«У меня есть последняя волшебная ягода морошки, — вспомнила Цеса. — Если я съем её, моя рана затянется, и я опять стану сильной. Я расчищу тоннель и выберусь из Белого Лабиринта».
— А они все останутся… — прошептал из фонарика Солнечный Зайчик. — Они навсегда здесь останутся… И лето никогда не настанет…
— Что мне до этого? — не слишком уверенно возразила Цеса. — Разве не главное — спасти свою собственную шкуру?
И Цеса положила ягоду в рот.
— Мне трудно говорить, — прошептал фонарик. — Я потратил почти все силы. Сейчас я погасну. Но напоследок я растоплю ещё один кусок мерзлоты. Я никогда бы не справился с таким крепким льдом, из которого сделано твоё сердце, — но, к счастью, оно уже и само подтаяло по краям.
Солнечный Зайчик направил свой тёплый луч прямо в сердце Цесы, судорожно мигнул и погас.
«Зачем мне выбираться отсюда в Дальние Сопки, если там никогда не настанет лето? Если мои мама и папа и все окрестные звери погибнут от голода и холода? Зачем мне жить в этих белых, заснеженных сопках совсем одной? И как я могу оставить на съедение демону моих сестёр по несчастью? И как я могу бросить здесь, в лабиринте, мать Дальних Сопок, великую Ундру?»
И Цеса вылезла из тоннеля обратно в грот, подбежала к бездыханной Ундре и выплюнула последнюю волшебную ягоду морошки из своей пасти прямо ей в пасть.
Богиня Ундра вздрогнула и открыла свои огромные зелёные глаза.
— Спасибо, Цеса, — улыбнулась она.
В ту же секунду с Мёрзлого Демона стаяли и стекли ручьями клочья чужого меха и чужой кожи, и остался лишь трясущийся от злости и страха ледяной скелет.
— Сгинь, мерзлота! — приказала Ундра.
И демон осыпался ледяным крошевом и смешался с обломками Мёрзлого Зеркала.
— Теперь наденьте на меня летнюю бурую шубку, мои недопёски! — попросила Ундра.
И Цеса вместе с другими самками надела на Ундру бурую шубку.
Тогда весь лёд, что был в гроте: и мелкое крошево, и крупные острые осколки, и ледяные стены, и потолок — всё превратилось в родниковую воду и потекло весенними ручьями по Дальним Сопкам. Белый Лабиринт исчез, и Ундра исчезла, а Цеса и её подруги оказались на прекрасной цветущей сопке, в зарослях можжевельника и морошки, а вокруг них скакал сияющий Солнечный Зайчик.
— Смотрите, сёстры! — воскликнула Цеса. — На нас теперь бурые шубки!
— Это летний мех, привыкайте, — пропыхтел совсем рядом знакомый голос.
— Лем! — обрадовалась Цеса. — Бурый волшебник!
Она обняла впряжённого в упряжку старого лемминга.
— Теперь я просто обычный лемминг, твой слуга. — Лем отвесил Цесе поклон. — Я отвезу тебя в отчую нору.
— Ещё чего, — поморщилась Цеса. — Я пойду сама.
— Но ты же натрёшь свои нежные лапы! — возразил лемминг. — И замараешь свой новый блестящий мех.
— Мои лапы теперь совсем не такие нежные, — улыбнулась Цеса. — После того, как я ими раскопала Мёрзлое Зеркало. А что до меха — пусть замарается… Чем лучше выглядит шкура, тем больше охотников её снять.
— А что было дальше, няня Лемма? — спросила Пёса.
— Ничего особенного. Цеса вернулась домой, к маме и папе. Мех богини Ундры, как и раньше, стал раз в полгода меняться с бурого на белый и обратно, а вместе с ним и мех всех песцов, её недопёсков. Посмотри. — Лемма показала Пёсе пуходёрку. — Мы вычесали всю белую шерсть. Теперь ты совсем бурая, моя девочка. Это значит, что пришло лето.
— Няня Лемма… А ты тоже колдунья? Как тот лемминг Лем?
— Ну какая же я колдунья! — Няня засмеялась, и у неё весело затряслись щёки. — Я просто обычный лемминг.