С тех пор Храповицкий стал относиться к Ивану с подчеркнутым уважением. Его примеру последовали все черкасы. Каждый из них – от седого казака до безусого прапорщика – счел своим долгом поблагодарить царевича за освобождение единокровных братьев и сестер.
Вскоре переехали бывшую границу и попали в ляшское королевство. Оно мало чем отличалось от черкасской земли, возможно, было даже беднее. Такие же плохие дороги, хаты, крытые соломой, бедно одетые крестьяне.
– Ну, дивись, теперь начнутся чудеса! – со смехом сказал Остап юноше. – Ляхи народ бедный, но ужасти какой кичливый. Какой-нибудь панок ест и пьет в долг, но у него жупан за десять талеров, кунтуш за двадцать, шапка за тридцать и сабля за сорок. Он уже и душу заложил ростовщику, а все надувается как пузырь. Дивитесь на меня: я барин, я пан!
– Да, – подхватил Кудеяр. – Мне маменька рассказывала, что у пана от голода живот к спине прилипает, а он перед крестьянами похваляется, мол, я каждый день ем жареных лебедей и осетрину на пару, пью царскую водку! А сам ждет, когда мужик недоеденную корку бросит. Тут пан ее цап-царап и ням-ням!
– Зато ляшки – первейшие красавицы на свете. Все знают: ляшка и как роза румяна, а бела, что сметана, очи светятся будто две свечки, – вздохнул Демьян.
– Это верно! – засмеялись писарь и атаман.
– Ты, паныч, будь осторожен с ляшками. Они, вражьи дочки, дюже на мужчин бесстыжи. Такие, говорят, завистливые, что беда. Ты гарный хлопец. Думаю, панночки будут тебе на шею гроздьями вешаться, – добавил Остап.
– И с ляхами будь осторожен. Ежели пану не понравится, как ты на него поглядел, или он подумает, что ты смеешься над ним, его лошадью или его шляпой, не миновать беды. Он тотчас обнажит саблю и вызовет тебя на поединок. Ежедневно десятки панов вспарывают друг другу животы из-за всякой ерунды, из-за косых взглядов и нерасслышанных слов, – заметил Кудеяр.
За такими разговорами доехали до первого ляшского города – Люблина.
Издалека он удивил Ивана высокими каменными стенами и башнями. Прямо как в Кучкове! Но, когда въехали в городские ворота, царевич просто онемел от удивления. Все строение каменное! Дома каменные. Крыши черепичные. Церкви каменные. И какие церкви! Правда, улицы немощеные и грязные, но это ничего.
Остановились на постоялом дворе. Едва завели коней в стойла, как юноша позвал друзей осматривать город. Позвал и писаря, тот много раз бывал в ляшском королевстве и неплохо знал здешние порядки и обычаи.
Одежда ляхов походила на русскую. Кунтуш – на охабень. Жупан – на кафтан. Пояса и сапоги точно такие же. Поэтому путешественники особо не выделялись в толпе, и никто не обращал на них внимания. Хотя на Ивана и заглядывались ляшки, но вопреки предсказаниям Остапа никто не вешался гроздьями на шею.
Молодые панночки, как и немки из Кукуя, все были бесстыже одеты в платья с короткими рукавами и наполовину обнаженными грудями. На улице девушки покрывались кисейными платками и шелковыми шалями, но все равно царевич старался не глядеть на них.
Зато женщины в возрасте, как черепахи в панцири, были закованы в черные глухие платья и черные платки. И у каждой в руках черные четки.
Юноша уговорил друзей поглядеть ляшский храм. Зашли в ближайший. В нем было просторно и прохладно. Шаги путников гулко прозвучали под лепными сводами. Высокие беленые стены, посеревшие от свечного нагара и кадильного дыма. Ряды почерневших от времени скамей.
И всюду каменные мужики и бабы. Голые, полуголые или одетые в тряпки. И все как будто пляшут. Руки странно вывернуты, ноги нелепо задраны. Смотреть противно!
Ляхи, входя в храм, становились на колени и молились. Некоторые шли к маленьким деревянным домишкам. Иного слова Иван не мог подобрать. Это показалось ему забавным: храм – большой дом, а в нем маленькие домишки.
– А это что за клетушки? – тихо спросил царевич у писаря.
– Исповедальни, – шепотом ответил Остап.
Глава 31
Упреждая вопрос любознательного царевича, Остап Калина сразу же объяснил:
– Исповедальня – это у папистов такое укромное место, где священник принимает исповедь. А исповедь – это таинство отпущения грехов. Вот ты согрешишь, положим, набрешешь кому-нибудь, и тебя мучает совесть. Ты приходишь к попу и говоришь: «Батюшка, я совершил такой-то грех». И священник отпускает его тебе, конечно, если твое раскаяние чистосердечно.
– А ежели не чистосердечно?
– Тогда, получается, ты обдурил священника и Бога. И твой грех остается на тебе.
– А что это за каменные истуканы?
– Это статуи. У нас иконы, а у папистов статуи.
– Они изображают Бога и Его святых?
– Разумеется.
– И где же Сам Бог?
– Вон, впереди.
Юноша прошел вглубь храма. Над причудливо изукрашенным золотым алтарем возвышался каменный мужчина, закутавшийся в широкий плащ, ниспадающий складками. Он как будто взлетал, и Его босые ноги с ужасными ранами от гвоздей отрывались от земли. Оголенная по плечо правая рука была поднята, указывая на небо.
Иван вгляделся в вытянутое лицо мужчины – длинные распущенные волосы, высокий лоб, узкая борода. В общем, Бог был изображен как на иконах, но, конечно, объемнее и живее.
Царевич задумчиво вышел из церкви. Спутники последовали за ним. Они еще погуляли по городу, осмотрели базарную площадь, подивились на ратушу с часовой башней, на причудливые каменные дома знатной шляхты и богатого купечества и вернулись на постоялый двор.
На следующий день под рев труб, бой барабанов и залихватское пение Тарас Храповицкий торжественно выезжал из города. Впрочем, эта пышность не восхитила горожан, а только разозлила. Конечно, никто не осмелился выказать недовольство столь почтенному пану, но многие, перебирая четки, провожали его неодобрительным шепотом:
– Холера! Собачий сын! Нечестивый папефиг! Проклятый раскольник! Ишь, как надувается! Ничего, холоп, наши шляхтичи собьют с тебя спесь.
Долго ли ехали, коротко ли, наконец с холма увидели величественные стены и башни Вышеграда – столицы ляшского королевства.
Остап объяснял Ивану и его друзьям открывшийся вид:
– Вот славный Вышеград, а по-нашему Вышгород. Мы въедем в него через главные ворота – Коронные. И поедем по главной улице – Рыцарской. Бачите башню с часами? Это королевский палац. Но мы пока туда не пойдем, а остановимся в гостинице «Лев и кастрюля». Пан Храповицкий снял ее целиком под себя. Гарное место. А вот бачите высокую звонницу? Это кафедральный собор – базилика святейших и сладчайших сандалий апостола Петра. Вообще храмов тут дюже много. А вот там, бачите? Там слобода, где живут хазары.
«Эге, – подумал царевич. – Тут и должен жить великий хохмач бар Малей. Обязательно постараюсь посетить его!»
Через высокие ворота, украшенные изображением королевской короны, путешественники выехали на широкую улицу, мощенную камнем. Юноше казалось, не может быть города больше и многолюднее Кучкова, но ляшская столица ему ничем не уступала.
Тысячи людей спешили по своим делам: торговцы с корзинами, прачки с бельем, мальчишки-посыльные, разносчики из лавок и просто уличные зеваки. Среди толпы, подбоченившись, разъезжали спесивые паны. Из окон высовывались любопытные девушки и молодухи и посылали воздушные поцелуи приглянувшимся шляхтичам.
Хозяин «Льва и кастрюли» – толстый, гладко выбритый мужчина в желтом бархатном жупане – встречал гостей у ворот. Когда спешились, он ловко подскочил и чмокнул руку Храповицкому.
– И ему, Юзеф! – Тарас указал на Ивана.
Юноша не успел отдернуть руку, и хозяин проворно поцеловал ее.
– Сын твоей ясновельможной милости? – спросил гостинщик.
– Нет, не сын. Я недостоин иметь таких сыновей. Просто добрый юнак, который зараз спас двести христианских душ от басурманской погибели. Не всякий святой отец может похвастаться спасением стольких. Ведь верно, Юзеф?
Хозяин угодливо рассмеялся и велел слугам разводить постояльцев по комнатам. Царевичу и его друзьям досталась тихая комната с окном в небольшой сад. Не успел юноша скинуть кафтан, как Храповицкий позвал его к себе.
– Пойдем, хлопец, пообедаем и послухаем, что расскажет нам старый лис Юзеф.
В столовой для бывшего гетмана и царевича был накрыт отдельный небольшой стол. Всем прочим предлагалось трапезничать вместе. Слуги начали разносить яства и вина с Тараса и Ивана. Последний, как всегда, отказался от выпивки.
Хозяин подсел к почетным гостям. Храповицкий налил ему вина.
– Что, приехал Халявский?
– Еще позавчера.
– Уже сходил вражий сын до короля?
– Вчера сходил.
– Что подарил?
– Пятьдесят тысяч талеров. Седла, чепраки, кошмы, стремена, уздечки – без счета.
– А чем удивил?
– Привез еще одну искусственную птицу.
– Ах он каналья! Холера ему в бок! И что король?
– Пока ничего не слышно, наверное, ждет твоих подарков.
Тарас заволновался, затеребил седые усы.
– Ты, Юзеф, исполнил мое поручение?
– А как же, милостивый пан! Халявский еще не притащился, а мои слуги рассказали всем на рынке, что приедет великий пан Храповицкий и такой подарок привезет королю, что Вышеград ахнет. Теперь весь город только об этом и судачит. И до короля эти слухи дошли. Думаю, он с нетерпением ждет тебя.
Тарас повернулся к юноше.
– Завтра, сынку, пойдем до короля. Сначала я со своим делом, потом ты со своим. Оденься получше. Наш король любит, когда богато и ярко одеты.
Иван обрадовался и после обеда попросил гостинщика истопить ему баню. Не пристало царскому сыну идти на прием к иноземному королю в дорожной пыли. Юзеф необыкновенно удивился.
– Какую баню, паныч? А, лазню! В нашей стране нет такой дикости. Это в варварских землях моются в лазнях. У нас, хвала Богу, цивилизация.
– Как же мне помыться? Вы как моетесь?
– Да никак.
– Совсем? – растерялся юноша.
– Ну, может, раз в году помоемся в корыте. Летом в речке искупаемся. А больше нам и не надо. Тебе же говорят, у нас цивилизация. Мы не какие-нибудь варвары! Впрочем, если тебе приспичило, можешь помыться в корыте. Только для этого надо печь топить, воду греть. Дровам расход. Опять же, мыло, мочалка…