– Куда они летят, пап? – спросила Марьяна, прижавшись носом к окну.
– К реке, – сказал отец. – Кажется, пришло время.
И Марьяна не поняла, для чего это время пришло.
Отец выбежал из дома и помчался к реке, а вернувшись, протянул ладонь – без слов, часто дыша, как будто сдал норматив и схватил медаль – в ней огромным черным пятном лежала бабочка, и ее длинные хвосты, подрагивая, горели красным.
И Марьяна вдруг засмеялась, переняв у него эту радость, почувствовала себя счастливой – ни почему, – как будто бы все удалось.
– Примерно то же самое я почему-то испытала на фестивале, – подытожила Марьяна. – И больше мы с отцом никуда уже не ездили.
– Тут где-то пора появиться Ольге.
– Так и случилось.
– И как же?
– Когда я была на фестивале, она написала, что я ей нужна.
– Конечно нужны. Но это не значит, что она вас любит. Не так ли?
– Как-то так.
– Но вы-то решили иначе, – качает головой Валерия. – Кстати, хотите молочный коктейль?
Детям – мороженое.
Она кричит ассистентке за перегородкой, и та приносит высокий плотный бокал. В коктейле лопаются еще не остывшие пенные пузыри. Он ванильный на вкус. Монахи в средневековых монастырях такими вещами не злоупотребляли: ваниль – один из самых быстро растворимых в организме афродизиаков.
Марьяна сообщает об этом Валерии.
– Откуда вы все это знаете? – спрашивает та. – Кстати, я поняла, что мне напоминает ваша одержимость. Вы как те застывшие брызги песка на берегу.
– И что мне делать? – спрашивает Марьяна из-за белых сексуально активных пузырей.
Попробуй выгрести или катись к хуям.
– Ничего, – говорит Валерия. – Вам придется найти своего алкиноя. А пока попейте магний В6.
Магний. Пособник превращения триптофана в серотонин. В гормон счастья.
Забудьте все, что вы когда-либо думали по этому поводу: счастье – это всего лишь повышенный уровень магния в организме.
Для справки: магний есть в миндале, шоколаде, морепродуктах.
Магний – это батарейка для чувств.
Но лучшие батарейки по традиции – японские.
В сое и имбире – в том, что подается к роллам, – кроме магния есть бета-каротин, витамин С, железо, цинк, марганец, кальций и фитоэстрогены.
Заказывайте роллы и просите: мне имбиря побольше.
Не жалейте соевого соуса. Пейте его из горла.
Кажется, время пришло.
24. Ковчег
К смерти отца Марьяна оказалась не готова. Да и как вообще к этому можно подготовиться? Он не позвонил ей из больницы, позвонила его коллега. Мол, вы должны, вы обязаны, вам нужно. Марьяна не сразу поняла, что от нее требуют – она не может вылететь в ту же минуту, а даже если вылетит, это девять часов пути. «Свяжитесь с главврачом! Организуйте транспортировку! – орала на том конце провода женщина, которую Марьяна даже никогда не видела. – У вас же есть связи, вы журналист!» Есть ли у нее подобного рода связи, Марьяна не знала, да и что толку от связей – если отца, как ей сообщили в справочной, забрали на экстренную операцию, и прогноз – ей так и сказали, прежде чем бросить трубку, – неблагоприятный.
Прогноз оправдался.
Тогда Марьяна не плакала. Злилась, что он ей ничего не сказал. Два дня лежал в больнице и даже не сообщил. Думала о хрупкости жизни, о том, как гуманна, должно быть, для окружающих длительная неизлечимая болезнь, когда есть время и принять, и подготовиться, и поверить, что это неизбежно.
Почему-то сразу испугалась за Ольгу. Хотя отец и был старше Ольги на добрые пятнадцать лет, а все же был молодым – время нынче двигалось медленнее, растягивалось, обещало затяжной прыжок из юности в старость – через горы, через реки, через поля.
Больше всего расстроилась почему-то за дочерей. Марьяна прочла перед сном им обеим книжку про смерть. Там за смешными картинками со скелетами в розах говорилось, что теперь все ушедшие на небе, смотрят вниз и качают ножками. Марьяна не знала сама, верить в это или нет, но лучше бы, конечно, верить. Однажды она слышала историю пожилой американки, которая взошла по ступеням в красивый и светлый мир, увидела своих родителей, ощутила абсолютное счастье. И вдруг услышала голос: «Еще не пора!» Потом как щелчок и изгнание – проснулась в палате. Кто знает, чем на самом деле окажутся эти воспоминания переживших клиническую смерть, может быть, просто фантазией, защитным механизмом, кайфом от анестезии.
Как бы там ни было, после книжки Марьяна объяснила, что дедушка умер, он больше не приедет на Рождество, не привезет подарков (от этого почему-то стало особенно больно – Марьяне), не позвонит по видеозвонку. Вы понимаете?
Дети растерянно кивнули.
Когда они заснули, Марьяна собрала по всему дому игрушки, которые дарил дедушка, и внимательно рассмотрела, не сломаны ли они. Она понимала, что, скорее всего, все равно не удастся их сохранить, но стоило попытаться. Дело было, конечно, не в подарках как таковых, не в предметах, не в деньгах, на них потраченных, а в том, что в этом был он – выбирал их, привозил, раскрывал коробки. И в том, что ни о чем, кроме этого, они уже много лет не разговаривали. «Что привезти Аське? Что сейчас любит Марта?»
Утром Ася нашла свою любимую заводную пчелу в странном месте – почему-то на высокой полке в родительской гардеробной. Притащила стул, влезла и достала. А потом побежала на улицу, пиная ее перед собой, как мяч, и радуясь пластиковому треску.
Проснувшись, Марьяна набрала Ольгу по видеосвязи. Та, удивившись, ответила. «Скажи, что у тебя все нормально», – попросила Марьяна.
Скажи, что ты счастлива.
Скажи, что ты не жалеешь, что мы провели все эти годы отдельно и еще бог знает сколько проведем.
Скажи, что ты по мне не скучаешь.
Скажи, что мне следовало полюбить кого-то другого.
Скажи, что ты никогда не представляешь нас вместе.
Скажи.
«Нормально, – кивнула Ольга. – Что случилось?»
У меня умер отец. Он был совсем молодой. Я подумала о том, как он прожил жизнь. Это была жизнь без любви. Сколько можно жить без любви?
«Ничего, – Марьяна не могла выдавить ни слова, слезы наступали. – Я тебе перезвоню».
Потом написала, конечно. Ольга сказала: «Ты не виновата».
Но Марьяна была виновата – перед детьми, перед Демьяном, перед отцом.
«Я ужасно тебя люблю», – написала она Ольге.
«Ты просто очень расстроена», – ответила та.
Ну конечно. Разве могут быть другие причины любить тебя?
Разве есть хоть одна причина, по которой ты выберешь что угодно, лишь бы не сесть в мой отплывающий в будущее корабль?
В детстве Марьяна часто играла с отцом в Ноев ковчег. Обычно она садилась рядом с его рабочим столом, а он спрашивал:
– Ну что? Кого возьмем с собой на ковчег?
– Лошадку.
– И лошадку.
– Кошку.
– И кошку.
– Кенгуру.
– Хорошо.
– Мышку. Собачку. Хомячка Чипа. Рыбу-меч. Гориллу. Коалу.
– И, конечно же, алкиноя?
– Куда ж без него.
Продолжать можно было бесконечно. Они перебирали и перебирали всех возможных животных, а когда те заканчивались, доставали Красную книгу, и Марьяна наугад открывала ее, чтобы добавить на борт очередного пассажира.
Куда плыл этот корабль?
Они это никогда не обсуждали. После того как перечислять становилось скучно, отец предлагал Марьяне этот ковчег нарисовать, и та долго пыталась вместить на палубу альбомного листа сто сорок наименований живых существ. Как выглядят некоторые из них, ей было неведомо, поэтому она рисовала их так, как представляла: подковонос Мегели был у нее красным и длинным, как крокодил, на носу – подкова, остроухая ночница – черной птицей с ушами, как у добермана, а тарбаган – фиолетовым слоном с полосками.
Эту часть игры отец обожал: он рассматривал рисунок, спрашивал: а это кто? А это кто? И хохотал: вот же не повезло сурку! Вот же досталось мыши!
Он и сам знал не всех животных, но с Красной книгой был хорошо знаком. Иногда он выписывал их названия в свой блокнот – то ли чтобы запомнить, то ли чтобы прочесть о них подробнее.
Что же касалось насекомых, Марьяна переняла отцовскую страсть: она могла часами сидеть с лупой над картонной коробкой из-под маминых туфель для театра, внутри которой копошились муравьи или бодались два жука-пожарника, а свои наблюдения записывала в тетрадь. Она играла в «ученого», надевала белую мамину сорочку и писала в своем дневнике:
«Утро. Жук вышел на тропу войны.
Далее. Жук столкнулся с препятствием.
Далее. Жук пошел в атаку.
Далее. От обеда жук отказался.
Далее. Жук совершил попытку сбежать, но перевернулся».
Отец с серьезным лицом читал эти наблюдения, кивал, сверялся с происходящим в коробке, говорил:
– Ну да, Рысь, отлично. Надо бы еще поисследовать.
Однажды они отправились в экспедицию – наблюдать за исчезающей степной дыбкой, кривоногим кузнечиком, похожим на экскаватор. И ей на футболку прыгнул какой-то чужой – черный, с огромными усами и крыльями, он был похож одновременно на таракана и рогатого жука.
– Сними, папа, сними его! – верещала Марьяна.
Отец достал фотоаппарат:
– Снимаю! Снимаю!
Они смеялись до слез, жук улетел.
Потом ночевали в палатке.
25. Амфитеатр
Валерия всматривалась в экран.
– Где это вы? В палатке?
Марьяна засмеялась:
– Это я в кафе. На веранде.
Она сидела под навесом, закутавшись в любезно предоставленный официантом плед. Сразу за навесом плотной стеной стоял дождь, он лил так отчаянно, что не было видно вывесок на соседнем доме. Перед Марьяной стояла чашка кофе, белая и хрупкая, почти как слоновая кость, с высохшим следом на ободке, обветренный круассан и бокал мартини.
Она много раз обещала себе не пить в обед, но перед таким разговором стоило выпить. Ей нравилась Валерия и нравилось, что та ее слушает как безумное радио – всегда в ожидании сумасшедшего поворота. Ей нравилось поражать ее воображение, так она казалась себе особенной.