Когда Ольга в первый раз увидела любовника, он увидел Ольгу. Она была в «кажется, черном платье».
– Что-то в этом роде, – говорит Ольга, когда Марьяна спрашивает ее об этом.
На будущее, если вдруг Марьяна решит забыть: сегодня Ольга в легкой блузке и темной обтягивающей прямой юбке с разрезом спереди.
У Марьяны перехватывает дыхание от красоты. Все, чего она сейчас хочет, – подойти к Ольге сзади, прижаться к ее спине и расстегивать блузку, уткнувшись в ее лопатки. Она хотела бы целовать ноги Ольги от щиколоток до колен, а потом выше и выше, постепенно вытаскивая ее из юбки, как из чешуи морской. Она хотела бы провести щекой по ее животу.
Что-то в этом роде.
Что-то вроде рыбы-пилы в грудной клетке Марьяны, когда Ольга плачет.
К примеру, дождливая пятница: Ольга плачет в туалете, потому что любовник ей не звонит, а Марьяна сидит за столом и вбивает буквы в экран.
Она сидит в полумраке, и у нее в горле гаечный ключ.
Она сидит в звуках квакающих клавиш, и у нее дрожат пальцы.
Она сидит здесь в восьми метрах от женщины, которую любит всем сердцем, и ничего не может сделать. К тому же эта женщина – ее начальница. В трудовом распорядке Марьяны сейчас значится налаживание связей с инвестиционными структурами, но она очень, очень плохой работник. Если честно, ее стоило бы уволить.
Бессилие – это слабость, которую не предотвратить.
За окном слишком много дождя.
И запахи смешиваются с водой и намокшей зеленью.
– Тебе нравится, как сегодня пахнет? – спрашивает Марьяна.
– Мне все равно, – отвечает Ольга. И уточняет: – Ну, я не знаю.
До чего же ты красивая, думает Марьяна и кусает губы оттого, что не может ей об этом сказать.
Потому что комиссия по этике за ней уже выехала.
Девочка, девочка, гроб на колесиках уже въехал в твой город.
Десять лет спустя в незнакомом городе Марьяна садится на террасу подумать про Ольгу, потому что запах выпавшего за ночь дождя напоминает ей… И тут же звук входящего.
«Занялась на даче альпийской горкой. Как тебе такой колор?»
Чертов скайнет.
Этот термин они выдумали с Ольгой в прошлой жизни: по версии Ольги, все люди (а некоторые особенно) связаны, и если один думает о другом, то и другой начинает о нем думать – и это неизбежно.
«Отличная горка, – телеграфирует Марьяна. – А я иду на маникюр».
И продолжает сидеть на террасе.
Иногда очень сложно изменить положение в пространстве, особенно когда море перед глазами.
У Марьяны хорошие ногти, но каждые две недели она срезает их под корень, а маникюрша говорит: «То, что вы делаете – грех. Миллионы женщин сейчас ненавидят вас за это».
Во всем есть что-то хорошее: даже если вам не хватает любви, по крайней мере, в вашем организме достаточно кальция. И стакан снова наполовину полон.
Вчера Марьяна случайно попала на интересную передачу про хануку – Ян смотрел, а она легла рядом, ноги – ему на колени. Но все, что она вынесла из этой программы, это по-прежнему: Ани охев отах.
В детстве Марьяна красила голову гуашью. Точнее сказать, рисовала на волосах. Она красилась в изумрудную или алую и шла на улицу. На улице почти всегда был дождь. Или снег. Или предчувствие осадков. Ну не Майами. Но Марьяна выходила в цвете. Когда предчувствия кончались и наступали сбывающиеся прогнозы Гидрометцентра, зеленые или кроваво-красные ручьи бежали по ее лицу за шиворот, а губы становились глиняными на вкус.
Марьяна думает, что любые отношения, любые желания – это цвет и запах. Еще это музыка. Еще – текстура. Пытаясь воспроизвести что-то по памяти, вы работаете как настройщик пианино, угадывая на слух, вы трудитесь как реставратор, придавая краски тому, что, возможно, было совсем иного цвета. Вы придумываете. Дописываете. Создаете заново.
История, рассказанная единожды, уже никогда не будет такой, какой она произошла с вами.
Так что рассказывайте все, что захотите. Все равно никто не узнает правды. Даже вы сами.
Расслабьтесь: вы не можете знать это наверняка.
Какая же разница между воспоминаниями и фантазиями? А сейчас внимание: ее нет. Ваши ассоциации – вот, что спасает вас, когда вы забываете все. Когда вы теряете след. Когда наступает молчание. Вот, что настигает вас, когда вы скрываетесь от прошлого. И заставляет вас пересказывать истории. И вспоминать.
Вспомните всё.
Самая красивая психотерапевт по имени Валерия спрашивает Марьяну на очередном сеансе:
– Вы же помните, какое на ней было платье? В тот первый раз, когда вы ее увидели? А?
– Это было не совсем платье, – вспоминает Марьяна. – Я даже не знаю, что это было. Она иногда странно одевалась.
– А какого оно было цвета?
– Синее. Только не уверена, что платье. Нет, не синее. Может, красное? Скорее, даже бордовое.
Это цвет.
– Запах: чем она пахла?
– Не знаю. Кажется, кожей. Кажется, я чуть не свихнулась – такой это был запах. Я вздрогнула, когда увидела ее. Дрожь на уровне ребер.
– Что бывает с вами сейчас, когда вы встречаете этот запах в толпе, на кухне, в метро, на улице, в магазине парфюмерии, в постели, в автобусах, в машинах?
Я вздрагиваю. У меня в животе – рыба.
Газонокосилка у вас в голове.
– А вы можете, – интересуется Валерия, – описать это на уровне осязания?
«На уровне осязания, – думает Марьяна, но не говорит, потому что произнести это вслух невозможно: слишком личное, хотя уместно ли иметь секреты от собственного психотерапевта? Как в том анекдоте, помните? “Доктор, я не могу вас принять, я себя плохо чувствую”. Так вот, на уровне осязания? – Марьяна делает вид, что задумалась, а сама беззвучно произносит про себя: – Это когда я касаюсь Ольги плечом и волна, которая начинается где-то в ребрах, сбивает меня с ног. Когда крылья носа – как крылья бабочки, взбивающие пыль. Когда руки болят от напряжения и покрываются мурашками. Когда дрожат губы, как будто продрог, и ты понимаешь, что можно вот так, не дотрагиваясь ни до себя, ни до другого – схватить эйфорию. Или получить удар».
«Ну и хватит об этом». – Марьяна выдохнула, но все еще не пришла в себя.
Валерия пристально смотрела на нее:
– Ну что, надумали что-нибудь?
– Нет, это слишком сложно.
Хотя что может быть проще?
– Ну хорошо, а как вы оказались с Демьяном?
Марьяна хорошо помнит тот день. То есть ночь и утро, которое было после. Вечером она снова пришла к нему залепить свои раны. Осталась на ночь и даже специально взяла футболку для сна, хотя и непонятно зачем, если они постоянно голые.
– Демьян был таким добрым мальчиком, никакого подвоха, – говорит Марьяна, будто это имело какое-то значение. – И он так бережно ко мне относился, словно я ваза из хрусталя. И все это было как будто совсем не в моем вкусе. Но Ольга не жалела меня, а он любил. И меня тянуло к нему. Я почему-то хотела его совратить, сломать, испортить. Подчиняться ему, но при этом знать, что власть у меня. Мне было бы жаль, если бы он достался кому-то еще. Хотелось его себе. Тогда я решила называть его Яном, чтобы короче. Как Бунина. У того тоже жена была извращенка.
– Тоже? – Валерия засмеялась.
Марьяна развела руками: а кто я?
– Однажды утром я спросила его: «Какие у тебя планы на жизнь вообще?»
Спросила за завтраком. Он делал яичницу с помидорами, а Марьяна сидела в позе лотоса на табуретке за его спиной.
– Жениться на тебе, – ответил Ян, не раздумывая и протянул ей чашку с чаем, в котором утопился мятный листок – всё, как она любит, запомнил.
– Понятно, – кивнула она. – Ну ладно. Если до двадцати семи лет не расстанемся, то обязательно.
– Почему до двадцати семи?
– А вдруг я стану рок-звездой и сдохну?
– А вдруг я тебя раньше брошу?
– За два года не бросишь, – сказала тогда Марьяна и не ошиблась.
11. Ферма
Ольга в последние месяцы окончательно потеряла счет времени. Приходит с работы, готовит сыну ужин: мясо, салат, гречку с лисичками. Сыну пора бы жить отдельно, найти себе кого-нибудь: подругу или друга. Ольга бы уже приняла что угодно, лишь бы не был один, это стало ее беспокоить. Сыну пора бы начать готовить самому, а лучше собственному сыну, но он все еще сидит в своей комнате, что-то производит в компьютере, раз в день встает и идет в «Азбуку вкуса» – по принуждению, точнее, по просьбе, списку, наставлению и приказу, покупает там продуктовый набор на вечер, приносит и ставит у холодильника: «Вот».
Много раз думала начать заказывать онлайн, но так у сына хоть какая-то зона ответственности, какое-то движение. Несколько лет назад отправили его учиться за границу, вернулся через год: не могу, говорит. Не мое. Не насиловать же?
Она смотрит, как он ест, становится радостно: все же единственный сын, во всем положительный, пусть все еще не женился, и, если подумать, с этим не нужно торопиться, она вот поторопилась – и что?
«Веня, расскажи хоть, что в мире делается». – «Мам, да ты ж лучше меня все знаешь, я из дома-то почти не выхожу». – «Вот я как раз хотела тебя спросить, может быть, ты хочешь куда-нибудь поехать?» – «Куда?» – «Куда-нибудь. С друзьями». – «Не переживай, мам, все в порядке, я в порядке».
Ничего о своей жизни не рассказывал, как она ни пыталась выведывать.
А чему удивляться? Нужно было спрашивать, когда ему было десять, четырнадцать, двадцать. А где она была? Как пропустила его детство? Известно как: работала.
Ольга устало падает на мягкий кожаный диван, придвигает к себе гладильную доску вместо стола, расставляет на ней бокал красного, мед, импортозамещенный сыр, ноутбук – готово, вечер пройдет вот так и закончится под утро. Нет сил даже смотреть сериалы – Марьяна постоянно скидывает ей какие-то названия, ссылки: посмотри, Оль, такой классный сериал, мы с Яном смотрели не отрываясь, знаешь, вот три сезона подряд