Призраки — то ли жертвы, то ли создатели Дракона — высосали из Люгера правду о цели его прихода, о Кравиусе-Дзурге и о древнем талисмане. В какой-то момент он понял, что смерть ему пока не грозит. Как и обещал аббат, Звезда хранила своего обладателя. С некоторых пор Слот ощущал себя неотъемлемой частью чего-то неизмеримо большего, почти вечного по человеческим меркам, не подверженного разъедающей ржавчине времени. Но и Дзург, смертельный враг, тоже находился в этой всепоглощающей обители потерянных душ. За долгие века она не выпустила наружу никого, кто мог бы пролить свет на ее тайну.
Постепенно Люгер освоился тут; ему даже начало казаться, что он может отличить действительность от иллюзий. Хотя самыми завораживающими теперь были именно «иллюзии» — не что иное, как воплощенная в зримых образах память тех, кто спустился в его мир с далеких звезд…
Если бы Стервятник чаще бывал в библиотеке своего поместья, чем в постелях любовниц, и уделял время изучению весьма редких книг и манускриптов (среди них попадались и уникальные экземпляры, на собирание которых его более благополучные предки не жалели средств и сил), он, возможно, обнаружил бы в одной из немногочисленных уцелевших в эпоху варварства старинных хроник упоминание о некоем ковчеге из огня и тумана, появившемся на земле три тысячелетия назад. Неизвестный летописец, черпавший сведения из разных источников, называл ковчег то могилой солнца, то арсеналом, то храмом грядущей веры, то Господней молнией.
По-видимому, такое многообразие толкований объяснялось навязчивыми идеями смельчаков, отважившихся проникнуть внутрь ковчега, — точнее, тех из них, которым удалось вернуться и сохранить рассудок. Но даже помешавшиеся бредили о том же. И все были обречены.
Безумным оказалось легче пережить остаток своих дней, потому что никому не удалось избежать кары за вторжение в «храм» — странной неизлечимой болезни, приводившей к выпадению волос, появлению на коже многочисленных язв, слепоте и мучительной смерти спустя несколько недель. В хрониках того периода еще не было ни слова о магии…
Во времена Катастрофы ковчег считался неуничтожимым древним оружием, а затем о нем забыли. Людям было не до него — они думали лишь о том, чтобы выжить. Как всегда, за деяния сильных расплачивались невинные. Цена оказалась непомерно высока. Многие поколения сменяли друг друга, ввергнутые в дикость, пока земля залечивала раны. Медленно, очень медленно вызревали семена возрождения и давали всходы — возможно, лишь для того, чтобы смерть собрала новый кровавый урожай. Именно тогда, в Темные века, и возникло таинство Превращений…
Если бы Люгер интересовался прошлым и тем, что он пренебрежительно называл «пищей для крыс», у него наверняка хватило бы сообразительности сопоставить сведения, касавшиеся огненного ковчега, с легендой о Небесном Драконе. Однако и это вряд ли навело бы порядок в его голове: существование внутри Дракона слишком отличалось от всего, к чему он привык, и даже от того, что прежде показалось бы ему кошмаром.
Слот утратил всякое представление о времени, проведенном в обители призраков. По ту сторону зыбкой, но непреодолимой границы, может быть, пролетело одно мгновение, а может быть, в далеких северных королевствах уже давно скончались все, кого он знал… Он не видел солнца и не замечал никаких признаков чередования дня и ночи. Почти всегда он был окружен голубоватым мерцанием, изредка прорезаемым молниями и разноцветными лучами. А сумеречные видения вообще уничтожали пропасти между столетиями. Эпохи наслаивались друг на друга, мелькали, словно бесчисленные карты оракула, перепутавшего былое с грядущим…
Постепенно Люгер обрел некоторую свободу — если в его положении можно было говорить о свободе. Он научился перемещаться внутри ковчега. Для этого почти не требовалось усилий — двигаясь, он будто скользил, не имея веса, по спиралям и петлям, в которых перетекала огненная «кровь» Дракона, погруженного в долгий летаргический сон. Еще это напоминало плавание под парусом в невидимой лодке или полет по воле ветра, неизменно дующего в спину…
Слот не испытывал потребности в пище и воде; само пространство, казалось, было наполнено жизненной силой. Эта сила пронизывала насквозь и дарила ощущение неземной легкости и свежести. Люгер забыл о боли; на месте раны остался едва заметный шрам. Его кожа тускло мерцала в полумраке. Порой он ощущал себя так, словно тело — всего лишь островок, одиноко торчащий в беспредельном океане сознания; Слот приобрел чрезвычайную чувствительность к тому, что происходило в этом прежде недоступном ему слое жизни.
Здесь были свои течения, бури, приливы и отливы. Каждой клеткой он улавливал благодатные или, наоборот, грозящие гибелью потоки все той же силы, проникавшей сквозь любые преграды. Ее неисчерпаемыми источниками являлись солнце, планеты, Глаз Дьявола, звезды; она извергалась из земных глубин, фонтанировала в Кзарне, в Земмуре и на острове Лигом. Но самый мощный поток исходил из неизвестного Стервятнику места, находившегося где-то далеко на востоке, в Океане Забвения или на его мифическом восточном берегу…
Однако все это не имело бы смысла и цели, если бы Люгеру не предстояла решающая схватка с Дзургом. Он был готов и к пробуждению Дракона.
Закончилось непонятное ему ожидание. Уповать на рассудок было бесполезно. Сколько Люгер ни пытался, у него не получалось выстроить хотя бы простейшую цепочку событий. Внутри Дракона нарушалась связь причин и следствий.
Люгер не осознавал намерений призраков и их влияния на него.
Соединение с ними внушало обманчивую уверенность в собственной неуязвимости.
Вроде бы нет ничего важного и не может случиться ничего непоправимого. Что означает смерть во сне? Всего лишь пробуждение…
Призраки изменили Люгера незаметно для него самого. А то, что он получил от них, было намного ценнее, чем ему казалось вначале. Он прикоснулся к истинной силе и приобрел способность распознавать скрытую угрозу — в противном случае он стал бы легкой добычей Дзурга. Призраки превратили человека в послушное орудие, в марионетку на нитях, которые искусно спрятаны внутри нее же, — однако эта марионетка была смертельно опасной.
Кравиус-Дзург блуждал где-то поблизости. Его движение казалось хаотическим, но наверняка тоже было подчинено правилам игры, затеянной призраками и понятной только им. Люгер знал о его присутствии: Дзург поглощал и накапливал силу, будто бездонная воронка…
Однажды они наконец встретились. Мертвец возник перед Стервятником: его несла сверкающая струя. Рвались вуали; таяли видения; Дзург преодолевал многослойную границу, разделявшую иллюзии и явь.
Люгер, отягощенный чужой памятью, заодно научился и сражаться, используя в качестве оружия потоки силы, — хотя это была самая необычная дуэль из всех, на которых ему приходилось сражаться в своей жизни.
…Они стремительно перемещались в пространстве. Спирали из пламени были продолжениями их конечностей. С большого расстояния это, наверное, напоминало яростную схватку демонов, принадлежавших стихии огня. Искусство владения холодным оружием, которое Люгер оттачивал годами, оказалось совершенно бесполезным — как и вообще любое из созданных людьми боевых искусств. Стервятник не имел преимущества, несмотря на то что Дзург сражался в чуждых для него условиях.
Во время боя Люгер получил несколько ранений, от которых при других обстоятельствах он уже потерял бы способность двигаться. В основном это были ожоги, и он чуял запах собственного жареного мяса. Поначалу боль казалась чудовищной, но ему удалось отстраниться от телесных ощущений, тем более что обугленная плоть тут же отпадала и обожженные места с невероятной быстротой зарастали новой, розовой кожей.
В отличие от Стервятника, мертвец вскоре выглядел так, словно побывал на костре. Кравиусу давно было все равно, а Дзург до конца использовал обгоревшее тело, пока оно не стало разваливаться на части. Огненная струя снесла ему голову, которая покатилась к ногам Стервятниика. Сопротивление сразу же исчезло. Схватка завершилась, и Дракон поглотил Дзурга. Паук мог быть доволен: Люгер сделал то, ради чего Неприкасаемый послал его в Долину.
Стервятник остался один, еще не зная, какова будет его награда.
Призраки все еще имели над ним немалую власть. Порой он чувствовал себя чужаком с завязанными глазами, которого безумные монахи водят по тайному подземелью монастыря, лишь время от времени снимая с глаз повязку. Так, он был безмерно удивлен, когда попал в комнату, обставленную старинной мебелью — подобное можно было увидеть в любом валидийском или адольском замке, возведенном три-четыре сотни лет назад. Его внимание привлекли стол и кресло, стоявшие перед единственным широким окном, но больше всего — пейзаж за стеклом.
Стервятник будто очнулся от долгого сна, в котором он стал забывать блеск солнца, звуки дождя, красоту неба и земли. Из окна открывался вид с огромной высоты на Долину и окружавшие ее скалы. Снаружи был вечер или раннее утро.
Люгер медленно подошел к столу и увидел темную воронку на его гладкой горизонтальной поверхности. Края воронки опоясывало металлическое кольцо. Стервятнику оказались знакомы выбитые на нем символы древнего языка — такие же символы составляли надпись на оправе Звезды Ада.
Он вплотную приблизился если не к разгадке, то к самому сердцу древней тайны. И он мог оживить это сердце, заставить его биться. Разбудить Дракона…
Последний шаг был самым трудным. Слот ощутил, как крепко удерживают его сплетенные Звездой невидимые сети. Она будто успела пустить корни в теле, и, пытаясь вырвать ее из своей груди, Люгер испытывал жестокую боль. Однако он все-так сделал это и зажал в руке окровавленный талисман, ненадолго ставший для Стервятника символом побежденного в себе врага.
И в первые же мгновения он почувствовал себя опустошенным, обессилевшим,