Был конец июля, когда Иван, Демьян и Кудеяр выехали из Вышеграда. Зыгмунт дал им в дорогу несколько лошадей, нагруженных яствами, питиями и немецким платьем, пошитым мусью Кутюрье. Хотел дать и слуг, но царевич решительно отказался. Кушаковский дал письма к аббатисе Гонории и святейшему папе.
Друзей провожали колокольным звоном и пушечной пальбой. Ванда даже расплакалась.
– Ах как трогательно! Как в настоящих рыцарских сказках. Отважный герой покидает волшебный замок.
– Что же ты, дура, не пошла замуж за героя? – хмуро спросил король.
Когда путешественники достаточно далеко отъехали от города и скрылись от любопытных глаз в небольшом леске, юноша велел всем спешиться. Достал из-за пазухи тряпицу, развернул и вынул два кошачьих уса. Разорвал один ус, и тотчас появилась баба Яга. В руке у нее был ухват. Она только что поставила в печь горшок щей.
– Здравствуй, соколик! Что, понадобилась моя помощь?
– Здравствуй, бабушка! Отправь нашего атамана с этим замечательным вороным конем и тремя бочками золота к жене.
– Опять не для себя просишь, милок! А как тебе понадобится помощь, так и волшебных усов не останется.
– Мне ничего не нужно. Главное, чтобы у других все было хорошо. Да, как там Котофей и Тусильда?
– Свадьбу на днях сыграли. Такую пышную! И кот Баюн был, и Кощей Бессмертный, и Змей Горыныч. Ух, погуляли! Молодожены счастливы.
– Вот и хорошо. Передавай им поклон!
– Ну, рыжий, – обратилась Яга к Кудеяру. – Прощайся с друзьями и давай мне руку.
Не скрывая слез, атаман обнял и расцеловал Ивана и Демьяна.
– Прощайте, братцы! Не поминайте лихом.
– Может, еще свидимся! – заплакал царевич.
– Пора, мой друг, пора! Мой друг бесценный! – всхлипывал поэт.
Даже баба Яга прослезилась.
– Ох, до чего жалобно! Только кончайте быстрее, а то у меня щи убегут.
Атаман подал руку колдунье. И они исчезли вместе с конем и золотом.
Глава 39
Без Кудеяра сразу стало грустно. Сначала Иван и Демьян ехали молча. Юноша украдкой утирал слезы. Он не только сожалел о расставании с другом. Думал и о том, что атаман сейчас уже за сотни верст с женой и детьми. А он, злосчастный царевич, вдали от дома, от родителей, которых не видел так давно. Поэт думал о чем-то своем.
Так ехали, пока не проголодались и не остановились пообедать. Путники сели на берегу небольшой речки и развязали вьюки с королевскими подарками. Чего тут только не было! Мягкий пшеничный хлеб, холодное мясо и дичь, паштеты и сыры…
После трапезы друзья немножко повеселели и разговорились. Решили не предаваться унынию, а как можно скорее выбираться из ляшской земли.
Поэтому после обеда ехали быстро и к вечеру добрались до небольшого городка Шпротова. Не успели Иван и Демьян въехать на его улицы, как перед ними побежали мальчишки с криками: «Едет! Едет!»
На улицы высыпали горожане и с радостными возгласами окружили путешественников. Зазвонили колокола. Царевич невероятно удивился. А народ провожал его и поэта до рыночной площади, выкрикивая: «Слава великому Ивану! Слава исцелителю принцессы! Слава отважному герою!»
На площади путников встречал градоначальник с трубачами и барабанщиками. Дальше нельзя было ехать. Как только юноша спешился, к нему подбежали девушки с цветами и лепестками роз. Иван не успел даже слова сказать, как ему на шею надели большой венок и усыпали лепестками. Досталось и Демьяну. Градоначальник коленопреклоненно целовал руку царевичу.
– Что это? Что все это значит? – в ужасе спрашивал юноша, отдергивая руку.
– Жители города Шпротова приветствуют ясновельможного пана Ивана и благодарят за исцеление королевской дочери, – объяснил градоначальник. Он встал, взял Ивана за локоть и повел в ратушу.
– Для нас великая честь принимать столь славного героя в нашем маленьком городе. Прошу твое царское высочество не побрезговать нашим скромным угощением.
– Каким угощением? Вы все с ума посходили! – негодовал царевич.
– Ничего подобного. Мы получили королевский указ. Великий государь велит во всех городах встречать тебя, нашего героя, со всевозможными почестями
И градоначальник так крепко сжал локоть, что юноша поморщился от боли. Бежать было невозможно. Пришлось следовать в ратушу.
Именитые жители Шпротова – шляхтичи и купцы – ожидали Ивана в зале городского совета за накрытым для праздничного ужина столом. Царевич с ужасом поглядел на серебряные и золотые блюда, тарели, миски, кувшины и чаши. Демьян же, наоборот, принял доставшиеся ему почести как должное и позволил усадить себя на почетное место.
Толпа на улице кричала: «Ура!» Шляхтичи и купцы кричали: «Виват!» – и лезли к юноше с поздравлениями и рукопожатиями.
По ляшскому обычаю вино и водка потекли рекой. Перебивая друг друга, зазвучали здравицы. Наполнялись, поднимались и сдвигались кубки и стаканы. Смущенный Иван только и успевал кивками или улыбками отвечать на приветствия. А поэт, не стесняясь, пил кубок за кубком. И вскоре уже целовался и братался с пьяными ляхами.
С тревогой градоначальник заглядывал в лицо царевичу: угодил ли? И растерянному гостю приходилось уверять, что все хорошо, приятно и весело.
«Что за безумие! – с тоской думал юноша. – Почему король не предупредил меня, что разослал указ о торжественных встречах? И зачем они?»
За окнами темнело, народ ушел с площади, и только именитые жители продолжали чествовать героя. Правда, в зале становилось все тише. А на столе – все пустее. Шляхтичи и купцы засыпали прямо на лавках или, у кого были силы, шатаясь, расходились из ратуши.
Иван к вину не притронулся. И с неприязнью смотрел на усатых панов в жупанах и кунтушах, едва стоящих на ногах, но пытающихся отвесить ему учтивые поклоны, падающих и поднимающихся. Наконец градоначальник с дрожью в голосе пригласил гостя переночевать в его доме. Царевич радостно согласился и быстро встал из-за стола. Пьяного Демьяна понесли на руках холопы.
Несмотря на поздний час, все семейство градоначальника встречало юношу. Ему отвели уютную комнату с замечательно пышной кроватью. С мыслью: «Скорее бы закончился этот ужасный день!» – юноша лег на перину и уснул.
Утром добрая супруга градоначальника потчевала гостей завтраком. Поэту было плохо после вчерашних возлияний. И он шепотом просил Ивана никуда сегодня не ехать, а денек провести в городе.
– Нет, друже, мы не только тут не задержимся, но прямо после трапезы поедем дальше, – сказал царевич, стараясь, чтобы его голос звучал как можно строже.
И вот, хотя градоначальник просил ясновельможных панов погостить еще денек-другой, путешественники выехали из Шпротова. Опять звонили колокола, ликовали горожане и кричали мальчишки.
Юноша пришпорил Эльдингара. Хмурый и серый Демьян едва поспевал за ним. Наконец взмолился:
– Иван, куда ты спешишь? Меня всего растрясло.
Царевич остановил коня и обиженно глянул на спутника.
– Придется тебе, дорогой стихотворец, выбирать. Или ты едешь со мной, или пьешь с панами.
– Прости! Не удержался! Слаб! Бог веселый винограда позволяет нам три чаши…
– Учись быть сильным. И запомни, больше ни в один ляшский город мы не заедем. Мне ни к чему этот позор по королевскому указу.
Так и поехали, старательно объезжая города. Ночевали на дороге или в деревнях. Поселяне ничего не слышали об указе Зыгмунта, поэтому не докучали путешественникам чрезмерным гостеприимством. Впрочем, крестьяне были так бедны, что не всегда могли предложить гостям даже черствую корку. Тогда Иван доставал хлеб насущный и сам угощал хозяев.
Наконец доехали до аббатства святой Омфалы. Оно располагалось на невысоком холме и было окружено живописными садами, лугами и огородами.
Монашеская обитель папиманов отличалась от монастырей папефигов, прежде виденных царевичем, отсутствием высоких стен. Вообще аббатство больше походило на дворец – высокий белый дом под красной черепичной крышей с обширным внутренним двором. Только колокольня указывала путникам на то, что они видят святую обитель.
У ворот царевича и поэта встретила молодая монашка в черном платье и в белой немыслимой шляпе с причудливо загнутыми полями.
– Что угодно панству? – с милой улыбкой просила она и сделала книксен.
– Письмо к аббатисе Гонории от архиепископа Кушаковского. – Юноша вынул из-за пазухи конверт и вручил привратнице.
– О! – только и смогла сказать черница, поцеловала кардинальскую печать красного сургуча и быстро куда-то убежала, подобрав подол.
Вскоре она вернулась в сопровождении двух монахинь, одетых таким же образом, и нескольких слуг. Путников пригласили во внутренние помещения обители. Их коней повели в стойла.
После жаркого и пыльного дня, проведенного в седле, приятно было оказаться в прохладных и сумрачных переходах монастыря. Монахини быстро и бесшумно шли впереди, указывая дорогу. Слуги с поклажей гостей топали сзади.
– Матушка Гонория ждет вас, панове, у себя, – объявила одна из черниц, подводя Ивана и Демьяна к высоким резным дверям.
Они распахнулись. Путешественники вошли в покои аббатисы и увидели девушку лет восемнадцати невероятной красоты, нисколько не испорченной монашеским нарядом, чернобровую и румяную.
Глава 40
Аббатиса стояла возле изукрашенного золотом и перламутром столика, на котором лежало распечатанное письмо. В левой руке она держала серебряной посох, а правую протягивала для поцелуя.
– Можете, дорогие гости, называть меня попросту Гонорией. Отец пишет, чтобы я приняла вас по-королевски. Постараюсь исполнить это поручение. Для начала вам тшеба отдохнуть и вымыться.
– У тебя есть баня? – обрадовался Иван. – А говорят, в ваших краях никто не моется в банях, мол, у вас ци-ви-ли-за-ци-я.
Последнее слово он старательно выговорил по слогам.
– О, у меня не просто лазня! У меня хамам – сарацинская лазня. Вы такой никогда не видали. А лазник, банщик по-вашему, настоящий сарацин. Вы будете довольны.