал к себе собаку.
— Вы только посмотрите, что творится! — Саймон теперь почти не разговаривал, и сейчас его голос зазвучал резко и хрипло. — О нет! — Он отодвинулся подальше.
Капитан прополоскал и отжал грязную тряпку.
— Недолго осталось, — прошептал он.
— Что это?
У Дага выступил кровавый пот. На обтянутом обгоревшей кожей скуластом лице и на распухшей шее появились мелкие розоватые капельки.
— Держи, Саймон.
Капитан передал Саймону тряпку, и тот обтер Дагу лицо. На тряпке остались кровавые пятна.
— Дайте ему попить, — распорядился капитан, — хоть губы смочите.
Даг широко раскрыл голубые глаза.
— Господи! — закричал Габриэль. — Господи! Он знает! Он знает!
— Тсс!
Дагу спрыснули водой губы, попытались разжать челюсти, чтобы залить немного жидкости в рот. Язык вывалился наружу.
— Мама, — прохрипел он, — мама…
Затем последовал поток непонятных слов, на коже вновь выступил розовый пот, а в глазах появилось страшное понимание.
— Все хорошо, — успокаивал его Саймон, обтирая тряпкой, — скоро будет легче.
Но Даг уже знал и схватил Саймона за запястье.
— Все хорошо, а теперь приляг.
День смерти Дага я запомнил отчетливо. Тяжелый был день. Даг отказывался лежать спокойно. Постоянно то садился, то ложился, то снова вскакивал, как чертик из табакерки. Голос у него то пропадал, то прорезался снова; он то замолкал на час — все начинали думать, что конец уже наступил, — но нет, неожиданно снова раздавалось пугающее прерывистое дыхание. Даг продолжал отчаянно цепляться за этот мир. Скип тоже растерял остатки разума, причитал и скулил, как большой глупый ребенок, временами начинал кричать про какое-то существо, которое будто бы разгуливало по воде рядом с лодкой, — у него якобы были козлиные копыта, а еще оно было похоже одновременно на человека и на рыбу. Скип утверждал, что оно скалится и преследует нас. Если честно, мы все были безумны, каждый по-своему. Мы сидели в своих шлюпках, совершенно беспомощные, а вокруг по-прежнему мерцало море, подобное вечности. И ни одного корабля, ни острова, ни скалы, ни даже птицы, ни одной-единственной. К вечеру голос Дага начал звучать как-то странно. Мы и прежде не могли понять, что он бормочет, но то был хотя бы человеческий голос; теперь же он изменился и превратился в утробный рев Минотавра. Даг ревел, точно бык, которого ведут на заклание. Потом он обделался. То, что случилось дальше, было настолько ужасно, что навсегда отпечаталось в моем сознании. Даг перегнулся через планширь. Саймон только что обтер ему лицо. Глаза умирающего были широко открыты, он всматривался в окружающее пространство с таким сосредоточенным интересом, словно никогда прежде его не видел. В следующую секунду кровь хлынула у него из носа, затем, еще сильнее, из глаз, изо рта, из ушей. Как будто вся кровь вдруг решила вылиться через эти отверстия.
Голова его упала на грудь, и он умер.
То ли из-за обилия крови, то ли по какой-то другой причине, но эта смерть растревожила меня больше, чем все остальные. Я даже не могу описать свой ужас словами. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, словно демон из самого страшного ночного кошмара. Я надавил ладонями себе на глазные яблоки с такой силой, что меня затошнило. Плакать хотелось до жжения в глазах, но слез не было. Нечем было плакать. Кости терлись друг о друга, о доски днища. Ладонь Тима все еще оставалась в моей руке, но на что были теперь похожи эти руки — тонкие коричневые палочки с перепонками. Мелкие мышцы на ладонях пульсировали, сводимые судорогами.