Заботливая.
Марьяна в ответ сообщает ей, что пьет пиво с Демьяном, с Демьяном, который во время секса пытается рассмотреть ее лицо и оттого выглядит очень обеспокоенным, и она не может сосредоточиться на фантазиях, потому что думает, все ли у нее в порядке с лицом и выражает ли оно то, что нужно. И еще, что он предложил ей выйти за него, а она согласилась, потому что он хороший, хороший и любит ее, и прямо вот сейчас сидит и снимает креветочные хвостики с ее подбородка длинными пальцами. И еще, что он решил называть ее Мара, а она его – Ян. Потому что между ними теперь короткая дистанция.
«И вообще, – пишет она Ольге, – я не могу сейчас говорить, мы с Яном смотрим кино».
«Да, да, – отвечает Ольга. – Конечно. Передай ему, чтобы был нежным. Мара. Дорогая».
– А с Ольгой вы были близки? – психотерапевт по имени Валерия встает, а потом садится, и олень на ее груди замирает в ожидании. – Я имею в виду секс.
Конечно, вам подавай самое интересное.
– Знаете, одна коллега как-то сказала мне, что я больна, – говорит Марьяна. – Когда пошли слухи, будто мы любовницы.
– А вы были любовницами?
– Между нами был больше, чем секс.
– Объясните.
– Сначала мы просто везде ходили вместе. И она могла прямо посреди разговора – о еде, погоде или политике – вдруг зависнуть и уставиться на меня – в глазах презрение или страх. И тогда она вдруг заявляла: не стоит тебе любить меня. Понятно? Спрашивала так: понятно? Очень жестко, будто можно не понять. Я кивала: да. Да, мол. Понятно.
Однажды она сказала: ты, когда рассказывать об этом будешь, сделай хороший конец.
Да, сейчас, разбежалась.
В один из таких дней – мы, как всегда, где-то ужинали – она вдруг позвала меня к себе. Очень неожиданно – просто встала из-за стола и говорит: невозможно постоянно только есть в ресторанах, мне кажется, я должна попробовать, как это – быть с тобой.
Муж уехал или не знаю, где был муж, короче, факт: его не было. А где был любовник? Не знаю. Возможно, занят.
Нет, сказала я.
Нет: я тебе не дегустация в супермаркете.
И послушно пошла за ней. Ничего нового под Луной.
Ну вот пришли, я сняла свои кеды мокрые, бывшие белые, теперь серые, джинсы мокрые, потому что по пути из ресторана мы попали под ливень и промокли. Потом я обняла ее, и она обняла меня, я хотела снять с нее мокрую рубашку, а она вдруг шаг назад сделала и говорит: а знаешь, наверное, не стоит нам с тобой это делать.
Ну, наверняка она красивее завернула, я сейчас не помню. И я, видимо, так ужасно в тот момент выглядела, что она быстро сравнила перспективу прятать труп или переступить через свой страх в пользу последнего, поэтому снова притянула меня к себе и поцеловала. Будто тысячу раз, понимаете.
Описать вам мои ощущения? Грипп и молния. Гром и ангина.
Все горло горит.
А она говорит: ты слишком нежная. Или там: эх, не получилось у меня, прости. Или: я люблю его.
Ну да, собственно. Кого она там тогда любила? Сережу? Андрюшу? Неважно.
Я встала, пошла, надела свои джинсы (мокрые), кеды (мокрые). Вышла на улицу: три часа ночи, тихо, пусто, лето. Машину поймала, попросила ехать черт знает куда, к кому-то в гости, рыдала, рыдала, в конце концов развернула машину, вернулась обратно, пришла к ней, а она говорит: а чего ты туда-сюда бегаешь, я вообще-то спать хочу.
Осенью ничего между нами по-прежнему не случилось, и зимой не случилось тоже, мы просто были. И каждый раз, когда она с любовником или с мужем ссорилась, приходила ко мне и ложилась мне в руки, как кошка, которую гладить надо. И я гладила. А какие варианты?
Потом она уехала на два месяца куда-то в Японию и оттуда прислала мне письмо: дорогая моя, ты, пожалуйста, не проси у меня больше, чем я могу дать, ты мне очень дорога как друг, но больше – ничего. Я поплакала, поразилась искренности, согласилась. Мне сразу так легко стало, что больше не нужно мучиться страхами, ревностями, отказами. Дружить – это так хорошо. По крайней мере, честно. И с Яном тогда все сразу наладилось, как будто мы вырулили наконец из дремучего леса на чистенький асфальт и впереди – дорога в Сан-Франциско.
Из этой своей командировки она приехала на мой день рождения, что было, конечно, очень трогательно, и привезла мне японский зонт. Японские зонты – это отдельная тема, я вам как-нибудь расскажу, очень интересная легенда есть, значит, как одна проститутка с собачкой… Откуда у проститутки собачка? Может, она гейша была? Но и у гейш вроде собачек не водилось. Не помню, спросите меня в следующий раз. Так, зонтик в сторону, далее – мы выпили бутылку шерри-бренди в синей такой бутылке, она до сих пор у меня на подоконнике стоит в оплывшей свече – не знаю зачем, я ее даже сюда с собой при- тащила.
А то лето было такое жаркое, помните? Адское даже. Вокруг горели леса. Отец все страдал, что вместе с лесами горят какие-то там редкие долгоносики.
В один из дней мы смотрели кино у меня дома – она легла со мной рядом, очень тесно, на нас дул беспомощный напольный вентилятор, и ее волосы на каждом его развороте подлетали и касались моей щеки – я внезапно так расслабилась и осмелела, что положила руку ей на затылок и запустила пальцы в волосы.
Хороший это был фильм или нет – я, конечно, уже сказать не могла. Тогда она вскочила как ужаленная и заявила, что ей нужно в ванну и спать – завтра рано вставать. И ушла домой.
Утром мы как ни в чем не бывало отправились завтракать в ресторан. Выпили по цитрамону, заказали воду со льдом и еще что-то легкое.
И вдруг она говорит, прокалывая меня зрачками, а черри – вилкой:
– Вчера у меня даже появилось какое-то желание. Но оно быстро прошло.
Мне хотелось сказать: я тебя ненавижу.
Но я спросила: хочешь, я провожу тебя в аэропорт?
И мы поехали.
Она снова улетала. Это было кстати: я не выдержала бы еще один день вместе.
В аэропорту шумело цветное, человеческое море. Мы купили по минимальной бутылке пива, сели у окна с видом на взлетную полосу, и я сказала: «С бывшей любовницей мы приезжали в аэропорт на свидания. Трахались в машине, на пустыре у взлетного поля». Ольга удивилась: «Есть же куча мест в городе за гаражами». Ну, у нее большой опыт в этом смысле.
Потом мы молча смотрели на светящиеся крылья снующих по полосам самолетов, чтобы ничего больше не говорить. И Ольга такая: ну, мне пора.
Я очень хорошо помню этот момент. Как мы встали и пошли по проходу такому – змейкой – к паспортному контролю. И она говорит мне: пока, и очень медленно подходит к зеленому коридору. Идет так медленно, знаете, чтобы я успела остановить ее, и я успеваю. Вытягиваю ее за плечо практически из самолета и – целую.
Пусть у тебя снова появится какое-то желание.
И я зачем-то до сих пор помню все ее платья, в которых она на работу ходила, и еще один день на пляже в Подмосковье, когда она лежала на песке, а в ямке горла у нее билась артерия.
Потом еще месяц, и она вернулась в Москву. Любовника бросила. Сказала мне как-то: хорошо, что ты у меня есть.
Еще она тогда завела котенка, мальчика, гладила его каждый день и говорила с ним. А я сидела – живая, настоящая, ела, пила вино, рассказывала про день, а она сидела полубоком ко мне, почти спиной, и кота наглаживала (до сих пор говорила, что кошек не любит, а оказалась латентная кошатница). И вот представляете: целует этого кота помойного и говорит: ну, котик, как прошел день? И реально ждет ответа.
А еще я очень хотела ребенка и как-то сказала ей об этом. Что, мол, я же могу тебе родить, ты же хочешь. А она говорит: это ужасно все. Просто ужасно.
Я говорю: как же так можно – такими вот словами о таких вещах. А она говорит: как много ты от меня ждешь и как мало я могу тебе дать. А ведь семь лет уже прошло к тому моменту, представляете?
И вот тут появился Ян. Он мне действительно нравился. И потом он сказал: Мара, давай поженимся и уедем. И я подумала: почему нет? Просто чтобы отпустило. Чтобы прошло.
Кто ж знал, что ничего не проходит.
13. Кто
Он говорит: можно я спрошу у тебя кое-что?
Она говорит: валяй.
А она тебе кто вообще?
Кто?
Ольга или как там ее.
Ты же знаешь, что ее зовут Ольга, зачем ты говоришь «как там ее»?
Ну окей, Ольга.
Она моя подруга.
Да?
Ну да.
И о чем вы дружите?
В каком смысле?
Ну, что между вами общего, о чем вы говорите?
Да много о чем.
Например.
Серьезно? Как я могу вспомнить?
Ну блин, ты постоянно в своем телефоне. Она тебе пишет – ты тут же туда проваливаешься.
Да нет.
Да, вот так.
Тебе кажется.
Ты с ней видишься пять раз в неделю.
Мы просто общаемся, вот и все.
Она – твоя начальница, так?
Да.
Никогда не видел, чтобы вот так с начальниками общались.
Слушай, а что такого? Я ее знаю уже семь лет. Мы просто близкие люди.
Близкие люди?
А что такого?
А у вас было что-нибудь?
Что ты имеешь в виду?
Ну, вы целовались, например, или что там еще.
Мы не целовались.
Никогда?
Это что, допрос?
Нет. Извини. Просто мне кажется, вы с ней как-то слишком близки.
Мы не слишком. Мы просто дружим.
Но ты бы хотела ее поцеловать?
Что за идиотские вопросы.
Прости. Меня это мучает, ты просила говорить честно, если меня что-то мучает. Через месяц у нас свадьба, и я просто хочу, чтобы все было правильно.
Все правильно.
Так ты хотела бы ее поцеловать?
Это ты, типа, ревнуешь так?
Ревную.
Долбаный Отелло. Я ведь выхожу за тебя замуж, успокойся уже.
Ты груба.
А ты задаешь идиотские вопросы.
Но это важно.
Важно знать, хочу ли я поцеловать свою подругу?
Я знаю всех твоих подруг, а с Ольгой ты меня ни разу не познакомила. Почему?