— Мама, оставь его в покое. — Слова Ишбель прозвучали натянуто. — Дай ему хоть чаю попить.
— Ничего страшного, — возразил я. — Я готов рассказать вам все как было, только мне трудно об этом говорить. Вы должны понять.
— Конечно, — отозвалась Ишбель.
— Мне только нужно убедиться, что ему не пришлось слишком сильно страдать, — не унималась миссис Линвер. — Хочу знать, что все быстро закончилось. Сам понимаешь. Как все было в самом конце? Больше я ничего знать не хочу. А еще хочу, чтобы ты сказал мне правду.
— Тим умер до того, как началось самое страшное. Я соврал бы, если б сказал, будто он не страдал, — мы все страдали, но он ушел до того, как стало совсем плохо.
Последовала долгая и мучительная пауза. Я не мог смотреть им в глаза.
— Говорят, это он придумал тащить жребий, — произнесла его мать.
— Да, но мы все согласились.
Я поднял глаза. Обе женщины смотрели на меня не отрываясь, и у меня в ушах застучала кровь.
— Тим все время всех поддерживал, — сказал я. — Ни разу не видел, чтобы он пал духом.
Глаза миссис Линвер увеличились до невероятных размеров.
— Он просил передать вам обеим, что у него все в порядке. Знаю, звучит нелепо, но именно так он и сказал: «Передай, что у меня все в порядке».
— Идиот! — пронзительно вскрикнула Ишбель и закрыла лицо руками.
— Сказал, что у него все в порядке и чтобы вы не волновались.
Она засмеялась. Какое-то мгновение мы все смеялись.
— Бог ты мой! — воскликнула Ишбель. — Как это на него похоже!
Так мы и сидели все трое, и слезы ручьями текли по нашим лицам.
— Он был стойким, — сказал я. — Действительно. Я бы так не смог. Он был… — Мой голос сорвался.
Миссис Линвер высморкалась.
— Простите меня, миссис Линвер, — произнес я, и не было в мире способа как-то исправить положение.
Я был здесь, а Тим умер. И всех нас навеки связал ужас того, что случилось с ним, что я наделал. Я все не мог забыть того страшного ощущения, когда палец жал на курок.
Ишбель вытерла себе щеки ладонями.
— Пойду принесу чай.
С этими словами она вскочила и выбежала за дверь. Я сидел в отчаянии, с одной мыслью — убежать, и чувствовал себя как жук, застывший в янтаре.
— Правда, — сказал я, — Тим был очень-очень храбрый.
Дурацкие слова.
Миссис Линвер кивнула, нахмурила брови и отвернулась, уставившись в пламя. Угли шевелились. Голоса людей, проходивших по улице, доносились точно из царства грез, отдаваясь эхом, как звуки в раковине, если приложить ее к уху. На мгновение мне показалось, что сейчас я упаду в обморок.
— Красивый цветок, — в отчаянии произнес я. — А летом он цветет?
— Да, очень красиво, — печально ответила миссис Линвер, — очаровательными розовыми цветами.
Вернулась Ишбель с подносом: она вошла спиной вперед, чтоб открыть дверь. Я вскочил и забрал у нее поднос. Она зарумянилась.
— Да ладно, Джаффи, просто поставь вон туда. Спасибо.
Неужели они ждали от меня чего-то еще? Рассказа обо всем, что я так старательно пытался изгнать из памяти? Скоро ли меня отпустят?
— Смотри-ка, — продолжила миссис Линвер задумчиво, — слишком длинные у него побеги.
— У кого? — Ишбель присела на стул.
— У этого растения.
— Ах да, надо будет подрезать. — Ишбель улыбнулась мне так приветливо, словно это был обычный визит. — Спасибо, что зашел, Джаффи.
— Не за что.
— Представить себе не могу, как тебе было страшно.
— Он хотя бы вернулся, — сказала ее мать.
— Ну и слава богу.
Ишбель разлила чай по чашкам.
— Я тебе говорила, что помолвлена и скоро выйду замуж? — спросила она, не поднимая глаз. — Я. Можешь поверить?
Конечно, отчего ж не поверить.
— Правда?
Она передала мне чашку.
— Он матрос на лихтере. Работает в Суррейском доке.
— О, поздравляю!
— Спасибо. — Ишбель передала матери чашку с блюдцем. — Неплохой человек, Фрэнк. — Она снова села и принялась помешивать чай.
Я обратился в камень.
— А ты, Джаффи? Что теперь будешь делать?
— Я? Еще не решил.
— Конечно, к чему спешить.
Мы маленькими глотками пили чай и довольно долго молчали. Пора было уходить.
— А как тебе работается на новом месте? — спросил я, и прозвучало это как-то грубо.
— Больше не могу, — она поставила чашку на стол и поморщилась, — слишком горячий.
— Тяжелая работа?
— Я тяжелой работы не боюсь. — Ишбель искоса взглянула на меня и слегка улыбнулась. Я отвел глаза. — Скучно только, вот в чем беда.
— Такое бывает.
Огонь зашипел.
— Не уверен, что останусь на берегу, — сказал я и удивился собственным словам.
— Совсем рехнулся? — засмеялась Ишбель.
— Возможно.
— Впрочем, ничего удивительного. — Она снова взяла чашку и подула на чай. — Там, где я работаю, все не так уж плохо, но я с ума сойду, если останусь там слишком надолго.
— Даже не думай уходить оттуда! — возмутилась миссис Линвер. — Как это будет выглядеть? После того, как мистер Джемрак просил за тебя!
— Мистер Джемрак меня знает, — беззаботно бросила Ишбель и опять обратилась ко мне: — А тебе известно, что у меня в «Эмпайре» был свой постоянный номер?
— Правда?
— Правда.
На мгновение наши взгляды встретились. В ее глазах мелькнуло замешательство. Что она увидела в моих — не знаю.
— О нас так хорошо позаботились, — сообщила мне миссис Линвер, благодарно кивая и бережно придерживая чашку под подбородком.
Деньги Фледжа.
— Действительно, — Ишбель мило улыбнулась, — занятно, да? — Выражение ее лица вдруг резко изменилось — именно так оно менялось в детстве, много лет назад, когда она падала и разбивала коленки. Ишбель поставила чашку обратно так неловко, что блюдце треснуло. — О черт! — прошипела она.
Чай пролился на скатерть.
— Ишбель! — с упреком произнесла мать.
— Это всего лишь блюдце, — возразила девушка.
Я наклонился, чтобы помочь ей вытереть лужу, но Ишбель хлопнула меня по руке. Ее трясло от слез, которые хлынули бурным потоком.
— Жалко, что вы так и не нашли дракона. — Слова застревали у нее в горле.
Будь проклята эта тварь! Будь она проклята ко всем чертям за то, что вызвала демонов! Наше суеверие.
— Давай помогу, — предложил я, протягивая руку к осколкам на столе.
— Не трогай! — Ишбель плюхнулась обратно на стул.
— Не надо, деточка, не плачь так, — обратилась к ней мать, но эти слова заставили ее саму зарыдать.
Выносить это дольше было уже невозможно. Я встал.
— Мне пора, — произнес я в отчаянии.
— Да, — сказала Ишбель, — это слишком тяжело.
Миссис Линвер крепко зажмурилась и засунула в рот кулак, чтобы подавить рыдания.
— Мне так жаль, миссис Линвер, — не к месту повторил я, но она махнула рукой, чтобы я ушел.
Ишбель тоже встала:
— Я тебя провожу.
В темном коридоре она обвила мою шею руками, прижалась ко мне и крепко поцеловала меня в губы:
— Так здорово снова тебя увидеть, Джаффи! — Она и смеялась, и плакала одновременно.
Не видя ее лица, я снова подхватил ее и привлек к себе.
— Господи, Ишбель… — пробормотал я.
Она прижалась ко мне, и я почувствовал ее теплую, мягкую грудь.
— Я знаю, — прошептала она, — это, наверное, было чудовищно.
— Господи… — Я не хотел ее отпускать. В ней соединилось все самое лучшее, к чему я стремился тогда, в шлюпке. Я сжал ее так сильно, что чуть не раздавил.
— Бедный, бедный Джаффи, — тихо приговаривала она, покачиваясь вместе со мной и поглаживая меня по затылку.
Это продлилось несколько долгих мгновений, после чего мы неуклюже расцепились и, ничего не соображая и натыкаясь на стены, побрели к двери, словно пьяные.
— Приходи как-нибудь, поговорим по-человечески, — предложила Ишбель, открывая передо мной дверь. — Завтра мне снова на работу, и до пятницы, как минимум неделю, будет не продохнуть. Идем в «Солодильню» в субботу?
— Даже не знаю…
— Тогда до скорого, — сказала она и еще раз поцеловала меня на прощание. Из глаз у нее по-прежнему катились слезы.
День был на исходе, и я, пошатываясь, побрел в сторону Рэтклифф-хайвей, где матросы и угольщики уже приступали к привычному вечернему буйству. Я зашел в таверну и изрядно напился в компании моряка из Неаполя, который постоянно сыпал ругательствами и яростно, до крови, расчесывал укусы клопов. «Паршивое, грязное жилье, — плевался он, — паршивая еда и паршивые девки».
— Согласен, — сказал я, — все паршивое. — И потратил еще денег. Пути обратно для меня нет.
— Я убил своего друга, — признался я итальянцу.
Тот великодушно махнул рукой: мол, кто из нас без греха. Я раскрыл было рот, чтобы поделиться подробностями, но онемел. Назад не вернуться. Она помолвлена. Какой смысл? Просто будет при каждой встрече сыпать мне соль на раны.
Девки и зазывалы заметили мое рассеянное состояние и подобрались поближе, но меня не проведешь. Около полуночи я отправился домой в кебе и завалился спать — голова кружилась, во рту пересохло, а сердце болело и зудело, словно от укуса клеща.
Мне сказали, что я дрейфовал в шлюпке шестьдесят пять дней.
Оправиться от такого непросто. Ночами я лежал в темноте, сознавая, что так и не вернулся и навеки останусь потерянным. Я дрейфовал в потоке бурлящего времени. Я залег на дно. На встречу с Ишбель так и не пошел. Она прислала мне письмо, но я на него не ответил. В письме она жалела, что я не пришел в «Солодильню», и надеялась, что со мной ничего не случилось. Вполне в ее духе: все-таки сердце у нее доброе. Я снова залег в постель и отказался вставать. Жить продолжал у матушки, в комнате на втором этаже. Только спал да спал, сидел, пил, пытался накропать свою историю, потом рвал написанное, и так снова и снова. Звуки за окном успокаивали меня. Синяк на правом предплечье, который остался от ногтей Тима, так и не проходил. Надо было ей показать. Показать Ишбель. Время от времени я выглядывал из окна и смотрел на заледеневшие крыши. Сон и явь, мысли, тьма и свет — все смешалось, а голова превратилась в пузырь, готовый вот-вот взорваться. Сознание бродило по вершинам облаков, парило в тумане убийственного восторга. На месте головы образовалась глубокая пропасть. Вселенная навалилась на меня всем своим весом.