– Я тебе так дам! Так дам! Так!
И хватает книгу со стола, зашвырнуть в Асю, та уклоняется, жжжж, рррр, ааааааа.
– Успокоились все! – Марьяна спускается как царица. Майка, шорты, носки.
Дети замерли на минуту, как в игре про морскую фигуру, а потом снова пустились в свой хоровод, на этот раз громко смеясь.
– Голова болит уже, – фыркнула Марьяна, мазнула губами Демьяна, опять промахнулась – вышло куда-то в угол губ. – Доброе утро.
– Я сегодня до вечера на работе, – сказал Демьян. – Ученый совет.
Ждал какой-то реакции – может быть, сожаления или сомнения, хотя чего в нем – честном и наивно влюбленном – сомневаться? Она его совсем не ревнует, совсем. Даже когда в прошлом семестре у него был короткий и неловкий роман со студенткой – впрочем, и не роман вовсе. Она сначала все время смотрела ему в глаза, потом позвала на ланч – обсудить дипломную. Писала про новую этику, разоблачала и уличала, исследовала, как меняется философия под действием новых требований к чувствам. Потом сказала: вы такой тонкий человек! Невероятно.
И коснулась его руки – легко, будто шелковым платком провела по свежей ране. У него голова закружилась, но он быстро прикрутил ее обратно. Было бы до ужаса нелепо спалиться на таком – попасть под колеса новой этики, философствуя о ней же. В общем, обошлось. На прощание она подарила ему пластинку The Cure – кто в наше время слушает пластинки? Ему даже не на чем было бы, если б и захотел. На обложке возле одной песни было написано: «Больше всего люблю этот трек. Он напоминает мне о вас». Он не поленился, нашел эту песню в эппл мьюзик, включил, когда ехал в метро из университета. У песни было простое название: Lovesong. «Где бы я ни был с тобой, я будто вернулся домой» – так начиналась песня. Сердце забилось отчего-то, а еще стало страшно, как будто прошел в метре от падения в пропасть. Он вспомнил, как когда-то отправлял Маре песню Гребенщикова: «Когда я с тобой – ты мой единственный дом». Ну и вот – то же самое.
За ужином рассказал:
– Представляешь, я думал, это только в книгах бывает или в кино, а тут реальность – в меня влюбилась студентка. Ужас.
– Почему ужас? – пожала плечами Марьяна. – Должно быть приятно.
– Да ты хоть понимаешь, как это опасно в наше время?
– Опасно – если бы ты дал этому ход. Но ты же не дал?
– Нет.
– Тогда просто наслаждайся.
Она улыбнулась, а Демьян понял: ей все равно.
Ася разлила молоко, брызги попали Марте на платье, и она разразилась слезами, которые заготовила с самого утра – наконец пригодились.
– Так значит, ты поздно сегодня? – спросила Марьяна, будто очнувшись.
– Да, к ужину не жди, – сказал Ян, и лицо его озарилось надеждой.
– Окей, – кивнула Марьяна. – Я тогда готовить не буду. Закажем что-нибудь с девочками.
А чего он ждал в ответ?
Что она скажет: ох, милый, ну почему, милый, мы так мало времени проводим вместе, давай я наготовлю всего, свечи расставлю, буду ждать тебя, а ты приходи, когда сможешь, тогда и приходи, я тебя всегда жду.
Это, наверное, сказала бы ему студентка – про себя усмехнулся зло, вспомнив песню.
Поймал себя на этом и смутился – зачем быть таким злым? То, что жена его не любит, еще не причина отвечать тем же молодой девушке, которая им восхищается. Как, кстати, ее звали?
Пока ехал в университет, подсчитал, что девушке с забытым именем должно быть уже больше двадцати. И она уже у него не учится. Решил найти ее в соцсети и написать. Просто спросить: как там учеба, собирается ли в аспирантуру? А потом, если сложится, позвать на кофе. Она, наверное, обрадуется – была ведь влюблена. И если парень есть, все равно придет – профессор парню не конкурент. Он попытался вспомнить, как она пахла – почти как сейчас – весной. И платье с вырезом запомнил, потому что весь вечер мучился, стараясь туда не смотреть. В этот раз обойдется без мучений. Она обнимает его на прощание – чистая вежливость, а он вдруг поцелует ее в губы. Даже зажмурился, испугавшись собственного плана.
Потом подумал про Мару – как он вернется домой после секса в машине (ее машине? кажется, у нее была) с юной девочкой в платье с вырезом, весь пахнущий ею, с ног до головы, уставший, запыхавшийся, а жена спросит: как день? Ничего особенного – махнет он рукой, ничего интересного – скучища, совет, коллеги, тарталетки, доклады. Ну, знаешь. А у самого руки еще не остыли, и влажная шея. От злости и нарастающей уверенности крутил педали сильнее, практически вбивал их в асфальт.
И только в аудитории перед началом занятий понял, что ничего не выйдет – чтобы кого-то найти, нужно хотя бы знать имя.
18. Снаружи
Рано утром Марьяна лежала в постели и мучилась от подступающей тошноты. Все-таки неясно, думала она, зачем каждый месяц яйцеклетка выходит наружу – как будто, не обнаружив внутри ни одного сперматозоида, она отправляется в большое путешествие на его поиски. Причем это путешествие всегда обречено. Супергероиня – яйцеклетка в этот момент выглядит как Амазонка, на ней синий с красным костюм и развевающийся на ветру плащ (обязательно!) – взбирается на гору, чтобы сразиться с драконом, найти сокровище, обрести любовь – и погибает. Но они (кто они? Ну, эти) продолжают верить. Месяц за месяцем они снаряжают все новых и новых бойцов, и те неизменно терпят поражение.
Даже если ты встретишь его, говорила Марьяна, глядя на свой противно ноющий живот, что ты станешь с ним делать? Ведь даже обретя друг друга, вы не сможете вернуться обратно для завершения миссии.
Однажды Ольга предложила Марьяне поехать по Золотому кольцу. Это, по представлению Марьяны, должно было быть романтическое путешествие, но обернулось беготней по монастырям, раздельными номерами, а в одном – совместном – ей пришлось ложиться на раскладное кресло – бежевое в цветочек. Она даже запомнила, как противно оно цеплялось за пятки – шершавым своим сукном.
В одном из городов – пожалуй, это была Кострома, хотя все Золотое кольцо слилось золотым дождем в длинную серую дорогу, в леса, в неуютные деревянные дома и дешевые гостиницы – вечером, когда на улицах уже никого, они вышли с Ольгой на набережную. Под ногами стояла река, в ней плескались отражения тусклых фонарей, мятые, как жеваная бумага. Ольга дрожала на осеннем ветру, а Марьяна, поддавшись порыву, ее обняла. Ольга что-то такое сказала о том, что пора возвращаться, но не отстранилась. И здесь бы нужно было признаться в чем-то важном, но все важное в тот момент оказалось невероятно тяжелым, как шпала. Так что Марьяна просто разжала руки и отошла, пропуская Ольгу вперед, на дорогу, ведущую к дому.
Тут то же самое, думала Марьяна, ожидая, когда подействует красная овальная таблетка, такое же самое: даже обретя друг друга на две минуты возле реки, мы бы не смогли войти вместе в избу. Мое путешествие с самого начала было обречено. Но я не поверила.
Демьян сделал очередную попытку – повернулся к ней, осторожно обнял, приблизился, чтобы поцеловать. Не то чтобы хотел этого, так было нужно, чтобы восстановить баланс. Марьяна увернулась, наградила улыбкой – чуточку смущенной, такую он раньше любил. «Не могу сегодня, – коротко повинилась она. – И к тому же поздно, надо уже детей будить». Выскользнула из-под одеяла и тут же набросила халат. Демьян поморщился от отвращения. Снова быть нелюбимым ребенком – какая гадость. Даже вспоминать не хочется. Но вспомнил – а как иначе?
Мать его, Ярослава Семеновна, женщина была неприветливая и где-то грубая, откуда только имя взяла такое – сложное, навороченное, иностранное как будто. Отец пил. Родители оба ничего от Демьяна не ждали, в футбол отправляли, но он не отправился, в борьбу – тоже не задалось. «Что ты за парень такой? Бабу свою защитить не сможешь, если полезет кто», – сокрушался отец, вернувшись на бутылке с суток. Мать не встревала. Работала медсестрой, тоже сутками, встревать было некогда. Демьян чего-то сам хотел и сам добивался – никто не спрашивал, лишь бы денег не просил, их и так нет.
Когда они с Марьяной впервые шли знакомиться с его родителями, он сразу сказал: «Я – не мои родители, запомни это».
Марьяну это тогда поразило, но решила не спрашивать.
Однажды он сам рассказал.
Маленьким мальчиком мечтал о собаке. Как любой, наверное, мальчик – сразу после динозавров и мусоровоза в хит-параде шла собака – большая, конечно, которую можно дрессировать. Он представлял, как они будут утром спускаться с ней в сумрачный туман, ходить за заборчиком по собачьей площадке (вверх, вниз и снова вверх, в кармане будут биться боками сушки, чтобы хвалить), а зимой – это особенно важно – бегать в парк – в одной руке санки, в другой поводок.
В собаке ему отказали. Мать говорила: Дема, ты что, дурак? Какая собака? Кто с ней будет гулять? Ты? Не рассказывай. И где держать ее? Ты сам вон на кухне спишь.
Он плакал – почти как девчонка, в каждом письме Деду Морозу писал: «Подари мне собаку. Собаку, пожалуйста. Мне нужен друг». Но Дед Мороз ему снова и снова давал не то: конструктор. Набор для выжигания. Альбом для марок. Один раз старый совсем крякнулся и прислал игрушечное ружье.
Отец выбор деда одобрил с дивана: хорошая штука. Полезная. Пригодится.
И вдруг появилась Аза.
Демьян тащился из школы – пальто нараспашку, шарф путается где-то в ногах, за плечами полный рюкзак учебников – а она ждала в переходе метро. Вроде бы у всех под ногами, но все ее обходили кругом. Собака спала: тяжелая морда на исхудавших лапах. Спокойная словно сфинкс.
Демьян нашарил по карманам какое-то копье, оставшееся от обеда, купил в запотевшей стекляшке сосиску в тесте, протянул ей. Она царственно подняла голову, благодарно взяла. Аккуратно, совсем его не задев.
Он сел на корточки, смотрел, как она жует, наклоняя голову, то в одну сторону, то в другую, а толпа омывала их, будто камни, упавшие посреди теченья.
Потом он позвал: за мной.